Опер с особым чутьем

– С чего решил, что это гитарная струна, если непричастен к преступлению? – насторожился Куренной.

– Да нет, все правильно, – над телом склонился невысокий пожилой мужчина – медик-криминалист, – струна и есть. Семи пядей во лбу не надо. Зэки раньше делали такие удавки – длиной сантиметров семьдесят, на концах деревянные ручки для удобства пользования. Работает безотказно. Жертву можно оглушить, чтобы не сопротивлялась, накинуть струну на шею и затянуть… Девушку, кстати, оглушили – наблюдаю небольшое фиолетовое пятно на левом виске. В противном случае она бы стала кричать, вырываться… Вы трогали тело, молодой человек? Жертва лежала на кровати?

– Трогал… Она на полу лежала…

– А вот это напрасно. – Медэксперт покачал головой. – Говорят, вы бывший милиционер, должны знать, что на месте преступления нельзя ничего трогать, передвигать или переставлять.

– Виноват, доктор, думал она еще жива… Больше ничего не трогал…

Пошатываясь, он вышел из комнаты, прислонился к косяку. Куренной выразительно кивнул одному из оперов: проследи, чтобы не сбежал. Допускают, что он убийца? Впрочем, всякое бывает в жизни, такое тоже бывает. Милиция работала в доме. Павел сомнамбулой бродил по горнице, посидел на кухне. Отрешенный взгляд блуждал по предметам интерьера. Все здесь было чужое, после смерти родителей Катя обстановку не меняла. Глиняные горшки на печи, салфетки, занавески. Кухонные тумбы стояли друг на друге, за печкой – горка березовых поленьев. Горин снова шатался зыбью, равнодушно смотрел, как рыжеволосый молодой оперативник обшаривает шкаф с одеждой, извлекает какие-то тряпки, ухмыляется. Все происходило как в тумане. Люди задавали вопросы – он отвечал. Очевидно, ответы не устраивали, рыжий оперативник по фамилии Золотницкий сообщил, что органам придется его задержать до выяснений обстоятельств. Горин возражал – впоследствии болела рука в суставе. Смутно помнилось, как посадили в машину, подперли с двух сторон работниками.

– Вестник смерти ты наш, – бросил Куренной, неприязненно всматриваясь в его смертельно бледное лицо.

Камера была другая – и клопы уже другие. Но так же ползали по телу, воняли, когда он их давил. Мертвое лицо Кати стояло перед глазами. Грудь сдавило – не продохнуть, такое ощущение, будто наехал бульдозер. Несколько часов он находился в опасном для жизни состоянии – терял сознание от головной боли, с трудом дышал. Потом стало легче, взрывы головной боли поутихли, начался какой-то тягостный штиль. Все стало монотонно серым, неинтересным. Когда за Павлом пришли, он лежал на нарах и смотрел в потолок. Поднялся, вышел из камеры, заложив руки за спину.

На столе перед Куренным лежала горка знакомых вещей: паспорт, курево с зажигалкой, ключ от квартиры, ремень, именные командирские часы. Он получил их в 44-м от командира полка «за проявленные мужество и героизм при освобождении братской польской земли» (по факту со своими разведчиками двое суток сдерживал вражескую пехоту, пока часть отходила в тыл после неудачного наступления). Присутствующие лица были знакомые: Кира, Куренной, рыжий лейтенант Золотницкий – парень рослый, простоватый, но смекалистый, по крайней мере четко выполняющий поставленные задачи. Последний не задержался.

– Хорошо, Николай, спасибо за сведения, – сухо сказал Куренной, и Золотницкий вышел из комнаты, смерив задержанного любопытным взглядом.

– Падай, – махнул рукой Куренной. – Уже знаешь куда, скоро завсегдатаем станешь. – Он проследил взглядом, как молчаливый арестант гнездится на неудобном стуле, затем уткнулся в бумаги, составленные оперативниками.

– Самому не смешно? – Он бросил рапорт на стол, устремил на визави пронзительный взгляд. – Почему, где ты, там смерть?

– Разбирайтесь, – пожал плечами Павел. – Можете привлечь за убийство Екатерины Усольцевой – дабы не отвлекаться от основной работы. Быстро закрыли дело, и вперед – к сияющим вершинам раскрываемости. Только подписывать ничего не буду, не просите.

– То есть гражданку Усольцеву ты не убивал?

– В точку, капитан. Ты сам это знаешь. И вы, Кира Сергеевна, все прекрасно понимаете. Соседка через дом, кстати, слышала, как я стучал. А возможно, и видела.

– Да, добрую женщину зовут Лукерья Акимовна, ей семьдесят три года, – подала голос Кира. – Ты так шумел, что и любопытным быть не нужно. А ты не пудришь нам мозги, Горин? Пришел к своей невесте, думал, она встретит тебя с распростертыми объятиями, но не тут-то было. Вашу беседу Акимовна не слышала. Усольцева ведь открыла тебе? Так, мол, и так, прошла любовь, люблю другого… Ты и взбеленился. Побродил вокруг дома, потом пробрался внутрь через заднее крыльцо, умертвил горемычную гражданку – мол, не доставайся никому. А потом давай себя выгораживать, побежал на вахту: караул, убийство, все такое…

– На шее у погибшей странгуляционная борозда, – мрачно сказал Горин, – использовали удавку. У меня ее нет, сами обыскивали.

– Так ты ее выбросил, когда на завод бегал.

