Опасное лето

— Первый раз вижу, чтобы он так работал, — сказал Хотч.

— Публика это любит, и он показывает ей, как легко это делается. Я уже это раз видел, когда он выступал в Кордове, родном городе Манолето. Он смеется над публикой, но она этого не понимает.

— Публике это очень нравится, — сказал Хотч. — Он мог бы всегда так работать.

— Он не хочет. Такая работа его не радует. Это всего только трюк.

— Полезный трюк, — сказал Хотч.

Антонио убил быка с первого удара, взяв чуточку слишком низко и в сторону, и ему присудили ухо.

Второй бык Луиса Мигеля был крупный и очень сильный. Первым же ударом рогов он опрокинул лошадь, и пикадоры старались вовсю, чтобы ослабить его и умерить его воинственный пыл. Они так отделали его, что пришлось ограничиться одной парой бандерилий.

Луис Мигель попытался проделать хорошую фаэну с еле живым быком. Он показал несколько отличных пассов, но не все подряд удалось ему. Эффектнее всего было, когда он обводил быка вокруг себя, чуть ли не прислоняясь к нему. Когда же он, держа мулету в левой руке, попытался сделать настоящую натурале, которую он так виртуозно исполнял в Малаге, бык едва не всадил в него рога.

— Это почему? — спросил Хотч.

— Он не сумел удержать его мулетой. Сбился с темпа.

— Это я когда-нибудь после выучу, — сказал Хотч. — Что еще за темп?

— Скорость, с какой двигается бык. Мулету нужно передвигать чуточку быстрей.

— Понятно, — сказал Хотч. — А теперь у него хорошо выходит.

Луис Мигель отлично закончил фаэну и вонзил шпагу до самого эфеса, потом одним ударом дескабельо поразил спинной мозг. Его наградили ухом. Он обошел арену, держа свой трофей в руках, потом вышел на середину и поклонился публике. Часть зрителей была недовольна и не скрывала этого.

— Антонио достался хороший бык, — сказал я Хотчу. В центре арены Антонио уже показывал свое несравненное мастерство. Бык кидался стремительно и прямо, и плащ, который Антонио держал кончиками пальцев, взлетал и надувался с абсолютной точностью в нескольких миллиметрах от нацеленного рога.

— С этим быком он поработает в свое удовольствие, — сказал я, — если его не испортят. Сейчас он им скажет, чтобы не усердствовали. Слушайте.

Антонио очень берег быка во время работы пикадоров и бандерильеро. Фаэну он начал с четырех пассов, и пока бык в четвертый раз не прошел под мулетой у самой его груди, Антонио стоял, сдвинув ноги, прямой и неподвижный, словно изваянье. Заиграла музыка, и Антонио стал медленно обводить быка вокруг себя, заставляя его делать повороты, — сначала в четверть круга, потом в полкруга и, наконец, в полный круг.

— Это невозможно, — сказал Хотч.

— Он может в полтора круга.

— И мячи он может ловить в обе руки, прыгая в воду, — сказал Хотч. — Луису Мигелю далеко до него.

— Мигель постоит за себя, когда у него нога заживет, — сказал я и подумал: хорошо бы.

— Все-таки ему сейчас не сладко, — сказал Хотч. — Посмотрите на него.

— Уж очень бык хорош, — сказал я.

— Не только это, — сказал Хотч. — То, что делает Антонио, просто сверхъестественно. Этого ни один человек не может, да еще постоянно, каждый раз. Вы посмотрите на Луиса Мигеля.

Я посмотрел — лицо у него было словно застывшее, очень грустное и взволнованное.

— Провидит будущее, — сказал Хотч.

Антонио закончил фаэну, поставил быка против себя, глубоко втянул воздух, нацелился и нагнулся над рогами, опустив мулету так низко, что она волочилась по песку. Он вонзил шпагу, она вошла до отказа, и бык упал мертвым. Антонио вручили оба уха и хвост. Когда он, обходя арену, прошел мимо нас, он улыбнулся мне, а на Хотча даже не взглянул, делая вид, что не замечает его. Я подошел к Антонио.

