Операция «Остров Крым»
Шрифт:
– Что-то наша беседа начинает смахивать на допрос.
– Вы правы. Профессиональная привычка, извините. Давайте я вам все расскажу.
Он одной рукой перенес свое кресло через стол и поставил ближе к креслу Артема. Словно медведь под сугробом, шевельнулся под слоем жирка солидный бицепс.
– Год назад мы подписали с Сикорски Аэркрафт договор на поставку пятидесяти вертолетов «Дрозд». – Полковник устроился в кресле. – Не боже мой какая военная тайна, даже Резун ваш о ней знал. Через три месяца интеграционисты выигрывают выборы, Остров аж пищит – так хочет присоединиться к Союзу, а Сикорски Аэркрафт не желает платить неустойку: все будет путем, успеем еще вам поставить продукцию. А дело идет про четверть миллиарда долларов, на минуточку. Что же дальше? А дальше появляется
И точно – в назначенный день начинается война, и идет так живенько, что кажется, мы таки получим свои вертолеты. Деньги – это тоже неплохо, но на них трудно перебрасывать войска, на вертолетах это делать как-то проще. И тут опять начинается какая-то хрень. В крымском Главштабе полный раздрай, Главком кричит о военном мятеже и капитуляции перед СССР. Потому, дескать, что сигнал к началу боевых действий был передан самовольно каким-то офицером, без приказа командования, значит, незаконно. Может быть, к нему бы так не прислушивались, если бы можно было расспросить самого этого офицера – да вот беда, его уже не расспросишь, его расспрашивают в ГРУ, ай-яй-яй, какая жалость. А может, сам он – агент ГРУ или КГБ, призванный совершить военную провокацию. Вот оно как… Да… так вот, приходит ко мне Файнштейн и говорит: я подслушал очень интересный разговор, вернее допрос… Короче, когда его повезут в Москву, можно будет перехватить машину. Я говорю – Сема, не сходи с ума. Понятно, хочется спасти человека, но что ж ты сделаешь против конвоя. А он мне: бьюсь об заклад, что никакого конвоя не будет. А если будет, мы не полезем. Спорили мы, спорили… Уговорил он меня, короче. Так вот, вы – Тот Самый Капитан Верещагин. Вы подали сигнал к началу боевых действий. С вами очень хочет побеседовать ваше командование, и вы уж постарайтесь вогнать ему ума куда надо: какая, к черту, капитуляция, да здесь к утру камня на камне не оставят. Мы получили сведения из Москвы – вас будут бомбить, и крепко бомбить. Завтра утром, в шесть ноль-ноль. Даже если вы объявите перемирие и договоритесь с командирами дивизий, пока сообщение о капитуляции дойдет до штаба фронта, а оттуда – до Москвы, а там всех собрать и отменить решение? Нет, не получится. И выход у вас один, сами понимаете какой: ударить первыми. Это я вам говорю, а вы передайте своим командирам.
– Думаете, они меня послушают?
Полковник внезапно перескочил на «ты»:
– Насрать мне, послушают они тебя или нет. Я деньги заберу и уеду. А ты останешься. И советы тебе припомнят твои боевые заслуги. Так что постарайся, чтоб тебе поверили. Знаешь, что ваши вышибают их из Симферополя? – без всякого перехода спросил он.
– Что? – Верещагин подался вперед. Голова закружилась, он обнаружил себя почти что на руках полковника…
– Спокойно, спокойно! Только не надо срываться туда! Извини, но командир из тебя сейчас – как из меня архиерей. Давай лучше разберемся с Резуном. Когда я тебя отправлю, наверное, город будет в ваших руках. Но мало ли что…
Верещагин помедлил.
– Я даю вам слово, что при малейшей опасности убью его.
Он заметил, как перекосило Гальперина и добавил:
– Я не люблю изящных слов вроде «ликвидировать».
– Я тоже.
– Понятно… Вы, наверное, и в самом деле кровно заинтересованы… если засветили мне агента в Главштабе?
Гальперин оскалился.
– Что, опять устроите «охоту на ведьм»? Предупреждаю сразу: наш агент – не еврей.
– Да хоть черт… – Артем откинулся назад, чтобы справиться с головокружением. – Конечно, я сделаю…
Что смогу. Когда и с кем вы меня отправите?– Над этим сейчас работают.
– Я хотел бы немножко отдохнуть…
– Боюсь, совсем немножко, – сказал Гальперин.
