Операция «Испаньола»

— Никакой он не мой деятель, — пробурчал Алексей, вспомнив Стриженого. — Он свой собственный деятель.

— Ну-ну, — сказал Громов. — В общем, Жене въехать в «Геркулес» не дали, но этого и не потребовалось. Дым от твоей самодельной шашки быстро заполнил грузовой отсек транспорта, и скоро боевики побежали, подняв лапки. В общем, второй груз мы тоже взяли.

— Отлично! — Стуколин был явно доволен тем, что его решительные действия привели к такому результату. А Громов, помолчав, сказал:

— Все-таки ты зря туда сунулся. Зря полез на рожон.

— А что еще я мог сделать? — старший лейтенант даже фыркнул от возмущения.

— Я действовал по обстановке.

— Ну ладно, — Громов махнул рукой, — победителей не судят.

Пока они так беседовали, Лукашевич осмотрел палату. Интерьер здесь был скромный, как и полагается в военном госпитале, но в углу на подставке стоял телевизор.

— Чем развлекаешься, Алексей? — спросил Лукашевич. — Телевизор дают смотреть?

— Дают, — признал Стуколин, — но строго по часам. И только первый канал. А книг не дают совсем. Так что скучаю.

— Книг не дают? — поразился Лукашевич. — Тогда держи.

Он полез в карман форменных брюк и достал маленькую, но толстую книжечку в мягкой обложке. Эту книгу старший лейтенант купил два часа назад на развале у вокзала, чтобы было что почитать в городском транспорте и на обратном пути в часть. На обложке книги был изображен молодой человек в высотно-компенсирующем костюме и в летном шлеме, лишенном почему-то ремешков с ларингофонами [51] . Само по себе наличие этих двух предметов летного туалета на одном человеке уже вызывало вопросы: как известно всякому, кто хоть раз имел дело с современной авиацией, к высотно-компенсирующему костюму прилагается гермошлем, а к обычному летному шлему — обычный противоперегрузочный костюм. В руках молодой человек держал какое-то невообразимое крупнокалиберное устройство, которое Стуколин с ходу опознать не смог — возможно, этого устройства не существовало в природе. На заднем плане художник нарисовал самолет, очень похожий на «МиГ-29М», но таковым не являющийся. Книга называлась «Истребители».

51

Ларингофон — микрофон специальной конструкции для преобразования механических колебаний связок гортани говорящего человека в электрические колебания. Обычно два ларингофона располагают с двух сторон гортани на ремнях шлема.

— Ого! — вырвалось у Стуколина, разглядывающего подарок. — Это о нас, о пилотах?

— Описано достоверно, — высказал свое мнение Лукашевич. — Вот только ситуация фантастическая.

— Как это?

— Ну там, понимаешь, американцы воюют с сербами, а наши добровольцы-пилоты помогают братьям-славянам вынести агрессора.

— Ага, — кивнул Стуколин, который с реальной политической обстановкой был знаком. — Действительно фантастика. Амы никогда не полезут в Сербию — они что, идиоты?

— Литература, — Лукашевич с улыбкой подмигнул. Стуколин завозился и спрятал книгу под подушку.

— Вечерком почитаю, — пообещал он друзьям. — А пока рассказали бы что-нибудь интересное, а? Вот ты, Костя, какую-нибудь из своих историй рассказал бы.

У Громова всегда имелось в запасе несколько интересных историй, которые он приберегал до особого случая. Часть из этих историй случилась с ним самим, когда он в составе «Русских витязей» объехал пол-Европы. Другие истории он или где-то услышал, или, что тоже вероятно, сам сочинил. Проверять достоверность его рассказов никто из друзей и не думал: как говорится, не любо — не слушай, а врать не мешай.

Громов задумался, потом в глазах его зажглись озорные искорки, и он спросил:

— О своем деде я вам уже рассказывал? О его геройском «Запорожце»?

— Нет, — друзья оживились. — Давай излагай. Майор помолчал, собираясь с мыслями, и принялся излагать.

История о геройском «Запорожце», рассказанная майором Громовым в палате ё 7 военного госпиталя города Мурманска

…Дед у меня был когда-то совершенно бесстрашный малый. Во время войны служил он под Ленинградом, в 191-м истребительном авиационном полку. Летал он с тридцать седьмого года, начав в аэроклубе, но о карьере военного летчика не помышлял, поскольку собирался пойти по стопам своего отца, то есть моего прадеда, профессора Политехнического института и известного аэродинамика. Дед сдавал экзамены за первый курс, когда началась война.

Двадцать второго июня утром он был уже у дверей военкомата, требуя, чтобы его отправили на фронт. Но таких желающих в первые дни было очень много, и студента-комсомольца Громова, учитывая его успехи в аэроклубе и не забывая о высоком положении его отца, отправили не на передовую, а в тыл, в летную школу. Там его наскоро обучили тактике воздушного боя, присвоили звание лейтенанта, и в конце концов мой дед оказался там, куда стремился попасть с лета сорок первого года.

