Операция «Дуб». Звездный час Отто Скорцени

Мауджери попытался вспомнить скромные пропорции Вентотене и, пока морщил лоб, заметил, как губы дуче впервые скривились в улыбке.

«Ясно! – воскликнул дуче. Впрочем, голос его по-прежнему был надтреснутым и усталым. – Это маленький островок».

И Мауджери понял, что Муссолини провел мысленную параллель между Вентотене и другим крошечным островом – Святой Елены, куда в свое время был сослан Наполеон Бонапарт после поражения при Ватерлоо в 1815 году. Не секрет, что дуче восхищался Наполеоном. (Муссолини вполне мог подумать об острове Эльба, на котором Наполеон находился в ссылке.)

Затем последовали вопросы.

«Это корвет, я правильно понял?» – осведомился Муссолини тоном, не допускающим возражений.

«Да», – подтвердил Мауджери. Вопрос этот показался ему глупым, если учесть, что дуче в течение многих лет был главнокомандующим военного флота. За время своего диктаторства Муссолини одновременно занимал огромное количество постов, в том числе был главнокомандующим трех главных родов войск.

Беседа тем временем продолжилась, в основном, на тему итальянского флота и морских сражений, до тех пор, пока не вернулись Полито и Пелаги. Они сообщили Мауджери, что их разведка окончилась плачевно. На острове присутствует немецкий гарнизон, и это одна из причин, делающих дальнейшее пребывание здесь нежелательным. По предложению Пелаги «Персефона» взяла курс на соседний остров Понца, такой же крошечный островок, что и Вентотене, лежащий примерно в сорока километрах к северо-западу. (Считалось, что когда-то Понтинские острова, к которым относились Вентотене и Понца, были обиталищем легендарной волшебницы Цирцеи из гомеровской «Одиссеи».)

Когда Полито и Пелаги вновь сошли на берег, Мауджери вернулся в каюту дуче. На этот раз стоило ему войти, как тот вскочил ему навстречу.

«Адмирал, в чем причина этих бесполезных странствий? – жестко спросил дуче, буравя Мауджери взглядом. Было видно, что он возбужден, хотя и старался держать себя в руках. – Почему меня наказывают таким странным образом? Начиная с воскресенья, я практически отрезан от мира. Я не имею известий от своих родных. Я сижу без гроша в кармане. Моя единственная одежда – та, что на мне. Я хочу знать, чем заслужил подобное обращение. Почему со мной обращаются, как с каким-то преступником? Ведь из письма, присланного мне Бадольо, следовало, что я отнюдь не под арестом. Просто по отношению ко мне приняты меры безопасности, чтобы оградить меня от возможного заговора».

После этих слов дуче достал из кармана смятый листок бумаги – то, что осталось от письма Бадольо, и зачитал его Мауджери. Наивность дуче слегка позабавила адмирала. «Это был эвфемизм, не более того, – подумал он про себя. – И кому, как не Муссолини, это было знать? В свое время он сам не раз точно так же “обеспечивал охрану” неугодных ему людей».

Муссолини между тем продолжал возмущаться. Он напомнил Мауджери о том, что в течение двух десятков лет стоял у руля Италии, что сам потерял в войне сына. Ему было обещано, что его в целости и сохранности доставят в Рокка делла Камминате, и вот теперь, похоже, о данном ему обещании все забыли.

«Некрасиво так со мной обращаться, – заявил он. – Некрасиво и неразумно. Это наверняка не понравится Гитлеру, а ведь он питает по отношению ко мне сильнейшие дружеские чувства. Происходящее может получить нежелательные последствия. И вообще не понимаю, чего им бояться? Как политик я кончен. Меня предали. Я прекрасно знаю, что моя политическая карьера закончена».

В конце концов Муссолини слегка поостыл, и между ним и Мауджери вновь завязалась беседа. В какой-то момент Мауджери сказал своему собеседнику, что союзники настоятельно советуют Италии, если та хочет получить выгодные условия капитуляции, изгнать с полуострова немцев. Похоже, что дуче был с этим согласен. «Мы должны скинуть с себя эти оковы, – поддакнул он и кивнул. – Мы обязаны им сказать, что ведем войну вот уже три года, что мы потеряли целиком весь наш торговый флот и почти весь военный, что некоторые наши города полностью и частично разрушены. Мы должны сказать им, что они бессильны нам помочь. Другого пути для нас нет». Возможно, Мауджери этого не знал, но именно эти слова Муссолини намеревался высказать в лицо Гитлеру во время их личной встречи в Фельтре 19 июля.

