Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки
Шрифт:
Изящно одетые господа и несколько европейских дам сидели в уличных кафе, пили, курили и разговаривали о сухом законе в Америке, об эпидемии гриппа в Европе, повлекшей миллионы смертей, об экспериментах, проводимых в Германии и Америке. Далекий от современного мира, в котором самолеты за шестнадцать часов преодолевали расстояние от Америки до Европы, неся на своих крыльях новую музыку, называемую джазом и готовящуюся огласить стены клубов, кафе и концертных залов, этот город демонстрировал свой западный образ, скрывая восточную суть. Мудиры и шейхи в длинных белых одеждах ежедневно встречались здесь с одетыми в британскую форму офицерами, а солдаты национальной армии соревновались с ними в яркости форм. Темный мир мошенников, карманников, инвалидов и попрошаек, не останавливавшийся в Каире даже на границах богатых районов, здесь был вытеснен на окраины или показан с его
Французское консульство, расположенное на Шарье эль-Хорье, могло с полным правом находиться и в Париже на улице Сент-Оноре, и на Унтер ден Линден в Берлине или на лондонском Пэл Мэле, настолько помпезным и вычищенным казалось его здание. Двое прилично одетых служащих распахнули двери кабриолета, как только консул с гостями подъехал ко входу. Сакс-Виллат пригласил гостей в располагавшийся в саду салон, стены которого были обиты пурпурным шелком, мебель же была выполнена в стиле Луи XV. Восточный колорит салону придавали лишь латунные и медные кувшины и пол, мощенный дамасским кафелем.
Слуги сервировали кофе в маленьких, аккуратных чашечках и подали лимонную и медовую выпечку из слоеного теста, а также коньяк, конечно, французский. Все это было обставлено столь красиво и продуманно, что можно было заподозрить в этой церемонии вмешательство супруги консула. Тем удивительнее оказывалось обратное: Поль Сакс-Виллат, воспитанный полногрудой гувернанткой без вмешательства увлеченной эзотерическими доктринами матери и по желанию отца по окончании юридического образования в течение трех месяцев и трех дней бывший помолвлен с дочерью эльзасского дворянина, так и не нашел подхода к противоположному полу. После расторжения неудачной помолвки он так и остался холост, что не вызывало интереса, пока он не обратился к карьере дипломата, отправившись в Марокко, где отсутствие супруги и проведение холостяцких вечеров для мужчин бросилось в глаза.
Связь с телохранителем марокканского короля чуть было не стоила ему карьеры атташе по культуре, но в дело вмешался высокопоставленный сотрудник Министерства внутренних дел Франции, позаботившийся о его дальнейшей судьбе. Этот господин, называемый всеми, кто к нему обращался, просто «Доктор К.», предложил Сакс-Виллату еще более высокую должность и всяческую поддержку в том случае, если помимо обязанностей консула тот согласится также работать агентом на Дезьем бюро.
Эта история произошла семь лет назад, и у Сакс-Виллата тогда не было иного выбора, как отправиться в Александрию, чтобы возглавить отдел шпионажа в Египте и на Ближнем Востоке, причем направить свою деятельность в первую очередь против Великобритании. Потому что с тех пор, как 120 лет назад английский адмирал Нельсон разгромил французов под Абукиром и Англия назвала себя хозяйкой Средиземного моря, началось соперничество Англии и Франции в регионе, решающую роль в котором играли английская и французская секретные службы.
Сакс-Виллат старался организовать встречу как можно менее официально, чтобы не напугать французских ученых, привлеченных в Египет под одним предлогом и лишь незадолго до отъезда узнавших об истинной цели их поездки. Сакс-Виллат сумел оформить для французских археологов официальную лицензию на раскопки в Саккаре. Целью раскопок и исследований, на которые неизвестными источниками было выделено 25 000 франков, был комплекс гробниц к северу от ступенчатой пирамиды, где полсотни лет назад уже проводил раскопки великий французский археолог Мариет, сдавшийся после двух недель безуспешных поисков.
Но лицензия была для Сакс-Виллата лишь предлогом. Истинной целью мероприятия, проходившего в Дезьем бюро под кодовым названием «Vacance», что могло означать как «Каникулы», так и «Вакансию», было наблюдение за действиями других секретных служб и организаций относительно поисков гробницы Имхотепа.
Шансы на успех казались не меньшими, чем у остальных участников, даже напротив. Профессор Миллекан, узнав о сведениях, касающихся гробницы Имхотепа, обнаруженных на фрагментах каменной плиты, вспомнил о переписке между Берлинским музеем и Лувром, сохранившейся в анналах парижского музея. Речь в ней шла об обломках базальтовой плиты, которые — по мнению французов — могли быть частями одного целого, но ее содержание оставалось неясным из-за отсутствия недостающих частей. Таким образом в Лувр попал текст плиты, находившейся в Берлине; однако исследования были прекращены по причине недостатка информации.
