Операция "Берег"

Особых выговоров старший лейтенант Терсков не получил — начальство уточнило состояние поврежденных машин и сроки возможного возврата в строй, потом прояснили текущие вопросы. Свободная оперативная группа выдвигалась к Южному вокзалу — там предстояло отработать, как только немцев отодвинут чуть дальше, сейчас боя шел на путях, ближе к Товарной, а само здание вокзала уже было нашим.

— Пока двигаешься вместе с Мезиной, заодно за ней присмотришь, — приказал Васюк.

— Товарищ майор, мой танк должен подойти, там командира машины нету, — с тревогой напомнил Олег.

— Опасаешься ответственности? Это верно, кто ж Мезиной не опасается, — несколько нервно признал майор. — Будем надеяться, что она такая удачливая, как про нее врут… в смысле, рассказывают. Так, товарищ подполковник?

— Тут от нас мало что зависит. Прикомандированные есть прикомандированные, с некоторой их наглостью ничего мы не поделаем, — кивнул великан-подполковник.

— Вот так, — Васюк многозначительно глянул. — Терпи, старший лейтенант, прикрывай специалистку, ты человек обстрелянный, переживешь как-нибудь. А танк придет, пересядешь, никто тебя не снимает.

— Есть пересесть, как придет, — с облегчением козырнул Олег.

* * *

7 апреля 1945 года. Кенигсберг.

18:41

Вокзал располагался не так далеко, но двинуться пришлось чуть вокруг, уходя от артналета немцев. Вообще ехать в открытой машине, когда недалеко бой, было не очень приятно — все же привык старший лейтенант Терсков к броне, у которой есть свои достоинства и недостатки. Зато обзор из «доджа» куда шире. Успели издали глянуть на двухъярусный мост[3] — интересная конструкция, нужно будет позже по возможности поглядеть. Пока через реку плотно перестреливались, наша пехота ловчилась наметить переправу[4].

Выбрались к вокзалу…. Площадь с искореженными трамвайными рельсами и траншеей, далее довольно широкое и просторное трехэтажное здание, с вдребезги разбитыми стеклами в центральной — малость похожей на церковную — дверной арке и повисшем на арматуре кругляшом часов. Стрелковый бой продолжался в отдалении, а здесь царил «переходный» беспорядок: самоходчики орали, беря на буксир подбитую САУ, панически удирала куда-то в развалины цепочка ошеломленных гражданских немцев, наши бойцы пинками конвоировали какого-то типа в прекрасном шерстяном пальто и костюме, дополненных не очень подходящими к гардеробу офицерскими сапогами.

— Бардак, — прокомментировала Мезина. — Вот самые неприятные условия для работы: все перемешано, беженцы, визг, начальства не видно, ценных указаний не дождешься, прям тоска тоскливая. А между тем, по сведениям разведки, на этом железнодорожном узле полно подвальных и полуподвальных помещений, по которым и идут искомые нами электро-коммуникации. Товарищ старший лейтенант, вы любите подвалы и винные погребки?

— Нет, мы там застреваем, — сказал Олег.

Катерина улыбнулась и скомандовала:

— Тимофей, паркуемся. Пока оборудование и спецов сгрузят, мы глянем архитектурное сооружение изнутри, определимся с условиями работы.

Прошли по битым ступеням, покрытым песком из разодранных взрывом мешков баррикады, клочками немецких плащ-палаток, гильзами и смятыми пулеметными лентами. Мезина посмотрела на оторванную руку со скрюченными пальцами, с откровенной печалью сказала:

— Работы еще сколько. Сначала всё добить, потом заново расчищать и восстанавливать. Прямо даже подумать страшно.

— Ну, не так уж страшно. Наверное, половину города мы взяли. Не так много осталось, — заметил Олег, поправляя ремень автомата на плече.

— Это как сказать. Это ты просто молодой, бодрый. А я усталая, опытная домохозяйка, мне все эти разгромы коммунального хозяйства, беспорядки и битые стекла настроение портят. Прямо аж голову начинает ломить, — проворчала Мезина и потерла висок.

Угу, беспорядки ей «портят». Выговор начальство сделало, наверняка за Кёнигсберг наградят умеренно, а то и вообще обойдут. У Катерины, кстати, с наградами и так не густо, что странно, учитывая ее несомненный опыт. Впрочем, если она из ведомства генерала Попутного, там по слухам, свои порядки…

Зал вокзала поражал[5]. Высоченный, просторный, с балконами-галереями, но центр загроможден пирамидой чемоданов и дорожных тюков, видимо, оставленных отбывающими беженцами. Титаническая выставка багажа заслоняла интерьер и особо аккуратной не выглядела. Особенно сейчас, когда на вершине сидел оседлавший большой чемодан боец и пытался скатиться вниз, словно на салазках по снежной горке.

Южный вокзал Кёнигсберга (вид изнутри) до войны.

— Эй, воин! — прикрикнул Олег. — Прекратил сейчас же! Дите, что ли?

Догадливый солдат пререкаться не стал, мигом исчез по ту сторону выставки достижений германского чемоданостроения, хотя два человека в танковых комбинезонах ничем особо офицерским издали не выделялись.

— Говорю же — бардак, — вздохнула Мезина.

Действительно, было как-то нехорошо. У подножья чемоданной горы кучкой сидели немцы, плакала бабка-фрау, прижимала к себе тоже плачущего киндера лет пяти, рядом сидел усатый дед, видимо, не годный даже и в фольксштурм, и раненый немец-ефрейтор. При приближении русских все подняли руки, хотя уж ребенок-то…

— Гитлер капут! — дребезжащим голосом сказал дед и добавил еще что-то.

— Да капут, капут, — согласилась Мезина, — сидите уж. — И ты тоже, вояка.

Немец, неловко державший вытянутой окровавленную и замотанную какой-то кофтой-блузкой ногу, глянул смутно — понятно, что кровью изрядно истек, сейчас вырубится.

Из-за горы чемоданов донесся визг-писк — совершенно неуместный, словно там болонке на лапу наступили. Мезина ускорила шаг…

…Довольно безобразно это выглядело. Валялись разбросанные носильные вещи на засыпанном штукатуркой полу, блестели яркие, наверное, с позолотой, осколки посуды. Боец — спина широченная, шинельная, с порыжевшими пятнами подпалин — подпихивал немку к узким приоткрытым дверям, украшенным длинной служебной надписью. Немка — широколицая, некрасивая, хотя холеная и пухлая — выкатывала глаза, вот вновь завизжала-запищала, заслоняясь ладонями в бежевых перчатках. Хуже всего были не эти двое, а молчащие бойцы, глядящие на процесс подгона фрау к загону. Кто-то брезгливо морщился, кто-то злорадно ухмылялся. Помогать широкоспинному не спешили, кто-то отвернулся и прочь пошел, но ведь почему-то молчали. Человек шесть — здесь, вблизи, и все молчат. Те, что дальше, может, и не поняли подлости. Олег открыл рот…

— Стояяяяять!

Рев рядом был неистов — куда там жалкому писку перекормленных немок-болонок, тут голос сотню таких заглушит, да еще танковый двигатель и пару «мессершмитов» в придачу перекроет.

Дрогнули и присели все — включая немку, Широкоспинного, да и самого старшего лейтенанта Терскова. Прямо как под свистом крупнокалиберного снаряда…

…но тут было куда хуже. Казалось, от командного рева Мезиной заново штукатурка посыпалась.

….— ты,… сука… позорник… в анал тя…!