«Германия – это стальной трос, – красочно пояснил дуче, что было в его духе. – Мы, итальянцы, конопляный канат – мы более эластичны, более упруги, если на нас надавить. Стальной же трос, стоит его резко натянуть, моментально лопнет».

«Возможно, Ваше Превосходительство, мы в Италии замахнулись на вещи, которые нам не по росту», – заметил Мауджери.

«Верно, – согласился Муссолини, переходя на свою излюбленную тему. – У нас, итальянцев, все дело в характере. Все другие качества – выносливость, трезвый расчет, ум, – все это у них есть. Чего у них нет, так это характера. Понадобятся долгие годы воспитания и ужасные испытания, выпавшие на нашу долю». Муссолини уже давно критиковал итальянцев за их мягкотелость и любовь к приятным вещам, за отсутствие у них бойцовских качеств, которыми сполна были наделены их соседи по ту сторону Альп.

Вскоре Полито и Пелаги вернулись с вылазки на остров Понца. Это был небольшой, в форме полумесяца остров протяженностью миль пять. Разведчики объявили, что сумели-таки отыскать для Муссолини подходящее место: скромный домишко в деревушке Санта-Мария, известный среди местных жителей как Дом Раса. Надо сказать, что выбор оказался весьма своеобразный. Ранее этот дом служил местом заключения Раса Иммуру, эфиопского князька, захваченного в плен в 1936 году во время итало-абиссинской войны. На острове он содержался по личному приказу дуче. (Понца, как и Вентотене, давно служил местом ссылки и заключения.)

Примерно в десять утра Муссолини в лодке переправили на Понца, где его отвели к небольшому серому строению с зелеными ставнями. «Ко мне подошел Полито, – вспоминал позднее дуче, – и, указав на выкрашенный зеленой краской дом, наполовину закрытый огромными рыбацкими лодками, сказал: “Это ваше временное жилище”. Тем временем по какой-то неведомой мне причине все окна и балконы домов, как по команде, распахнулись, и в них столпились мужчины и женщины, вооруженные биноклями, которые следили за тем, как наша лодка приближается к берегу. В считаные мгновения весть о нашем прибытии разнеслась по всему острову».

Помимо проблем с обеспечением безопасности, Дом Раса на Понца не шел ни в какое сравнение с шикарными виллами, к которым привык дуче. Согласно одному донесению, вся обстановка дома сводилась к железной кровати (без постельных принадлежностей), старому грязному столу и стулу.

«Ваше Превосходительство, нас не предупредили о вашем прибытии на Понца, – оправдывался Марини, местный карабинер, которому было поручено присматривать за бывшим диктатором. – Лично я узнал об этом всего час назад».

«Не переживайте, капрал», – успокоил его Муссолини. Чуть позже он отправил Марини раздобыть для него матрац, простыни и подушки.

Именно в таких спартанских условиях 29 июля 1943 года, то есть на следующий день после прибытия на Понца, дуче отметил свое шестидесятилетие – вернее, если не считать приставленную к нему охрану, встретил его в полном одиночестве. По случаю такого события он удостоился от карабинеров подарка – четырех персиков. Муссолини согласился принять этот дар лишь после того, как Марини заверил его, что скромный подарок этот не слишком разорителен для жителей островка.

«Дни на Понца тянулись медленно, – вспоминал дуче. Он был полностью отрезан от внешнего мира. Ему было запрещено читать газеты или слушать радио. – На Понца я осознал всю низость заговора, с помощью которого от меня избавились. Я был убежден, что все это приведет к капитуляции Италии, а меня самого передадут в руки врагу».

Глава 7. Гитлер берет дело в свои руки

Снова и снова во время совещаний он настаивал на том, что следует приложить все усилия к тому, чтобы найти пропавшего дуче. Он заявил, что судьба Муссолини – это кошмар, который давит на него денно и нощно.

Альберт Шпеер о навязчивой идее Гитлера найти Муссолини