– Так ищите, – вздохнул Павел, – не такая уж длинная дистанция. Сколько времени прошло, Кира Сергеевна? Обыскали уж, поди, все закоулки. Может, реальным делом займетесь, пока не все следы остыли?

– Поучи нас, – проворчала Кира. – Наглый ты, Горин. То тихий, то наглый. Дождешься – закроем на долгие годы…

– Ладно, хватит, – поморщился Куренной. – Излагай, Горин, свою версию событий.

Рассказ не отнял много времени. Оперативники слушали, не перебивая.

– Понимаю, моя лирика вас не колышет, – добавил в заключение Павел, – ну, погибла женщина, вам-то что. Статистика, дополнительная головная боль. Но зафиксируйте у себя – отношения с гражданкой Усольцевой были самые серьезные, устойчивые. Три месяца – не тот срок, когда хочется все рушить и начинать жизнь заново. Раз повела себя таким образом, значит, имела основания. Разлюбила – почему не сказать? Она боялась чего-то, настаивала, причем неумело, что не знает меня, – словно работала на кого-то, кто находился рядом с ней…

– Это только твои слова, – проворчала Кира. – Что за разговор у вас происходил – мы не знаем.

– В печке нашли окурки, – сказал Куренной. – Приличная кучка, больше десятка. Время нынче теплое, печку топить незачем. Это папиросы – «Герцеговина Флор». Курево не из дешевых. Усольцева курила?

– Нет. А если не курила в военное время – то в мирное и вовсе незачем. К ней кто-то приходил – и она не очень радовалась этим визитам. Но мирилась с ними, терпела. И я уверен, перед смертью у Екатерины кто-то был. Он находился в доме, когда я пришел, стоял за дверью. Помню движение глаз – непроизвольное. Ума не приложу, что между ней и неизвестным, но точно не романтическая связь. Екатерина была испугана… Объясни, Куренной, как тебе это втолковать?

– Гражданка Усольцева сейчас в морге, – сухо сказала Кира. – А перед этим тело осмотрел наш криминалист доктор Шефер – ты его видел. Специалист уверен, что незадолго до смерти у потерпевшей было… – Кира помялась, подыскивая подходящее выражение. – В общем, половая близость. И вряд ли действовал насильник – на теле ни гематом, ни синяков. Случись насилие – она бы сопротивлялась, нет?

Говорить было трудно, но Павел это делал – сквозь глухую тоску, потрясение, отчаяние:

– Да, возможно, она не сопротивлялась. Как я говорил – смирилась, терпела. Почему – не знаю, нужно выяснять. Этот человек принуждал ее, она подчинялась. Это был не я, вспомните ту же соседку, у меня просто не было физической возможности… Убийца приходил в дом не раз – это подтверждают те же окурки. Допускаю, не афишировал свои визиты, появлялся через черный ход – а людей в тех краях немного… Он чем-то привязал к себе Катю, держал на поводке. Ума не приложу, что это может быть. Вся ее жизнь – открытая книга… во всяком случае, я так считал. Сценка на пороге убийцу не убедила и поведение Кати насторожило. Пока я ходил вдоль дома, между ними состоялась беседа. Кончилось тем, что этот подонок вынул удавку – решил избавиться от девушки, почувствовав угрозу. Поэтому не будем говорить о больших чувствах… Он видел в окно, что я хожу вокруг дома. Появись возможность, прикончил бы и меня. Преступник ретировался через черный ход – планировал уйти бесшумно, но дверь хлопнула от ветра, и я среагировал. Но пока собрался проникнуть в дом, он уже ушел… Ребята, заканчивайте цирк. – Павел вздохнул. – Вы нормальные опера, так делайте свою работу. Преступник курит дорогие папиросы – то есть крайнюю нужду не испытывает. При этом носит с собой струну. Странная привычка. Зачем? Это понятно, когда идешь на дело, но не думаю, что он планировал убийство Екатерины. С какой стати? Мотив возник по ходу дела, когда появился я. Ходит по городу с орудием убийства? Значит, не боится, что пристанет патруль и обыщет. Машину преступник не использовал – слишком заметно. Направо, к заводу, он не пошел – там людно, и ясно, что будут опрашивать свидетелей. Двинулся налево – улица пуста, бетонный забор. Далеко при этом вдоль дороги не ушел – там есть проулок, в него и свернул. Опросите людей из того переулка – его могли видеть. Визиты к Екатерине были регулярными. Пусть он не афишировал свои приходы, но тоже мог попасть кому-то на глаза. Что-то подсказывает, что у Кати Усольцевой было немного гостей. Их могли теоретически видеть вместе – вне дома. Где она работала? Могла рассказать коллегам, что есть мужчина. Снимите отпечатки пальцев в доме – эту технику мы использовали еще до войны, не поверю, что у вас нет такой возможности.

– Вадим, тебе не кажется, что он наглеет с каждым днем? – нахмурилась Кира. – При этом, заметь, подозрения с него не снимаются.

– Примем на работу? – пошутил Куренной. – Скобаря на пенсию, а эту мутную фигуру – на его должность. В логике, кстати, не откажешь – при условии его непричастности. Порадовать нечем, Горин. Пока ты хныкал в камере, люди работали. Отпечатки в доме сняли. Пляши – твоих там не нашли. В доме «пальчики» двух человек – Усольцевой и еще кого-то. Ты прав – гости были нечастым явлением. Но этого субъекта в нашей картотеке нет. Либо гусь залетный, либо добропорядочный гражданин.