Опен

Существо, не имевшее ни цвета, ни размеров, ни громкости голоса, излучало настолько сильную любовь к бывшему хозяину, что ответ просто нашелся сам по себе, будто был плодом собственных Мишиных размышлений. Точно озвучить этот ответ не представлялось возможным, но осознавался он как: «Это обязательно произойдет само, ты только не желай сильно, а просто иди и оказывайся здесь. Зачем тебе называть место, если ты и сам его знаешь? Вот оно. Утром покинешь его, вечером я тебя жду. Видишь, как просто?» И действительно, это было настолько просто, что никаких иных уточнений не требовалось. Он был уверен, что вечером заснет и попадет к своему Тимке, ставшему иным, но, в то же время, не изменившемуся вовсе. Знал он и то, что после пробуждения все это будет казаться глупым и бессвязным, лишенным разумного объяснения. Станет тем, о чем стыдно вспоминать и рассказывать, но сейчас это было неважно.

– Миша, я уже не котенок, а может, никогда им и не был. Я – это ты, только не бывший перспективный кандидат наук, превратившийся в одинокого электрика-пьянчужку, а сильный мужик, восстанавливающий себя по частям из растраченного впустую времени. Чтобы вновь обрести себя, ты должен перестать думать о том, что безвозвратно ушло из твоей жизни. Иначе всякий раз будешь пятиться к началу и совершать одно и то же: заводить новую семью, бросать, подбирать бездомное животное и отдавать ему всю свою душу, травиться алкоголем, а в завершение погружаться в гипнагогические галлюцинации и общаться со мной. Очень хорошо, что ты наконец-то уронил свой стакан и символично, что днем раньше с этого же места на пол упал я. Меня столкнула оконная створка, качнувшись от порыва ветра, тогда же приоткрылось и входная дверь, которую ты забыл закрыть. Случайно ли?

Трель будильника разлилась по комнате, заполнив все ее пространство дурацкой электронной мелодией. Михаил открыл глаза и увидел на потолке маленького паучка, невесть откуда там взявшегося. В самый момент пробуждения он помнил все, что происходило во сне, теперь же воспоминания словно вытягивались из головы в какую-то невидимую зловещую воронку. Ускользало все, что было пережито и увидено, оставался лишь образ любимого котенка и слово «галлюцинации». Прошло минут десять, прежде чем Кудрешов поднялся с постели. Физически чувствовал он себя прекрасно, хотелось поскорее умыться и приготовить себе кофе. Сегодня Миша почти не замечал отсутствия Тимки, хотя каждое их утро всегда начиналось с игр. Само по себе в душе родилось простое решение: теперь он будет общаться с котом не во время бодрствования, как раньше, а во сне – то есть наоборот. Пусть это и ненормально с точки зрения обычного человека, но ему было уже все равно. Войдя в ванную, мужчина взглянул в зеркало и с удивлением уставился на отражение. На него смотрел человек лет пятидесяти с небольшим, довольно полный, однако без мерзких складок под мышками и дряблой сероватой кожи. Волос на голове, конечно, не прибавилось, но выглядели они значительно лучше, нежели вчера. Закрыв глаза, Михаил попробовал предельно детально восстановить свой привычный образ, потом открыл и сразу же посмотрел на себя теперешнего. Разница была потрясающей. Первым, что пришло в голову, стала мысль о возможной реакции коллег: «Саныч, ты операцию себе сделал, что ли?», «Миша, откуда у тебя деньги на косметолога?», «Кудрешов, что с тобой?». Выход нашелся сразу же – избавиться от усов, ведь довольно часто внешность мужчины кардинально меняется именно после этой процедуры. «Все подумают, что я стал моложе выглядеть потому, что побрился. Скажу еще, что моя новая женщина попросила это сделать, типа ей целоваться с усатым мужиком неприятно. Блин, какие еще поцелуи в моем возрасте? Хотя, судя по новой внешности, не такой уж я и старый. Что-то странное происходит, бред какой-то…». Исполнив задуманное, Михаил Александрович испугался по-настоящему – лишившись усов, он «помолодел» еще лет на пять. Кряхтя, достал из-под шкафа старые напольные весы, с придыханием встал на них и зажмурился от предвкушения, однако тут никакого чуда не произошло – стрелка показывала на привычный лишний вес, что, в общем-то, не особенно его расстроило. Одежда тоже была впору, хотя некий положительный момент все же имелся, поскольку сидела она немного свободнее прежнего. Так или иначе, Михаилу Александровичу Кудрешову предстояло явить миру свое новое обличие, не задумываясь ни о причинах его появления, ни о возможных последствиях. Он ведь и сам ничего про это не знал.

