Операция «Цитадель»
Шрифт:
– Вы, генерал, встречались со Сталиным в сопровождении членов вашей миссии? – спросил он Габора.
– Переговоры вел я один. Однако Сталин не удостоил меня чести быть принятым.
– Какое неуважение к венгерской жандармерии! – артистично возмутился Унгвари.
– Но, справедливости ради, следует отметить, что он прав: уровень миссии не тот.
– Послушайте, вы, дипломато-жандарм! Или, может, жандармо-дипломат? – оглянулся он на сопровождавших его крепышей. – Впрочем, какая разница?! Меня не интересуют процедурные тонкости, – постучал костяшками правой руки по фюзеляжу самолета Унгвари, да так громко, словно
– Со Сталиным. Но через первого заместителя начальника Генштаба Красной армии генерала армии Антонова.
– На переговоры с ним вы являлись всем составом делегации?
– Нет, Антонов принимал только меня.
– В таком случае эти господа могут быть свободными, – пренебрежительно махнул Унгвари рукой в сторону Домокоша и Гёзы, которых боевики Салаши сразу же оттеснили и повели куда-то в сторону ангаров. – Подержите их под охраной, пока вождь будет беседовать с генералом! – крикнул им вслед.
А спустя несколько минут сам генерал уже сидел в машине, увозящей его в ставку руководителя партии «Скрещенные стрелы». Чувствовал он себя прескверно, понимая, что у него нет никакой возможности скрыть от Салаши итоги переговоров со Сталиным. Тот в любом случае добьется правдивого рассказа, даже если придется прибегнуть к пыткам. И потом, в его захвате нилашистами есть и вина самого регента Хорти, его традиционной, непростительной беспечности.
В отличие от Унгвари сам вождь нилашистов пребывал в прекрасном расположении духа. На худощавом лице его, с тонкими невыразительными губами и холодным, пронизывающим взглядом, уже улавливались черты будущего диктатора – расчетливого и бездушного.
Инспектора королевской жандармерии он принял после того, как накоротке переговорил с Унгвари. Салаши восседал посреди большого зала старинного особняка, предоставленного ему на время одним из состоятельных нилашистов. Широкий дубовый стол, высокое, троноподобное кресло, в котором устроился вождь венгерских нацистов, старинные, потускневшие картины на ярко освещенных, увешанных гобеленами стенах… Здесь все свидетельствовало о властности нового хозяина особняка и его вере в свое призвание и свое будущее.
– Сразу же хочу сообщить вам, генерал, что не нахожу в вашем визите в Москву ничего такого, что вредило бы нашему движению или нашей будущей стране, – указал он на карту за собой, именуемую теперь Венгерским Союзом Древних Земель.
– Вполне приемлемое и даже справедливое название, – поспешил заверить его генерал, поглядывая на карту, на которой жирными линиями были обведены земли, когда-либо принадлежавшие их предкам.
– Если бы вашу миссию в Москву не направил регент Хорти, ее пришлось бы направить нам самим.
– Предполагаю, что так и следовало бы поступить, – промямлил Фараго Габор.
– Однако для нас это было бы связано с определенными политическими неудобствами. Вам понятен ход моих мыслей, генерал?
– Вполне, господин Салаши.
– Сталин, конечно же, отказался вести прямые переговоры с регентом Хорти? – с улыбкой поинтересовался вождь. В отличие от начальника своей охраны он на улыбки не скупился.
– Это не совсем так, – ответил генерал, только теперь усаживаясь на великодушно указанное ему кресло прямо перед
столом Салаши. – Прочитав послание Хорти, переданное ему первым заместителем начальника Генштаба Красной армии…– У вас сохранился текст этого послания? – прервал его рассказ Салаши.
– Он был в одном экземпляре и передан Сталину.
– Но ведь вы помните его содержание? Вот и изложите. А заодно положите мне на стол послание Сталина. Я так понимаю, что «вождь всех времен и народов» не стал рубить заброшенные адмиралом Хорти якоря, но выдвинул свои, совершенно неприемлемые, условия переговоров?
– Именно так оно все и произошло, – подтвердил генерал, удивляясь прозорливости Салаши.
– По существу, он требует безоговорочной капитуляции, одним из условий которой является немедленный вывод венгерский войск со всех оккупированных нами территорий.
– И даже указывает сроки вывода – в течение десяти суток.
– В течение десяти суток?! – от неожиданности Салаши даже приподнялся, налегая локтями на стол. – То есть он попросту поиздевался над предложениями регента Хорти?
– У меня тоже создалось впечатление, что Сталину хочется не просто поставить Венгрию на колени, но и превратить ее в еще одну республику своей коммунистической империи.
Салаши откинулся на спинку кресла, уперся руками о край стола и с минуту отчужденно смотрел куда-то мимо генерала. Этот был тот «взгляд в никуда», с отрешенности которого начиналась мистика восхождения еще одного вождя, мистика величия личности и нации.
Генерал не верил, что Салаши способен подняться до значимости Гитлера, Сталина или дуче. И время уже не то, и страна ему досталась не та, да и сам он мелковат для того величия, мантию которого уже давно примерял на себя. Тем не менее просматривалось в его взгляде, в облике, в самой харизме вождя венгерских нацистов что-то роковое.
Салаши пригласил переводчика, внимательно выслушал пункты перемирия, предложенные Сталиным, и, убедившись, что Габор говорит правду, победно рассмеялся.
– Нужно будет сделать все возможное, чтобы как можно больше венгров узнало, что Сталин побрезговал рукой дружбы, протянутой ему регентом Хорти, – сказал он, обращаясь к Унгвари, все еще стоявшему у двери.
– С одной стороны, это окончательно подорвет авторитет Хорти, – продолжил его мысль начальник личной охраны, – с другой – окончательно развяжет нам руки для продолжения войны до победного конца.
Услышав это «до победного конца», генерал оглянулся и посмотрел на Унгвари с таким сочувствием, словно видел перед собой городского сумасшедшего – жалкого, духовно и физически убогого. В эти мгновения он с ужасом думал о том, что ведь может настать время, когда вся страна окажется во власти таких вот «убогих».
– Но вы мне все же позволите доставить послание Сталина господину регенту? – спросил он, с трудом отрывая взгляд от Унгвари.
– Считаете, что в этом все еще есть необходимость?
– Даже если вы захватите все аэродромы страны, из этого не следует, что можно проявлять неуважение к представителю венгерской короны.
– Я всего лишь поинтересовался, есть ли в этом необходимость, – опять продемонстрировал еще довольно крепкие, молодые на вид зубы будущий вождь нации.
– Это вопрос не только моей чести, но и чести всей нации, которая имеет право и должна знать, что ее ждет в ближайшем будущем.