Опасные мысли

Но я понимал очень хорошо, как важны для Советского Союза Хельсинкские соглашения: они фактически заменяли мирный договор и закрепляли послевоенные границы в Европе — выгодные Советскому блоку — в обмен на определенные обязательства, включая обязательства по правам человека. (Позже я развил эту идею в Документе группы номер 10.) Соглашения формально перевели права человека из сферы добрых пожеланий и «наших внутренних дел» в сферу конкретной международной политики, хотя на деле советский режим этого не признавал, а Запад пока что не использовал. Простые обращения к западной общественности не помогут, думал я. Нужно создать нашу собственную комиссию, которая будет посылать заинтересованным правительствам экспертные документы о нарушениях советскими властями подписанных ими международных обязательств.

Итак, я решил перевернуть идею Щаранского, начав с другого конца. После этого я еще месяца два обсуждал идею образования группы с Людмилой Алексеевой, Александром Гинзбургом, Ларисой Богораз, Виталием Рубиным и Щаранским и составил проект краткой декларации. В ней заявлялось, что документы группы будут передаваться главам правительств, подписавших Хельсинкские соглашения, и предлагалось образовывать на Западе аналогичные общественные группы — для наблюдения за соблюдением прав человека в их странах. Я назвал группу «Общественная группа содействия выполнению Хельсинкских соглашений в СССР».

Оставалось подобрать окончательный состав. Я пригласил Татьяну Ходорович. Она категорически отказалась.

«Вся эта затея с Хельсинкским актом — советская и идет на пользу лишь этому режиму! Ваше название особенно безобразно. Кому вы собираетесь содействовать? Содействие этим соглашениям означает содействие советскому режиму. Нет, я не участвую».

«Я с вами не согласен, — возразил я. — Это политические соглашения, в этом их недостаток, но в этом же их достоинства. Политические рычаги можно использовать для защиты прав человека».

«Вот это-то и скверно, что вы играете в политику. Вы их не переиграете. Они переиграют вас».

Как и Андрей Дмитриевич Сахаров в то время, Татьяна Ходорович считала, что советскую систему в обозримую эпоху изменить невозможно; и это было, вероятно, еще одной причиной, почему она в своей собственной правозащитной деятельности отказывалась от какой бы то ни было политической тактики.

Примерно в тех же словах мне дала поворот от ворот и Мальва Ланда, геолог, горячая защитница прав человека.

«Группа содействия! — кипятилась она. — Содействия — властям?»

Она смотрела на меня с сожалением.

«Дорогая Мальва, — отвечал я. — Не в названии же дело. Дело в том, кто руководит группой».

Она посмотрела на меня как-то оценочно и отошла. Наконец, группа была почти сформирована. Это была комбинация асов, ветеранов движения, и новых диссидентов: Людмила Алексеева, Михаил Бернштам, Александр Гинзбург, Александр Корчак, Анатолий Марченко, Виталий Рубин и Анатолий Щаранский. Марченко был в сибирской ссылке и узнал о группе от Ларисы Богораз, своей жены. Мы никогда не встречались. Я только писал заявления в защиту Марченко да читал в «тамиздате» его книгу о лагерной жизни «Мои показания». У автора не было большого формального образования, много лет было загублено в лагерях, и тем не менее эта его первая книга была шедевром. Очевидное сочетание чистоты, мужества и ума вызывали глубокую симпатию, у меня всегда было такое чувство, будто я знал Марченко лично. Иметь в своих рядах такого человека было для нас честью.

Я не спешил с объявлением о группе, так как окончательный текст декларации был обсужден еще не со всеми членами. Но 12 мая 1976-го в моем почтовом ящике обнаружилась повестка — явиться в районный КГБ в 11 часов утра. Никаких писаных законов, регулирующих взаимные отношения КГБ и гражданина, не существовало, поэтому я ничего не нарушил, проигнорировав повестку.

В час дня к моему дому подкатил газик, и пара стандартных юношей направилась к моему балкону, где я стоял, наблюдая.

«Юрий Федорович».

«Сожалею, но — занят».

«Ничего. Вот повесточка на попозже, на 4.00. Не опоздайте. Адрес на ней найдете».

Я взял бумажку, иначе бы они забрали меня тут же.

Юноши укатили.

Итак, в КГБ узнали о моих планах и начали их блокировать. Надо было объявлять о группе немедленно! — до того, как раскрутится их машина. К счастью, у меня в гостях сидел Миша Бернштам, человек быстрый. Следовало объехать всех, с кем договорились, — согласны ли они на немедленное объявление их имен в составе группы? Мы условились с Мишей подъехать к десяти тридцати вечера на квартиру Сахарова.

К десяти тридцати мы не успели найти только Щаранского. Все подтвердили свое согласие и, кроме того, к группе присоединился генерал Григоренко. Дав Андрею Дмитриевичу текст нашей декларации, я спросил, не согласится ли он стать во главе нашей группы.

«Юра, у меня скорее отрицательный опыт с организациями. В группу я не войду. Но документ очень серьезный. Я поддерживаю».

Я не настаивал; сказать правду, мне подумалось, что организация дела у меня получится лучше.

«Я войду в группу», — сказала Елена Георгиевна и тут же села перепечатывать декларацию, с именами участников, их адресами и телефонами, если таковые имелись. Андрей Дмитриевич позвонил корреспонденту английской газеты; как только тот приехал, я зачитал ему вслух текст декларации.

Зачитав имена членов, я отдал декларацию корреспонденту. Пробило полночь.

Я вернулся домой в час. Утром КГБ заберет меня, и тогда корреспонденты уделят все свое внимание аресту, а не более важной новости о создании группы. Им надо дать два или три спокойных дня, чтобы сообщали только о группе. Значит…

Я оделся потеплее. Ирина потушила свет. Квартира прослушивалась, мы инсценировали укладывание спать. Затем Ирина открыла окно, я вылез первым. Густые кусты и деревья скрывали нас, пока мы проходили вдоль стены. Она поцеловала меня, и я исчез. Меня не было два дня.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ ХЕЛЬСИНКСКАЯ ГРУППА

Я прятался у моих друзей Корчаков, законопатившись в их квартире в маленьком академическом городке Троицке. Доктор Корчак, астрофизик, ветеран войны, происхождением из Оренбургских казаков, был новичок среди диссидентов. Он работал в том самом институте, из которого меня уволили два с половиной года назад. Отлавливая «Голос Америки» и другие «голоса», мы, наконец, услышали комментарии на сообщения западных корреспондентов о создании нашей группы. Это было то, что надо, и на рассвете 15 мая я вернулся домой. Топтуны еще дремали по своим щелям.

Утром подъехала Мальва Ланда, еще два-три человека, в десять мы вышли из моего дома, и когда пересекли одну из аллей, меня внезапно схватили из-за спины за руки, втащили в неслышно подкатившую машину и на большой скорости увезли.

Они привезли меня в районный КГБ, заперев в пустой комнате, очевидно, в чьем-то кабинете: на полках лежали брошюры с грифом «Для служебного пользования». Что ж, вы сюда меня сунули, ваши и заботы, подумал я и взялся читать секретные книжечки. Листая бюллетени о Китае, я не нашел там ничего похожего на обычный бред советской прессы о блоке лидеров КНР с мировым империализмом; бюллетени содержали реальную информацию.