Операция «Дуб». Звездный час Отто Скорцени

Причем это вполне обоснованно. Подобное предложение вполне могло быть первым шагом Германии в ее попытке похитить короля, как, впрочем, и самого Бадольо, который также получил приглашение участвовать в такой встрече. «Как бы там ни было, – вспоминал Долльман, – Гварилья с макиавеллиевским мастерством сохранил самообладание, заявив, что это решать Риму, прекрасно зная, что текущие переговоры с Западом исключали любую возможность согласия».

Перед тем, как покинуть Тарвизио, Риббентроп взялся завершить еще одно незавершенное дело, на первый взгляд не имевшее прямого отношения к итальянцам. Дело это касалось Макензена, посланника Германии в Риме. Как уже было видно ранее, Макензен проявил крайнюю близорукость, не заметив, казалось бы, очевидных сигналов готовящегося переворота. И вот теперь наступил момент ответить за это упущение. Как только конференция завершилась, Риббентроп вызвал к себе Макензена, который также присутствовал в Тарвизио, чтобы сообщить ему неприятное известие: посла отзывают в Германию, причем немедленно.

Макензена отозвали без всякого предупреждения. Когда он поднялся на подножку вагона поезда, отбывающего в Германию, в руке у него был лишь портфель.

3 августа Гитлер выразил сомнение в необходимости похищения Муссолини, сказав, что с этим можно повременить. Тем не менее после Тарвизио операция по поиску и освобождению дуче вновь оказалась в списке первоочередных задач. Разумеется, тогда нацисты понятия не имели, что дуче буквально у них под носом посадили на борт эсминца и перевезли на остров Маддалена у побережья Сардинии. Гитлер все еще сделал ставки на Вентотене, крошечный островок к западу от Неаполя.

8 августа адмирал Дёниц наконец допросил морского старшину Лауриха – того самого свидетеля, которого Гитлер вызвал несколькими днями ранее, и заставил его дать обещание «абсолютной секретности» в том, что касалось пропавшего дуче. На следующий день оба вылетели в Восточную Пруссию, в Ставку Гитлера. Там Дёниц принял участие в совещании (один, без Лауриха), слушая, как фюрер поносит вероломных итальянцев.

«Был сделан обзор текущей обстановки на фронтах, – отмечал Дёниц, – за которым последовало обсуждение ситуации в Италии. Вступление наших войск на итальянскую землю было отмечено возросшим числом несчастных случаев, правда, в основном, мелких. Недоверие нарастает. Фюрер убежден, что король Италии и правительство Бадольо замышляют измену».

Однако главное событие произошло вечером. Именно тогда Лаурих, скромный унтер-офицер военного флота, оказался в обществе Адольфа Гитлера и военно-политической верхушки Третьего рейха. «После того, как обсудили обстановку на фронтах, – писал Дёниц, – унтер-офицер флота Лаурих выступил с донесением перед горсткой избранных». Кроме самого фюрера, к ней принадлежали Дёниц, Риббентроп, Геринг, Гиммлер и еще несколько дипломатов и высших военных чинов. В числе последних мог быть и генерал Штудент, которого Гитлер немедленно вызвал из Италии к себе в Ставку.

Свидетельства Лауриха произвели на Гитлера впечатление (как уже говорилось выше, Лаурих заметил, как Муссолини поднимается в Гаэте на борт корвета, а затем получил от своего знакомого итальянца, морского офицера, информацию о том, что бывшего диктатора перевозят на Вентотене). Как писал все тот же Дёниц, «фюрер отпустил его со словами “Отлично, мой мальчик”. После чего последовало длительная дискуссия по поводу операции “Дуб”».

Фокус поиска сместился к небольшому островку Санто-Стефано – скале вулканического происхождения, выступавшей из воды примерно в миле к востоку от Вентотене. Внешне Санто-Стефано напоминал огромный валун, который какой-то великан забросил в море. Он был практически гол, если не считать странного вида тюрьмы в форме подковы, которая появилась здесь в восемнадцатом веке. Именно эта тюрьма, по всей вероятности, и завладела воображением фюрера.