Явившись в контору, помолодевший Михаил был принят в коллективе весьма взволнованно. Началось все, разумеется, со входа в здание. Охранник, ровесник Кудрешова, служивший в свое время в рядах милиции и в течение многих лет ловивший преступников и доставлявший пьяных сограждан в медицинский вытрезвитель, мнил себя человеком бывалым и внимательным. Уверенность в том, что чудес на свете не бывает, а любое событие можно объяснить с позиции здравого смысла, не раз помогала ему пресекать на корню многочисленные попытки работников вынести что-нибудь ценное из помещения организации. Личные убеждения вкратце сводились к следующему: «воровать нельзя», «посторонним вход запрещен» и «если что непонятно – звоните директору». Сотрудников компании Никита Георгиевич Санчила, бывший майор, не только знал в лицо, но и определял по походке. К турникету, за которым он восседал с важным видом, вел десятиметровый коридор и, учитывая довольно скромный перечень должностных обязанностей «специалиста по пропускному режиму», ему невольно приходилось ежедневно наблюдать за манерой передвижения сотрудников. Тяжелая походка электрика Кудрешова никогда не отличалась чеканным шагом, сейчас же к Никите Георгиевичу приближался вполне бодрый мужчина, в движениях которого угадывалась уверенность в себе и позитивный настрой к окружающим. Подойдя, мужчина поздоровался и в шутливой манере сообщил:

– Георгиевич, не удивляйся, я с утра малость переборщил с эликсиром молодости.

– Подождите, товарищ. Вы – Михаил Кудрешов? – Охранник узнал черты лица Михаила, однако кнопку турникета нажимать не торопился. – Или… родственник?

Повеселевший электрик демонстративно развернул перед озадаченным коллегой паспорт и улыбнулся.

– Никита Георгиевич! Я на работу спешу, сегодня показания в двенадцати домах снимаем, потом еще оформлять полдня будем. Пошутили, и хватит. Я просто усы сбрил, да бухать перестал. Чего и тебе, кстати, желаю.

Охранник внимательно посмотрел на паспорт, затем заглянул зачем-то в свой журнал и, ухмыльнувшись, пропустил Михаила. В кабинете, напротив, его внешность никого не смутила. Поздоровавшись со всеми сразу, он снял верхнюю одежду, накинул куртку с логотипом «ООО «Управляющая компания № 1» и уткнулся в монитор компьютера. Первым, кто заинтересовался похорошевшим сотрудником, стал начальник смены.

– Саныч, забирай своих и дуйте на объект. Если что, звони Алексею, он подтянется. – Потягивающий утренний кофе руководитель повернулся в сторону Кудрешова и поставил чашку с напитком на стол. Затем поднялся, подошел к подчиненному и, упершись обеими руками на его стол, с трудом выдавил:

– Что это с тобой, Миша? Это ты вообще?

– Да, Александр, это я. Сбрил усы, перестал пить, с утра бегал, а потом принял контрастный душ. Искренне желаю всем членам нашего дружного коллектива сделать то же самое. Надеюсь, в моих действиях отсутствует состав дисциплинарного проступка?

– Ну, Саныч! Первый раз такое вижу, ты же лет на пятнадцать помолодел. Это все твоя знакомая, что ли? Охренеть!

