Опасная любовь

В эту минуту зазвонил телефон. Сергей искоса посмотрел на черный аппарат, раздумывая, стоит ли снимать трубку.

— Ответь, Сережа, — попросила Наташа, выбираясь из-под одеяла. — Это могут меня спрашивать, я сегодня должна была позвонить вечером, да забыла, совсем вылетело из головы.

— Поздновато уже звонить, скоро одиннадцать, а воспитанные люди до десяти других беспокоят, — недовольно поморщился Сергей, но все-таки взял трубку, резко сказал: — Да?

— Наташу дай, — услышал он грубый мужской голос.

Сергей закусил губу. Он понял, кто это. Первым желанием было — немедленно швырнуть трубку на аппарат, словно она обожгла вдруг ладонь. Потом — послать эту скотину подальше, чтобы и номер телефона больше не вспоминал. Потом… Он все-таки был воспитанным человеком, грубить по телефону не мог, солгать, что звонивший ошибся номером, — тоже, Наташа все равно узнает…

Сергей, помедлив, протянул трубку Наташе.

— Тебя…

— Я слушаю, — сказала Наташа.

Она стояла у стола в полупрозрачном пеньюаре, сквозь который сияло, слепило глаза ее красивое тело. Сергей стоял рядом и смотрел на нее, но прежнего восторга в его глазах уже не было.

— Да, Радик, отлично, — говорила Наташа. — Вот эти костюмы, которые позавчера кончились? Замечательно! Я завтра же с утра отправлю на склад Любовь Борисовну. А другие товары из того списка, который я оставила тебе? В конце недели? Хорошо, хорошо. На этот месяц ассортимент приличный, да, а потом нужно будет подумать. Ты слышишь? Ну а кто же? Конечно, я и подумаю. Уже думаю, я попросила Сережу принести мне информацию по культурно-бытовым товарам, там очень много интересного. Вот об этом я тебе и напишу докладную записку. Если придумаем, как подать — в успехе можно не сомневаться. Кто, Сергей? Конечно, ревнует, а ты как думал? — Наташа засмеялась.

Сергей скрипнул зубами. Как будто она в таком виде, почти голая, стояла перед этим гнусным Радиком, да еще и улыбалась! И чудный свет ее тела, тихо льющийся сквозь прозрачную ткань пеньюара, вдруг стал меркнуть, как будто облепила его грязная мошкара.

— Растолкуй ему, что уже поздно, — раздраженно сказал он. — А лучше — пусть никогда больше не звонит сюда.

— Ты о своей жене думай, Радик, — засмеялась Наташа, озорно сверкнув глазами. — Обо мне есть кому думать. — Она взглянула на Сергея, торопливо закивала, мол, все уже, разговор окончен.

— Может быть, мне сказать ему? — Сергей нетерпеливо потянулся к трубке.

— Нет-нет, — покачала головой Наташа. — Ой, ну все, Радик, все, все. Да, завтра, я поняла, что нужно делать, о чем думать. До свидания. — Она положила трубку и улыбнулась Сергею. — Это мое начальство, не злись, Сережа, мы же о деле говорили.

— Я не хочу, чтобы он сюда звонил, пожалуйста, передай ему это, — сквозь зубы процедил Сергей. — Не хочу, чтобы ты разговаривала с ним не только по телефону, а и вообще. Ты можешь меня понять, Наташа? Не хочу, мне противно видеть, как ты улыбаешься ему!

— Сереженька… — Наташа подошла к нему, обняла. — Ну пожалуйста, перестань дуться. Подумаешь, начальник позвонил.

— Не начальник, а бандит, насильник! Если он еще раз позвонит сюда, я ему сам скажу все, что думаю о таких начальниках!

— Да ну тебя! — махнула рукой Наташа. Она легла в постель, снова натянула одеяло до подбородка, призывно посмотрела на Сергея. — Может быть, я смогу как-то успокоить великого, обиженного журналиста?

— Попробую все же написать статью, — буркнул Сергей, усаживаясь за стол. — Может, теперь получится?

— А вот и не получится. С таким настроением ты можешь сочинить только злую статью, а кому такая нужна?

— Радикам. И вообще, Наташа, не мешай мне работать. Ты, кажется, собиралась спать? Вот и спи.

— Ну и пожалуйста! — обиделась Наташа.

А Сергей долго еще сидел за столом, безуспешно пытаясь продолжить статью. Господи, ну о чем можно думать, когда перед глазами стоит Наташа в полупрозрачном пеньюаре и, улыбаясь, разговаривает с грязным бандитом!

Что же такое сделать, чтобы он забыл о ней раз и навсегда?

29

— Значит, наш уважаемый босс отделался легкими ушибами… — сказал Нигилист, закуривая новую сигарету.

— Вы стали слишком часто курить, Петр Яковлевич, — сказал Олег Ратковский. — Не бережете свое здоровье.

— Не берегу, — согласился Нигилист. — А ты ничего не напутал, Олег? Может, твой хваленый газ только на тараканов действует, а на Шеварова — нет?

Он сидел в глубоком кресле, закинув ногу за ногу, и потягивал через соломинку водку с апельсиновым соком из высокого фужера. Безупречный белый костюм сидел как влитой на коренастой фигуре, черная рубашка расстегнута, обнажая широкую грудь, поросшую рыжими волосами.

— Если бы вы увидели нашего Мишу, не сомневались бы в качестве газа, — сказал Ратковский. — Бедный Степан Петрович буквально тащил его на себе, прямо как в песне: «Ослик на дедушке едет верхом». А ведь вы знаете, какое у него здоровье. Теперь же он дня на три выведен из строя, но и после будут проблемы со зрением и слухом. Миша — инвалид, можно хоть сейчас выписывать пенсию. В спокойной ситуации это не слишком будет заметно, но в первом же серьезном деле проявится.

— Дурак! — зло сказал Нигилист. — А мы-то рассчитывали, что он брызнет в морду Шеварову. Ты уверял, что, учитывая возраст босса и его сердце, самый вероятный исход — летальный.

— Я на это не рассчитывал и вам говорил. Парень поступил правильно: «вырубил» телохранителя, а главного соперника пинками вытурил из квартиры. Артист — крепкий парень, ему остаться со Степаном Петровичем с глазу на глаз — одно удовольствие. Так оно и получилось. Не знаю, почему вы решили, что баллончик будет использован против Шеварова.

— Почему да почему! Потому что сам бы выпустил весь газ в морду подлецу, который привязывается к моей жене. Пинки — пинками, а с газом оно лучше запоминается. Чтобы до конца жизни запомнил!

— Не вижу логики, Петр Яковлевич, — усмехнулся Ратковский. — После этого газа и наступил бы конец жизни босса. А когда же помнить?

— Не придирайся к словам, Олег, — махнул рукой Нигилист. — Надо же, какие у нас артисты благородные пошли! Пинками ему, видите ли, необходимо вытолкать непрошеного гостя.

— Таранов еще и машину Степану Петровичу испортил. Ногой так врезал — вмятины сложно отрихтовать будет, скорее всего придется двери менять.

— Лучше б он… Да ладно.

— Это неудача, Петр Яковлевич?