— Скажи Пекасу, что он великолепен. — Последнее слово он сказал по-английски. — Ты уже объяснил ему, как действовать шпагой?

— Нет еще.

— Пойди объясни.

Когда я вернулся к Хотчу, на арену выпускали быка Луиса Мигеля. Это был самый низкорослый.

— Что Антонио сказал?

— Он сказал, что вы великолепны.

— Это ясно, — сказал Хотч. — А еще что?

— Чтобы я объяснил вам, как действовать шпагой.

— Не мешало бы это знать. Вы думаете, очередь до меня дойдет?

— Думаю, что нет, разве что вы пожелаете убить за свой счет запасного быка.

— А сколько это стоит?

— Сорок тысяч песет.

— А примут чек на мой «Клуб гастрономов»?

— В Сьюдад-Реале — нет.

— Тогда, пожалуй, не выйдет, — сказал Хотч. — Я никогда не ношу с собой больше двадцати долларов наличными. Привычка, приобретенная на побережье.

— Я могу одолжить вам деньги.

— Не стоит, Папа. Я выступлю, только чтобы заменить Антонио, если нужно будет.

Луис Мигель и его бык стояли в нескольких шагах от нас. Оба они очень старались, но ни тот, ни другой, после работы Антонио, не могли рассчитывать на большее, чем одобрение личных друзей, а у быка здесь личных друзей не было. Он показывал, как должен вести себя хороший бык из Саламанки, отвечающий всем ходовым стандартам моды, а Мигель показывал, как он и Манолето, бывало, очаровывали зрителей ходовыми приемами, пока один из миурских быков не вытянул шею чуть подальше и не покончил с Манолето. Но быка это скоро утомило, и на смену его боевому пылу пришли усталость и отчаянье. Язык у него высунулся. Он выполнил все, что обещал, и как дара ждал быстрейшего конца. Но Луис Мигель выжал из него еще четыре поворота в стиле Манолето, прежде чем поставил его против себя. Он нанес удар неуверенно, волоча ногу. Шпага, наткнувшись на кость, выскочила у него из рук. Он собрался с силами, неплохо вонзил шпагу, и бык рухнул — не столько оттого, что в него вошел стальной клинок, чего раньше никогда не бывало, сколько оттого, что устал и отчаялся. Он сделал все, к чему его готовили, но ожиданий не оправдал.

— Луис Мигель сегодня не в форме, — сказал Хотч. — А как хорош он был в Малаге.

— Ему не следовало выступать, — сказал я. — Но он не хочет сдаваться. Он едва не погиб в Валенсии. И в Малаге. А сегодня этот огромный бык чуть было не забодал его. Он что-то чует.

— Что же он чует?

— Свою смерть, — сказал я. Это можно было сказать по-английски, если понизить голос. — Антонио носит ее с собой в кармане.

— В этих штанах нет карманов, — сказал Хотч.

— В куртке есть карман. Вон там, где торчит что-то, похожее на носовой платок.

— А своим компаньоном вы довольны сегодня? — спросил Хотч.

Антонио оставил для последнего боя самого крупного из своих быков и был так же безжалостен к Луису Мигелю, как всегда. Он показал все классические приемы, и все приемы, уже показанные Мигелем, вернув им покоряющую зрителей красоту, которая умерла в Линаресе вместе с Манолето. Он знал, что они менее опасны, чем приемы старой школы, но он показал все лучшее, что школа Манолето когда-либо могла дать.

— Так как же я должен убивать? — спросил Хотч.

— Не смотрите на рог. Цельтесь в то место, куда должна войти шпага. Опустите левую руку как можно ниже и, нанося удар, перекиньте ее направо.

— А потом что?

— Потом вы взлетите на воздух и мы все побежим, чтобы подхватить вас, когда вы станете падать.

— Сейчас Антонио убьет его.

Антонио, стоя перед быком, медленно свернул мулету, нацелился на самую высокую точку между лопатками быка, разжал губы, сделал глубокий вздох, перегнулся через рог и всадил шпагу метко и сильно. Когда ладонь его коснулась черного загривка, бык уже был мертв, и не успел Антонио выпрямиться и поднять правую руку, как бык зашатался, ноги его подогнулись и он тяжело рухнул на песок.