Операция «Цитадель»

По просьбе обер-диверсанта рейха Фройнштаг обязательно должна была встретиться с ней, причем не только для того, чтобы немного посудачить о превратностях женской судьбы вообще и судьбы любовницы всякой знаменитости в частности. Руководителю диверсионной службы СД важно было знать, что собой представляет эта девица. А главное, Скорцени рассчитывал, что, подружившись, Фройнштаг и баронесса фон Шемберг станут агентами-связниками между ним и новоявленным «фюрером Венгрии».

– Представляю себе, сколько желчи вы умудритесь вылить на все мужское племя во время этих своих посиделок, – иронично заключил штурмбаннфюрер, благословляя ее на это свидание.

– Для этого вам следовало бы направить к ней одну из своих официальных любовниц, – ревниво огрызнулась Лилия.

– Что я и делаю.

Все их сексуальные страсти улеглись, и теперь они лежали в широкой старинной постели, в одной из явочных мюнхенских квартир, которые СД специально держала для того, чтобы в ней могли отсиживаться прибывающие из-за рубежа секретные агенты. Сюда же должны были доставлять захваченных дипломатов и прочих иностранцев для допросов, вербовки, а, если возникала такая необходимость, то и уничтожения. Для этого из квартиры имелся прямой ход в большое, в скальном грунте выдолбленное подземелье.

– Я к вашим официальным любовницам не принадлежу, – медленно, почти по слогам, объясняла ему Фройнштаг, после каждого слова впиваясь своим коготком в его широкую, выпуклую грудь.

Она лежала на животе, наискосок к Отто, упираясь подбородком в одно из его ребер. Это была любимая постсексуальная поза Фройнштаг, благодаря которой, в зависимости от «заслуг» мужчины, она могла, то ли благодарственно целовать его в грудь, то ли мстительно выпускать свои коготки. Что она сейчас и делала. Причем со всей возможной старательностью и со всем возможным сладострастием вампирши.

– Это вы так решили, Фройнштаг?

– Если иногда, исключительно из жалости к вам, я и позволяю себе прибегнуть к походному варианту интимных развлечений, – все глубже загоняла она коготок своего указательного пальца в тело обер-диверсанта рейха, – то вовсе не потому, что страдаю по вас.

– Что же тогда бросает вас в объятия этого неверного, шрамами изуродованного головореза? – Скорцени давно привык к коготкам Фройнштаг и воспринимал их как некое подобие массажа.

Эта женщина по-настоящему нравилась Отто. Иное дело, что она была не единственной, кто ему нравился. Однако ни с одной из них штурмбаннфюрер не провел столько благостных любовных ночей, ни с одной так не упивался женской плотью, как с Фройнштаг, – и никуда от этого не деться.

– Шрамы здесь ни при чем, – сразу же заметила Фройнштаг.

– Знаю, что к моим шрамам вы всегда относились трепетно, – сознался Скорцени. – В отличие от многих других женщин, которых эти телесные рубища то ли напрочь отталкивали, то ли заставляли брезгливо морщиться.

– Неужели случались и такие?! – притворно ужаснулась Лилия. – Не уважать такие шрамы! Какое неблагоразумие!

– А как вы объясняете свое собственное отношение к моим шрамам, Фройнштаг?

– Шрамы, Скорцени, – то единственное, что все еще осталось от вас.

– Шрамы – это все, что осталось от меня?! – буквально взревел Скорцени, однако попытку приподняться в постели, женщина пресекла самым решительным образом, буквально навалившись на него.

– Разве я осмелилась так сказать? – рассмеялась Лилия, продолжая удерживать его в постели.

В первые дни их знакомства, после сексуальных услад, Скорцени сразу же старался оставить постель, чтобы как можно скорее уйти. Но очень скоро Фройнштаг поняла, что это у него такое, чисто психологическое, отторжение, и стала постепенно приучать к тому, что, насладившись женщиной, не обязательно сразу же оставлять ее. Можно несколько минут полежать неподвижно, успокоиться, выйти из того, что одна знакомая Лилии медичка называла постсексуальным трансом, и потом спокойно поговорить.

Теперь Фройнштаг очень дорожила этими минутами, дорожила общением со своим «мужественным мужчиной». Ну а язвительность… Этого у нее не отнимешь, особенно когда накатывается чувство ревности. Когда оно буквально захлестывает.

– Не забывайтесь, Фройнштаг, – предупредил ее тем временем Скорцени. – Накажу не только как женщину, но и как подчиненного. Это ж надо придумать такое: единственное, что от меня осталось – это шрамы!

– …Что осталось от вас, но того, настоящего. Но ведь именно за это я и ценю ваши шрамы. Не вас, заметьте, а ваши шрамы. Кстати, я – одна из немногих женщин, которая знает, что на самом деле это шрамы не боевые, и что вы специально подставлялись в пьяной драке своим студенческим дружкам, чтобы, оставляя на вашем личике шрамы, они делали вас воинственнее.

По тому, как надолго умолк Скорцени, женщина поняла, что вторглась, буквально врубилась своими словесами в то святое из его гонора, во что вторгаться никому не позволено, даже ей. И теперь Фройнштаг оставалось лишь рассчитывать на снисхождение обер-диверсанта, зная, что в нескольких предыдущих случаях он действительно оказывался снисходительным, хотя тогда ее тоже слишком «заносило».

– Вы безжалостны, Фройнштаг, – камнедробильно взорвался он своим рокочущим басом. – Убийственно безжалостны.

– Но заметьте, что тайну появления ваших шрамов я не разглашаю, а сами шрамы чту, как обычно чтят ритуальные шрамы индейских вождей.

– Шрамы, которые вы оставляете на душах мужчин, всегда глубже и кровавее, нежели все те, которые они получают в боях и студенческих драках.

«Если у него хватило духу на столь сложную философскую руладу, значит, простил!» – коварно вычислила Фройнштаг, усмехаясь про себя. Уж она-то характер Скорцени знала.

– И потом, я не понял, что же бросает вас в объятия такого, небоевыми шрамами разувеченного, негодяя, – все еще не угомонился Отто, слишком уж Фройнштаг задела его за живое.

– Я могла бы ответить, что в объятия меня бросает ваша притягательность, ваше мужество, наконец, моя девичья влюбленность в вас. Но ведь всякое упоминание о моей влюбленности вы уже не приемлете.

– Приемлю, но с трудом.

– В таком случае наслаждайтесь моим предельно простым и единственно доступным вам, Скорцени, объяснением: в ваши объятия меня бросает, ну, скажем, жестокая, казарменная потребность плоти – только и всего.

– «Казарменная потребность плоти» – это убедительно. В таком случае остался еще один вопрос, к которому вы точно так же неосторожно подвели меня: кого вы имели в виду, говоря о моих любовницах?

– Мне ли знать имена всех их?! Княгиню Марию-Викторию Сардони, например.

– Княгиню Сардони, говорите? Неожиданная мысль. Спасибо за подсказку.

И когда Скорцени мрачно призадумался, Лилия сразу же занервничала, понимая, что сейчас он решает для себя: не отменить ли визит в Будапешт Фронштайн, чтобы чуть позже послать вместо нее княгиню Сардони?

Лилия настолько допускала возможность подобного решения, что всерьез забеспокоилась: от Скорцени можно было ожидать чего угодно.