Французские археологи чувствовали себя в Саккаре как дома, с тех самых пор как Огюст Мариет обнаружил скрытый в этой местности лабиринт с саркофагами 24 Аписов-быков, так что еще одна
лицензия на раскопки в этой местности не должна была вызвать подозрений. Саккара, некрополь Мемфиса, столицы древнего государства, занимает полосу длиной в тридцать миль на левом берегу Нила между скалами под Абу Рош и Лиштом, название ее предположительно — а в этой местности многое было известно лишь предположительно — происходит от имени бога мертвых, Сокара. Как и везде в Египте, здесь уже проводились раскопки и исследовались постройки, и ничто не привлекало интереса в этой богом забытой земле, где лишь полуразрушенные пирамиды напоминали о былом могуществе Египта, и даже открытие Мариета было случайностью, а не итогом долгих и упорных исследований. Однажды он скакал на юг и чуть было не упал в темную, глубокую дыру, оказавшуюся входом в подземный лабиринт.Как Сакс-Виллат ни старался, атмосфера в консульстве царила напряженная; и причиной тому была не только усталость людей, проведших пятеро суток на корабле и преодолевших шторм недалеко от Мальты. Причина неловкости заключалась в том, каким образом ученых удалось привлечь к заданию. Месяцами за ними велось наблюдение, за это время секретной службе стали известны факты их биографии, недостойные их положения и могшие разрушить их карьеру.
Можно себе представить, какие последствия имела бы огласка того, что профессор Франсуа Миллекан, статный цветущий мужчина, женатый и имеющий взрослую дочь, со всем правом претендующую на удачный брак с каким-нибудь секретарем Министерства внутренних дел, например, — что профессор состоит в связи со своей падчерицей, нежной темноглазой девушкой девятнадцати лет, дочерью его жены Жюстины от первого брака.
Конечно, ни один из присутствовавших не знал ахиллесовой пяты остальных, но каждый подозревал, что и они прибыли сюда не добровольно. Никто бы не подумал, например, что д’Ормессон, профессор, имевший дворянские корни, вращается в сомнительных кругах среди торговцев предметами искусства и подделывает свидетельства экспертизы, а полученными гонорарами расплачивается за карточные долги, давно превысившие все полученное им после продажи замка на берегу Изара.
И Курсье, лингвист в Коллеж де Франс, холостяк-кутила сорока лет со шрамом на правой щеке, занимающийся своим делом скорее из любви к искусству, нежели ради заработка с тех пор, как продал унаследованные им земли под Амбуссоном, конечно, никогда не согласился бы помогать секретной службе, если бы не одна история. Это произошло уже года три-четыре назад, вызвав в Париже сенсацию. В Сурене, за аллеей де Лоншам, был найден застреленный оперный певец Луи де Бержерак. Де Бержерак был одним из лучших друзей Курсье, пока оба они не попались на удочку балетной танцовщицы Клео де Мерод, однажды услаждавшей часы бельгийского короля Леопольда, проведенные им в Париже. Их спор окончился дуэлью за аллеей де Лоншам. Певец погиб, что удивило Курсье, ведь он впервые в жизни держал в руках пистолет. Убийцу так и не нашли, так как о происшествии знали только участники дуэли и их секунданты, поклявшиеся молчать. То, как секретной службе удалось узнать о его участии в убийстве, для Эдуарда Курсье так и осталось загадкой. Оказавшись перед дилеммой — оказаться в камере городской тюрьмы Парижа или сотрудничать с секретной службой, — он выбрал последнее.
Все они должны были работать под руководством начальника Отдела Ближнего Востока Эмиля Туссена — мужчины за тридцать, низкого, со сросшимися на переносице бровями и зачесанными на лоб волосами, постоянно вертящего в руках одну из своих трубок, которые он извлекал, кажется, из всех имеющихся карманов, но почти никогда не закуривал. Сознавая силу шантажа, Туссен разговаривал с подчиненными грубо, и даже улыбка, с помощью которой он иногда пытался придать приятное выражение своему лицу, производила впечатление провокации. В его присутствии даже Сакс-Виллат чувствовал себя неуверенно: не имея доказательств, он не сомневался, что агенту известно и его прошлое.
Такова была причина повисшего молчания, казавшегося бесконечным и прерываемого лишь покашливанием одного из присутствующих, лишь усугублявшим ситуацию, вызывая всеобщее замешательство. Туссен набивал трубку, Курсье, выглядевший наиболее уверенным, барабанил пальцами по столу, консул, не переставая, мешал кофе в чашке, все остальные следили за этим процессом.
В этот момент Сакс-Виллат задумался о том, можно ли ждать от этих людей необходимой отдачи. Его идеей было привлечь к выполнению задания профессионалов и его же идеей был способ их привлечения. Полдюжины агентов, занимавшихся делом ранее, лишь внесли путаницу, не решив ни одной проблемы, чему мешало отсутствие знания предмета.