Наступила первая военная зима. Гитлеровцы окопались вокруг Ленинграда, и бои за превосходство в воздухе шли над всей территорией города и области. Летчикам 191-го истребительного авиационного полка приходилось воевать с лучшими асами Третьего рейха — пилотами элитной истребительной эскадры JG54 «Grunherz» («Зеленое сердце»). Эта эскадра прославилась тем, что закончила войну, имея самый низкий уровень потерь в личном составе. Однако потери все-таки были. В бою над замерзшей Ладогой юный лейтенант Громов сбил «мессер» командира 1-й группы эскадры хауптмана [52] Феликса Штайнера.

52

Хауптман (гауптман) — офицерское звание в Третьем рейхе, примерно соответствующее нашему капитану.

Получилось это, скорее, случайно. Перед встречей с моим дедом хауптман имел на своем счету пятнадцать побед и, конечно, не позволил бы просто так завалить себя лейтенанту, у которого «молоко на губах не обсохло». Тем более что лейтенант этот летал на тихоходном и неповоротливом "харрикейне [53] ".

Вечерело, и «мессершмитт» Штайнера шел низко, над лесом. Хауптман высматривал наземные цели и совершенно не заметил появившийся со стороны заходящего солнца истребитель лейтенанта Громова. Зато уж мой дед медлить не стал и с ходу расстрелял «мессер» из 22-миллиметровой пушки.

53

«Харрикейн» — британский самолет-штурмовик, серийно выпускается с 1935 года. Несмотря на то что несколько тысяч «харрикейнов» участвовали в знаменитой «Битве за Атлантику» в 1940 году, они заметно уступают «мессершмиттам» по летно-техническим характеристикам.

Хауптман выпрыгнул из горящей машины, упал на заснеженное колхозное поле, после чего сдался в плен. На допросе в штабе Ленинградского Военного округа Штайнер вел себя странно, говорил о какой-то особой значимости пилота, его сбившего, о знаках судьбы, о «колесе мира» и каком-то «небесном резце». Генерал Новиков, допрашивавший хауптмана, провел очень веселый день. Под конец беседы Феликс Штайнер попросил передать летчику, сбившему его, свое личное оружие — пистолет Вальтера, модель «Армее». Между прочим, очень редкое оружие. За всю историю существования пистолета Вальтера было выпущено всего двести штук этой модели. Генерал подивился необычной просьбе хауптмана, но углядел в этом хорошую тему для «фронтовой» прессы, и на следующий день в присутствии специально приглашенных газетчиков из «Красной Звезды» Штайнер передал моему деду свой «вальтер» и пожал руку. При этом он заявил, что будет рад их будущей встрече, которая обязательно состоится после войны [54] . Газетчики, одетые в красноармейскую форму, лихорадочно строчили в блокнотах; фотограф возился со вспышкой, чтобы запечатлеть исторический момент, а Штайнер вдруг наклонился к моему деду и тихо-тихо произнес всего два слова:

54

В реальности описываемый бой произошел между хауптманом Юлиусом фон Селлой и капитаном 154-го авиационного полка Петром Покрышевым. Пистолет, подаренный фон Селлой, был выставлен в Музее обороны Ленинграда.

— Neun zwei [55] , — сказал он.

Во второй раз мой дед и хауптман Феликс Штайнер встретились в сорок седьмом году в степях Средней Азии. И, что удивительно, именно «вальтер» Штайнера стал причиной этой новой встречи.

В последние годы войны и по ее окончании начались массовые посадки тех, кто побывал в плену, был не по своей воле угнан в Германию или, наоборот, сознательно помогал нацистам. С последними всё ясно, но и многих других Отец всех детей, лучший друг физкультурников, сталеваров и авиаторов по правилам своей извращенной логики полагал «предателями», и сотни тысяч их вновь оказались за колючей проволокой. Мой дед в плену не был, хотя один раз ему и пришлось покинуть подбитый истребитель над территорией противника, после чего он трое суток пробирался к своим. Но этот факт биографии он от оперативных работников «Смерша» благополучно скрыл, а потому причин арестовывать его вроде бы не было. Однако где-то кто-то сказал: «Надо!» и где-то кто-то ответил: «Есть!» А уж причину придумать — плевое дело. Это что, именное оружие? Нет. Кто вам его выдал? Может быть, маршал Советского Союза? Нет? Пилот Люфтваффе? Нацистский преступник? Вы принимаете подарки от нацистского преступника? Очень интересно… А ну говори, тварь, за сколько рейхсмарок продал Родину?!

55

Neun zwei — девять два (нем.).

В Средней Азии мой дед и Феликс Штайнер прокладывали каналы для орошения хлопковых полей. Работали они практически бок о бок, только русские заключенные в основном копали, а немцы, как народ аккуратный, дисциплинированный и способный к точной механике, были допущены к строительству и наладке вспомогательных сооружений. Впрочем, общаться друг с другом русским и немцам строго запрещалось, и даже бараки их были разнесены и отделены глинобитной стеной с натянутой поверху «колючкой». Так что до поры до времени мой дед и не знал, что живет и работает рядом с человеком, самолет которого сбил когда-то над зимней Ладогой.