Опасные тропы

— А чего им тут делать? Местность, что стол, — ровная, любую кочку, не то што человека, за километр видно. Наряды, я смекаю, нужны в скрытных местах, там того и гляди гостя с той стороны встретить можно.

— И часто пытаются переходить?

— Нам не докладывают, а бывает, не без того: граница, — солидно разъяснил Илья Лукич.

Во дворе заставы, под утренним солнышком, усевшись на скамейке, молодой пограничник, с увлечением перебирая лады баяна, негромко напевал:

Услышь меня, хорошая, Услышь меня, красивая, — Заря моя вечерняя, Любовь неугасимая…

— Ефрейтор Чадов, — с непонятной грустью сказал старик, — по Асмик моей тоскует. Срок службы у него кончается, а как им быть, так и не решили… Из-за меня все…

Христофоров понимающе кивнул: бросать приемного отца девушка не хочет, значит, душевная.

— Костя, — обратился Котомцев к пограничнику, — капитан Вепринцев у себя?

Ефрейтор Чадов вскочил на ноги, вытянулся почему-то перед стариком.

— Никак нет, Илья Лукич. Да вон старший лейтенант Кравцов, можете к нему обратиться, — указал он.

Котомцев и Христофоров оглянулись: неподалеку возле молодого деревца возился заместитель начальника заставы — Кравцов делал растеньицу марлевую перевязку.

— Ветры у нас тут сильные, вот и поломало, — пояснил Котомцев.

Старший лейтенант выслушал прибывших и посоветовал подождать немного капитана Вепринцева; вопрос следовало согласовать только с ним.

Котомцев и Христофоров направились к скамейке. Командированный с явным интересом осматривался по сторонам.

— Хорошо-то здесь как! — произнес он удовлетворенно. — Прелесть! А тишина!.. Помню, танковый бой, ад кромешный, а у меня в ушах вот такая тишина… Контузия…

— Вы что же, из военных будете? — поинтересовался Котомцев.

— Да, полковник в отставке. В войну довелось танковой бригадой командовать. Ну а после войны демобилизовался, народное хозяйство подымать надо было. Специализировался по водному хозяйству, вуз окончил, некоторое время в Средней Азии работал, потом вот сюда перебросили, к вам.

— И семью в Ереван привезли?

— Везти-то некого, — мрачно признался Христофоров. — Я ведь до войны в Западной Белоруссии жил, у самой границы. Ну и… — он со вздохом умолк.

— Неужто все погибли?

— Один остался, как перст, — глухо сказал полковник. — Долго так и жил — бобылем. А вот как в Ереван приехал, семьей обзавелся. Хорошую такую женщину встретил. Дети пошли…

— Вот и хорошо, — вздохнул Котомцев, — а то вот я остался в старости один, будто старый гриб на болоте. Тяжело.

— Почему ж так получилось?

— Я ведь тоже раньше не тут жил… Семью немцы за связь с партизанами извели. Оставался сын Леонид, да Варя, дочка. Варя вот померла, а Леонида несколько лет тому назад убили… Кто, за что — только гадать можно, — склонив голову, рассказывал Илья Лукич.

Христофоров с сожалением покачал головой, сказал участливо:

— Искренне сочувствую вашему горю, в бою терять людей жалко, а после войны — во сто крат тяжелее. К сожалению, бандиты и по сей день не перевелись…

— Бандиты? — старик с сомнением качнул головой. — Чую — тут другая причина, потому надо знать, кто такой мой Леонид был, — и, видя, что гость слушает его с напряженным вниманием, Котомцев продолжал: — Несколько орденов, не считая медалей, имел мой сын… Немецкий знал хорошо, а как началась Великая Отечественная война, выдал себя за фольксдойча, то есть за русского немца, и по заданию партизанского штаба проник на службу в гестапо, в канцелярии работал. Гитлеровцы считали его за своего, не таились. Много пользы принес мой Леонид. А тут такое приключилось… В сорок третьем, накануне боев на Курской дуге, один из работников партизанского штаба перешел к немцам…

— Предатель, — не удержался полковник. — Как же так?

— А так, не разглядели, да и новенький он у них был. Хорошо, о Леониде ничего узнать не успел… Издавна известно — змея один раз в году шкуру меняет, а предатель — каждый день. Много горя нашим принес, много наших людей из-за него погибло. Вот тогда-то по доносу того иуды и мою семью извели. А подробно насчет Леонида он не успел прознать. Наши норовили и так и этак поймать гада, только не было им удачи. Правду, видно, говорится: «Кому сгореть, тот не утонет». Только и наши не лыком шиты были… дали моему Леониду задание из-под земли найти злодея. А где он и какой тот изменник — Леониду не ведомо… Он и так и сяк, а найти иуду не может. И такая тоска моего Леонида взяла!.. Это же понимать надо.

— Как не понять! — горячо откликнулся гость.

— А тут вдруг от самого Гиммлера уполномоченный приехал, Вернер по фамилии. Числился тот Вернер у немцев большим специалистом по русским партизанам, а задача у него была такая: разгромить и уничтожить партизан в немецком тылу и этим помочь гитлеровскому командованию разбить Советскую армию на Курской дуге.

— Высокого полета птица! — присвистнул Христофоров.

— Еще бы! Вот и предложил мой Леонид партизанскому руководству выкрасть Вернера, чтобы судить его, как военного преступника. Конечно, дело опасное, только ведь известно: смерти бояться — на свете не жить. Вернер без охраны ни шагу. На том и попался… Организовал ему «охрану» Леонид, и очутился тот Вернер в руках партизан, в овраге.

— Великолепно! — не удержался полковник. — Молодец!

Но Котомцев, как бы не слыша его, продолжал:

— Смотрят наши — где же Вернер-то?

— То есть как это «где»? — инспектор был явно удивлен.

— А так, очень даже просто — стоит перед ними в мундире эсэсовского офицера старый знакомый, их же бывший штабист, собственной персоной.

— А-а… понятно, — заулыбался Христофоров, — замаскированный под русского гитлеровец из колонистов, они нашим языком владели не хуже нас с вами. Немцы на такие фокусы часто шли.

— Ошибаетесь, товарищ Христофоров, — возразил старик. — Стало нашим ясно: их штабист и Вернер — одно и то же лицо. Вот он откуда стал специалистом по советским партизанам, гад! Кое-какие показания он дал, а как судить его стали, объявил себя и не русским и не немцем, а американским офицером, выполнявшим специальное задание союзного командования. И документы предъявил.

— Черт возьми! — не удержался Христофоров. — И что же с ним?

— Передали его наши, куда следует, а там связались с союзниками и установили, что настоящее его имя — Патрик Смит… Когда-то он действительно работал в американской разведке, да давно уже перешел на службу к врагу. Что они там с ним сделали, не знаю, слышно было — расстреляли за измену.

— Собаке собачья смерть, — с облегчением произнес гость.

— За операцию с Патриком Смитом и наградили моего сына тогда орденом Красной Звезды.

— Заслужил честно — прямо скажу.

— А вот и начальник заставы, — поднялся с места Котомцев.

Капитан Вепринцев, стройный, подтянутый, приветливый, внимательно ознакомился с документами приезжего, испытующе, очевидно по привычке, оглядел его с ног до головы, сказал: «Что ж, у меня возражений нет», — и быстро ушел в канцелярию.