В целом Гитлер уже созрел для того, чтобы дать добро операции «Дуб». «Чем раньше она начнется, тем лучше, – отмечал Дёниц в своем отчете о совещании, состоявшемся вечером 9 августа. – Все убеждены в том, что Муссолини содержится на Санто-Стефано. Именно по этой причине операция ограничится этим островом. Аэрофотосъемка показывает, что единственный доступ к острову, а именно – вырубленные в камне ступени и дорогу – можно легко взять под контроль. Остальная часть береговой линии представляет собой утесы высотой более 15 метров».

Следующий шаг состоял в том, чтобы составить детальный план операции. «Долго обсуждался вопрос о том, что предпочтительнее – сбросить парашютный десант или же произвести высадку на берег с моря. Дёниц склоняется к тому, чтобы высадиться в ночное время на неохраняемом участке побережья, ибо только подобная тактика гарантирует успех. Альтернативный вариант, если высадка на берег окажется неудачной, предполагает использование парашютистов и поддержку со стороны самолетов люфтваффе. Фюрер подчеркнул необходимость прикрытия операции силами нескольких субмарин».

Операция усложнялась с каждой минутой. Гитлер, например, начал подумывать о том, как вырвать из заключения дуче, не нарушив при этом целосности «оси», задача явно не из легких. Чтобы избежать открытой конфронтации с бывшим партнером, он был готов отрицать какую-либо причастность Германии к операции по освобождению Муссолини и возложить ответственность на итальянских фашистов. «Не исключено, что при данных обстоятельствах нам придется, по крайней мере временно, отрицать любую причастность флота и военно-воздушных сил с тем, чтобы создать впечатление, что это содеяно руками местных фашистов».

Гитлер, который 25 июля грозился ввести в Рим немецкие танки, в последующие дни начал проявлять осмотрительность. Отношения между странами «оси» превратились в «игру», и фюрер осторожничал, не спеша без надобности раскрывать свои карты.

Обсудив в общих чертах план спасения Муссолини, Гитлер вновь пустился в разглагольствования. «По мнению фюрера, итальянцы запятнали себя несмываемым позором, так жестоко и несправедливо обойдясь с дуче после того, как он в течение двадцати лет вел Италию в будущее, и все это время его имя превозносили и стар, и млад, – писал Дёниц. – Фюрер считает, что столь горькая учесть постигла дуче по причине их тесных уз дружбы, что связывали их все эти годы. Фюрер также склонен полагать, что на нынешнее итальянское правительство полагаться нельзя, и по причине недавних событий опасается нового предательства».

* * *

Спустя два дня, 11 августа, Гитлер был готов обсудить подробный план спасения Муссолини. Во время послеобеденного совещания он продолжал метать громы и молнии в адрес режима Бадольо. «Итальянцы боятся показать свои истинные намерения до тех пор, – заявил он, – пока поездка Гранди в Лиссабон или встреча между Черчиллем и Рузвельтом в Канаде не принесут результатов. Переговоры итальянцев с Западом идут полным ходом. И они примут любые посулы англосаксов при условии, если будет гарантировано правление королевского дома. Эти переговоры не что иное, как измена. С нами они поддерживают отношения лишь для того, чтобы выиграть время». (Рузвельт и Черчилль встретились в Канаде на Квебекской конференции (кодовое название «Квадрант». Ее повестка дня, помимо отношений с Италией, включала и другие вопросы.)

Гитлер имел в виду Дино Гранди, инициатора так называемой резолюции Гранди и одну из ключевых фигур при вынесении вотума недоверия Муссолини на заседании Большого фашистского совета. Немцы полагали, что Гранди по поручению Бадольо готовится к поездке в Португалию для переговоров с союзниками о сепаратном мире. Как будет показано ниже, подозрения Гитлера относительно намерений Гранди были далеко не беспочвенны.

Безрезультатная встреча в Травизио, которую обе стороны сочли крайне неудачной, лишь подлила масла в огонь подозрений фюрера. «В отличие от предыдущих встреч, – заявил он, – на встрече в Тарвизио итальянцы не обращались к нам за военной помощью и вообще не проявляли никакой активности». Что не удивительно, ведь на тот момент Бадольо меньше всего желал видеть на итальянской земле новые немецкие части!