– Можно вопрос, алуф-мишне?
– Да…
– Какие у сеген-мишне Файнштейна были личные причины меня выручать?
Исаак Гальперин помедлил с ответом. Потом все же сказал:
– Он приехал с матерью, отцом и старшим братом в Израиль в семьдесят первом году… На второй год службы загремели под самый Йом-Киппур. Ну, и случилось так, что Мишка Файнштейн попал в плен… После войны он умер. Покончил с собой. Есть вещи… с которыми не всякий мужчина может жить. Вот так.
Арт не знал, что сказать.
– Если бы ты видел, что с ним было сегодня утром… Понимаешь, не мог я его удержать. Даже если бы я ему запретил… Короче, повезло тебе. Фаина тебя хорошо заштопала?
– Я в нее влюбился.
– Много у нее таких… поклонников. С тебя бутылка – после войны.
– Если буду… в состоянии.
– Что тебе сейчас нужно? Кроме отдохнуть?
– Алка-зельцер, свитер и пара теплых носков.
– Сделаем. Ложись здесь, на диване. Часа три у тебя есть.
– С добрым утром, дорогие товарищи! – Семен слегка тормошил его за плечо.
– Не тряси, больно.
– Тысячу извинений. Я принес тебе твою форму.
– Уже?
– Автоматическая прачечная «Файнштейн и компания»: стирка, сушка, глажка, художественная штопка. Предприятие борется за звание прачечной высокой культуры обслуживания.
Арт с сомнением посмотрел на советские камуфляжные брюки и корниловскую куртку. Сочетаньице…
– Давай, давай, снимай мои пасхальные штаны, – торопил Сема. – А то мне не в чем будет на шпацир ходить. Трусы, так и быть, дарю.
– Спасибо огромное. Джемпер тоже твой? – Видимо, не нашлось ничего похожего на корниловскую форменную тишэтку.
– Мой. И чего я сегодня такой добрый? Ты быстрее, человек ждет, – сеген-мишне зашнуровывал ему ботинки, пока Артем влезал в свитер и застегивал штаны.
Куртку он надел морщась: бурые разводы так и не отстирались до конца.
– Который час?
– Половина седьмого. Вру, двадцать шесть минут.
– Можно попрощаться с твоей матерью?
– Обойдешься.
– Передай ей от меня благодарность.
– Сделай что тебя просят – вот и будет ей благодарность.
Они говорили это уже в лифте.
В гараже ждала машина. Большой, довольно обшарпанный «лендровер».
– Это он? – спросил водила.
– Он. Второй уже там?
– Как птенчик в гнездышке. Загляни, посмотри.
Верещагин заглянул вместе с Файнштейном.
– Ух ты, – сказал израильтянин. – Ну, Лева с ним круто обошелся…
В кузове «лендровера» лежал связанный по рукам и ногам, пьяный до потери пульса капитан ГРУ Владимир Резун. Файнштейн скосил глаза на Артема и сказал:
– Злорадствовать нехорошо, сын мой.
– А я вообще довольно гадкий парень, святой отец.
– Куда едем, босс? – спросил водитель.
– В Главштаб, – ответил за Верещагина Файнштейн.
– Яки…
И тут Арт его узнал.
Боб Коленко, тележурналист, оголтелый охотник за сенсациями.
– Семен, – повернулся он к моссадовцу. – Ты что это надумал?
– Дареному коню в зубы не смотрят. Садись в кабину, быстро, не отсвечивай.
Артем скрипнул зубами и забрался в кабину к водителю. Мотор взревел, «ровер» рванул с места. Файнштейн в зеркале заднего обзора помахал рукой. Ладно, все равно уедем не дальше ближайшего поста… Даст Бог – не расстреляют сгоряча, при виде советских штанов.
– Вы – это он? – спросил водитель.
– Я – это я, – содержательно ответил Верещагин.
Ближайший пост оказался на перекрестке Пирогова и Нестерова. Впереди замигали фонариком. Загорелись фары «Воеводы», перегородившего часть дороги.
– Патруль, – тихо сказал Боб. – Доставайте картонку, сэр.
– Нет у меня никакой картонки – все вещи, кроме куртки, уехали в «фольксвагене».
В кабину вторгся луч мощного фонаря. Артем зажмурился.
Дверца открылась.
– Кто такие? – спросила тень в дождевике.