Операция «Хрустальное зеркало»

Помолчав немного, Рамуз добавил:

– Если вы интересуетесь тайной «хрустального зеркала», то, быть может, при следующей встрече я смогу больше рассказать об этом. Думаю, что я один распутал эту тайну…

Только во время десерта Альберт рискнул задать Рамузу свой главный вопрос:

– Вы говорили, что были знакомы с Перкуном. А Рокиту… вы тоже знали?

Учитель перестал есть. Его дочь побледнела.

– Мне казалось…

– …Что меня интересует только Джон Ди?

– Нет, я в этом ни минуты не сомневался… – Старик сгорбился, руки его бессильно упали на колени.

Альберт отодвинул тарелку. Закурили. Молчание становилось невыносимым.

– Просто меня интересует, что он представляет собой. На моих глазах его люди убили нескольких человек. Это ли не достаточный повод, чтобы заинтересоваться им? Я вам скажу сейчас прописную истину, но в ней много правды: как понять прошлое, если не можешь разобраться в настоящем? Как можно представить себе хотя бы того же Ольбрахта Ласского, великого авантюриста, даже преступника и одновременно горячего патриота, готового к любым жертвам на благо родины? Может быть, таков был и Перкун, о котором вы мне рассказывали? Со всеми его противоречиями. Когда читаешь монографию о Ласском, трудно поверить в существование такого сложного человеческого характера. А ведь такие же люди могут жить и в наше время, среди нас?

– Перкун, Рокита? – Рамуз пожал плечами. – Даже само сравнение кажется мне несерьезным. На суде Перкун подтвердил правильность предъявленных ему обвинений, но не признал своей вины. «Нельзя обвинять человека за то, что он любит свою родину», – сказал тогда Перкун. Он был сельским учителем. Так же как и Рокита. И… Яруга, новый начальник уездного УБ. Я их очень хорошо знаю. До войны мы вместе занимались внешкольным воспитанием детей. По правде говоря, они все трое должны сидеть в классах и учить. У нас говорят, что подпольем руководят сынки помещиков и капиталистов. Неправда! Те забавляются в ночных ресторанах, пропивая то, что уцелело у них после конфискации имущества. Каштаны из огня таскают для них вот такие сельские учителя.

Перкун преподавал польский, – продолжал Рамуз после паузы. – Его приказы и обращения к населению написаны хорошим литературным языком. Рокита – математик. Холодный, точный ум. Изощренный убийца, властолюбивый, с садистскими наклонностями.

– А Яруга?

– Преподаватель географии в нашей гимназии. Но не слишком ли вы любопытны?

Альберт погасил сигарету в пепельнице. Встал из-за стола.

– Я приехал, чтобы узнать о Ди и Келли. Если вы можете показать мне свои записи, я буду вам очень признателен.

– Я должен сначала разобрать бумаги… – заколебался Рамуз.

– Это займет много времени?

– Дня три по крайней мере.

– Отлично. Я зайду к вам через четыре дня. Вернувшись к себе, Альберт принял ванну, уложил вещи в чемоданы. Один из них, большой, задвинул под кровать. Другой решил взять с собой. Уже в пальто и шляпе он спустился вниз и заглянул на кухню, где суетилась хозяйка.

– Мне необходимо на несколько дней выехать из Р., – заявил он. – Комнату я оставляю за собой и хочу заплатить за две недели.

В кухне находилась прислуга. Осторожным кивком головы он дал понять Рачинской, что хочет поговорить с ней наедине. Они прошли в гостиную.

Альберт как-то неуверенно улыбался, лицо его выражало смущение и неловкость.

– Я в этом городе никого не знаю, – начал он просительным тоном. – К сожалению, так получилось… у меня имеются только доллары. Я боюсь менять их на злотые. Знаете, в чужом городе… Не согласитесь ли вы взять плату в иностранной валюте?

– Да, да. Пожалуйста…

Она сообщила ему курс бумажных долларов. Альберт вынул бумажник из заднего кармана брюк. Когда он отсчитывал деньги, Рачинская осторожно заглянула через плечо. Ей казалось, что бумажник того и гляди лопнет от наполнявших его толстых пачек

денег.

«Прежде чем сообщить обо мне в УБ, она постарается освободить мой бумажник от долларов. Так что у меня есть еще немного времени», – думал Альберт, целуя надушенную руку хозяйки.

– Возвращайтесь как можно скорее, – шепнула она, прощаясь.

…Шел дождь. Альберт укрылся под балконом двухэтажного дома на рыночной площади, освещавшейся одиноким грязным фонарем.

В узкой полосе света то и дело мелькали съежившиеся, спешащие куда-то фигуры людей с мокрыми, словно заплаканными лицами. Отсюда, как сообщили Альберту, каждый вечер отъезжал в Домброво автобус – вернее, обыкновенная грузовая машина, переделанная под автобус.

Альберт ждал уже около часа, так же как и еще несколько человек, прижавшихся к стенам домов.

Неожиданно в полосе света появилась высокая женская фигура. Альберт заметил ее слишком поздно, чтобы успеть отвернуться. Дочь Рамуза остановилась рядом с ним, кокетливо заглянула ему в глаза.

– Вы решили вернуться в Варшаву? Если не возражаете, могу проводить вас до вокзала.

– Я еду в Домброво, – не было смысла врать: автобус мог подойти в любую минуту.

Ее кокетство мгновенно исчезло. Она хмуро молчала.

Альберт попробовал пошутить:

– Еду за «хрустальным зеркалом».

– Вы едете на верную смерть, – сказала она спокойно, без всякого пафоса. И добавила: – За Домброво начинаются леса, царство Рокиты. Вы третий, кого я провожаю туда. Те двое не вернулись. Боже мой, как теперь все это просто! Не понимаю только, зачем вам нужен был разговор с моим отцом?

Она повернулась и пошла быстрым шагом, на ходу закутывая голову шерстяным платком…

Настоятельница монастыря камедулок в Домброво открывала письмо прелата кончиками пальцев, как бы боясь испачкаться чернилами. Кисти ее рук, высовывающиеся из широких рукавов одеяния, казались особенно маленькими, хрупкими, почти прозрачными.

Она долго читала письмо, обдумывала каждую фразу. Иногда, прервав чтение, бросала взгляд на Альберта.

Настоятельница спрятала письмо.

– Вы можете оставаться у нас столько, сколько захотите, – говорила она тихо, почти шепотом. Ее голос показался Альберту мелодичным и теплым. – Вас поместят в монастырской келье на втором этаже северного крыла. В другом крыле живут монахини, я попрошу вас ни в коем случае не беспокоить их…

Она кивнула ему на прощание и не спеша прошла в глубь трапезной.

В трапезной было холодно. Альберт промерз до костей. Наконец появилась сестра-экономка – молодая некрасивая женщина в грязной заштопанной одежде. Она провела Альберта в келью, сказала, что библиотека, где он будет работать, находится внизу. Лестница во двор и сад – рядом. Три раза в день ему будут приносить еду. Пища скудная, так как монахини постятся – питаются исключительно хлебом и водой, предупредила она. Из кельи, отведенной Альберту, вынесли черный гроб – в таких гробах спали обитательницы этого монастыря; вместо гроба в келью поставили деревянную лавку.