Опасные удовольствия
Шрифт:
– И ты, конечно, познакомился с самой длинноногой мисс? И она тебя так тронула, что решил подарить ей подзорную трубу?
– А вот и нет! – обрадовался Колотов. Ему было приятно хоть раз оказаться непредсказуемым, сломать шаблон пряжниковского восприятия. – Вот и нет! Совсем наоборот!
– Что значит совсем наоборот!
– У мисс я всего лишь взял короткое интервью, на пару строк. А девчонка, для которой труба, сидела в проходе в инвалидном кресле. Понятно тебе? Уговорила родителей купить ей билет на шоу. Посмотреть на то, чего она лишена.
Пряжников был явно удивлен.
– Ну, вот в принципе и все.
– Какой ты отзывчивый, Макс! – искренне восхитился Пряжников, но мнительный Колотов услышал в его голосе ехидство.
– Издеваешься!
– Нет, я правда восхищен!
– Издеваешься! – Максим боялся показаться сентиментальным.
– Ты добрый, Макс! – настаивал Пряжников.
– А по какому случаю пиво? – перевел журналист стрелки на персону самого сыщика.
– По какому? Да ни по какому.
– Просто так?
– Просто так. А вот на днях я получил письмо из Парижа. От Катерины. Тоже повод.
– Письмо от Катерины! О! Наверное, будет землетрясение. И ты так долго молчал! Неужто написала?
– Точно. Стоило мне изменить Катерине с Дирли-Ду, как я получил письмо. Если б я получил его раньше, то, возможно, был бы более устойчив к чарам Дирли-Ду.
– А зачем? – философски спросил Макс. – Зачем тебе быть устойчивым? К тому же ты не спал с Катериной и поэтому фактически не можешь ей изменить. Или спал? И мне не сообщил?!
– Как ты прямолинеен. Спал, не спал. Что за плебейские формулировки? Измена не только в предоставлении тела кому-то еще. Она в мыслях, желаниях и образах.
– Ах, какие мы деликатные! Ты мой утонченный барсучок.
– Почему барсучок? – удивился Андрей.
– Это я в приливе нежности.
– А…
– Ну и как там наша Катерина?
– Вкалывает, но находит время для тоски по Родине.
– Естественно. Здесь остались мы, Макс и Эндрю, ее близкие друзья.
– Да больше из-за родителей, наверное. По маме соскучилась.
– Какая она все еще маленькая. А сколько мы с ней не виделись?
– Один год два месяца и пять дней.
– Ты не собираешься рвануть в Париж, а? На уик-энд мог бы сгонять по льготному билету, есть специальные рейсы, уик-эндовские, недорогие.
– Катя меня вообще-то не зовет.
– А я бы здесь покараулил Дирли-Ду.
– Разбежался.
– Письмо-то дашь почитать? – как бы небрежно осведомился Колотов.
– Ты что, спятил? – возмутился Андрей. – Письмо! Почитать! Тебе! Негодяй!
– Ну, разорался. Да я и не надеялся. Специально спросил, чтобы посмотреть, как ты начнешь прыгать на табуретке в яростном негодовании. Будешь теперь носиться с этим письмом, как шимпанзе с бананом или госдумовец с идеей импичмента.
– Ты меня сегодня так щедро обзываешь.
– И дневник Алены Дмитриевой не дал почитать. Я мечтал! Там небось такое!
– Какое?
– Животрепещущее! Такие носатые глазастики, серые и незаметные, стопроцентный тихий омут, и творят самые невообразимые чудеса в постели!
– Ты об одном и том же!
– Чудеса, да. Признайся, она пишет о своей сексуальной жизни? Пишет?
– Ну, пишет.
– Вот я о том и говорю. – Макс с глубоким удовлетворением посмотрел на Андрея и вылил себе остатки пива из последней
бутылки.Как только заключительная капля портера проскользнула по колотовскому пищеводу, он начал неприкрыто намекать Андрею, чтобы тот отправлялся домой.
– Давай топай, – говорил Макс, надевая на Пряжникова плащ и горячо дыша в пряжниковское ухо пивным ароматом. – Там наверняка тебя ждет Дирли-Ду. Скучает, бедняжка. Торопись. Она только что из ванны. Две части восторга, щепотка удивления и восемь частей плотоядного секса – вот химическая формула твоей привязанности к Дирли-Ду. Беги и пользуйся, пока райская птичка не упорхнула.
Макс взял под мышку трубу и звякнул ключами от входной двери.
– Я думал, мы еще посидим, – пробубнил уже на лестничной клетке Андрей. – Поговорим…
– Знаю, знаю. О Катерине, да? Не выйдет. Дома у тебя Дирли-Ду, вот и иди к ней. И спрячь письмо, а то вашей любви конец.
– Что это я буду его прятать? Дирли-Ду никогда не станет читать чужие письма.
– Много ты про нее знаешь. Тебе даже ее настоящее имя неведомо, мой глупыш.
– Да что ты меня сегодня все обзываешь! – Андрей схватил Макса за воротник куртки и начал душить.
– Я любя, любя, – прохрипел Макс. Они снова оказались на улице.
…Хотя Роман пренебрежительно отзывался об Олиных познаниях в области немецкого языка, сама Оля была прямо противоположного мнения. Читала она, во всяком случае, очень хорошо.
Лампа у кровати приглушенно светилась, на экране немого телевизора мелькали яркие кадры рекламы. В ванной комнате шумно плескался Роман – несмотря на то что они занимали люкс и ванна здесь была немаленькая и треугольная (и даже алого цвета), богатырь Шухов с трудом в ней помещался. Оля вдумчиво рылась в кейсе спутника, прислушиваясь к звукам воды и шуховского пения, доносившимся из-за двери.
Несколько бумаг, извлеченных из черного кожаного чемоданчика, удостоились быть скопированными на портативном «Кэноне», который стоял на столе рядом с ноутбуком и маленьким принтером. «На всякий случай. Вдруг пригодится», – удовлетворенно мурлыкнула Оля. Она направилась к ванной и заглянула внутрь. Там, в паровом облаке, пыхтел от удовольствия мокрый разгоряченный Роман. Весь пол был залит водой.
– Ты еще долго? – крикнула Ольга, стараясь перекрыть шум воды.
– Нет, моя киска! – обрадовал Роман. – Уже выхожу.
– Мойся тщательно, – строго предупредила Ольга. – Не торопись. Сегодня я намерена обслужить тебя по высшему разряду.
Роман заулыбался, струйки воды текли с мокрых черных волос по лицу, а на плечах и груди громоздились снежные сугробы пены.
– Давай заходи. Прямо здесь! – предложил он, закрывая кран с горячей водой и до отказа врубая холодную. – Бррр!
– Нет, – отказалась Оля. – Там. – Она кивнула в сторону спальни.
Вчера она уже имела счастье порезвиться в алой ванне, но не с Романом, а с Алексеем, который примчался в гостиницу с гигантским букетом чайных роз, едва Роман ступил за порог. Бутоны были безжалостно оборваны Алексом и брошены в воду, шелковистые лепестки ковром лежали на поверхности, источая волшебный аромат. Вслед за бутонами в ванну отправилась Ольга, потом туда же свалился голый Шепарев, и веселье среди роз длилось два часа, пока Алекс, поскользнувшись, не надел на ребро кран. После этого ему уже было не до забав.