К этому моменту к процессу подключились все, кто находился в помещении. Больше десятка недоумевающих сослуживцев пялились на Кудрешова и, перебивая друг друга, засыпали того вопросами и скабрезными шутками. Продолжалось это, как показалось самому герою, минут двадцать. Затем в кабинет зашел директор и все быстро занялись своими привычными производственными делами. Сам же директор, не обращая внимания на Михаила, поскольку видел его со спины, обратился к начальнику смены и грозно потребовал не затягивать с подготовкой к субботнику. Тот, конечно же, вышел из помещения вслед за директором и до ухода Кудрешова на объект не вернулся.

Рабочий день, наполненный, помимо производства, массой забавных разговоров, подошел к завершению. Миша вновь вернулся в пустую квартиру, без особой радости полюбовался отражением, в задумчивости постоял минуту перед бутылкой самогона и, поужинав, завалился на кровать. Смотреть телевизор не хотелось, читать тоже. Он просто лежал с закрытыми глазами и думал о том, как здорово было сажать на грудь Тимку и рассказывать ему про все на свете. Сон одолел Кудрешова через час.

– Привет, Миша! Я скучал. – Голос не звучал, а как-бы находился внутри Михаила. Складывалось ощущение, что некто нажимал на кнопку и позволял этому голосу себя обнаруживать. Не было и котенка, однако его белая пушистая шерстка отчетливо чувствовалась ладонью. Мужчина гладил то, чего не было, но понимал, что касается именно Тимки, рука трогала несуществующее животное. Человек знал это, как знал он и то, что спит, что зверек похоронен недалеко от дома, что сон нереален и абсурден.

– И я скучал, мой маленький.

– А ты, Миша, изменился. Это оттого, что тебе предстоит прожить то, что я не прожил. Мое неистраченное время стало твоим. Лет двадцать, а то и больше. Мне с тобой уютно было, сытно, ты любил меня очень – значит, я бы долго жил. Только ты не беспокойся, что станешь старым и немощным. Я и здоровьем своим кошачьим с тобой поделился.

Нет, Михаил не был приверженцем мистических переживаний. Подобно начинающему наркоману, он пытался ощутить что-то доселе неизвестное, догадываясь, что загоняет себя в зависимость. Одновременно с этим, он прекрасно понимал, что сон – не стимулятор, а естественная жизненная потребность, что отказаться от него невозможно. Вариант своего душевного расстройства, могущий стать основанием для обращения к психиатру, мужчина отверг. «К чему что-то выяснять, если мне это доставляет удовольствие, я никому не мешаю, и никто про мои «ночные встречи» ничего не знает?»

Каждое утро, любуясь на свое отражение, он с удовлетворением отмечал что-то новое: взгляд становился яснее, осанка выравнивалась, даже морщинки в уголках глаз перестали быть заметны. За последнюю неделю странным образом снизился вес, в ход пошли джинсы, хранившиеся в комоде десять лет. Продавщица в магазине, который Кудрешов посетил накануне своего краткосрочного отпуска, назвала его «молодым человеком» и как бы невзначай, поправила прическу, улыбнувшись исподлобья. Судя по внешности, ей самой было не больше сорока лет. Да что и говорить, если тридцатилетняя инспектор по кадрам, оформлявшая ему отпуск и потому знавшая реальный возраст работающего пенсионера, кокетливо улыбалась и пыталась даже перейти на «ты». Вернувшийся из деревни сосед, любивший поболтать с Михаилом у подъезда еще пару месяцев назад, совершенно искренне не узнал бывшего собеседника, а, заговорив, поспешил тут же закончить беседу.

Вечера стали напоминать прелюдии к таинству. Легкий ужин, бытовые мелочи, довольно поверхностная гимнастика, иногда короткая прогулка во дворе с посещением в финале могилки домочадца – все это как бы предвосхищало отход ко сну, обещавшему новые путешествия по волшебному миру иллюзорной реальности (ничего более близкого по значению, чем оксюморон, Михаил придумать не смог, а потому представлял свои ночные разговоры с котенком именно так). Гимнастика и прогулки появились в его распорядке одновременно с уходом алкоголя и привнесли в жизнь не только удовольствие и блеск в глазах, но и некое правдоподобное объяснение для окружающих, своей прекрасной физической формы. «Саныч молодец! Вот что с людьми здоровый образ жизни делает» – завистливо замечали соседи и коллеги.