Операция «Остров Крым»

– Нет, то, что вы объясняли, я усвоил. Личные причины были какие? Вы же не могли не понимать, что это почти верная смерть. Полковнику, как и вашей тетке, было плевать, чем окончится это для вас – он свое получал при любом раскладе. И вы это знали. И все-таки пошли на это сами и повели своих друзей – почему?

– Потому что другой возможности не видел.

– А вы понимаете, почему армия так категорически самоустраняется от политики?

Артем понимал. Генералы Первой мировой – Алексеев, Лукомский, Деникин – всю жизнь не могли простить себе участия в заговоре с целью отречения Николая Второго. Один раз, только один раз они отважились на политическое решение – оно оказалось гибельным. С тех пор поколения крымских офицеров вырастали с жесткой установкой: никогда, никогда армия не должна лезть в политику! И с того дня, когда Врангель сложил с себя диктаторские полномочия, эта установка соблюдалась неукоснительно. Тот, кто имел политические амбиции, приберегал их до выхода в отставку.

– Итак, личные мотивы. Я хочу понять вас. Понять, как лучше вас использовать.

– Никак. Я намерен отправиться в свою часть и занять в ней свое место по штатному расписанию. Или пойти под трибунал. С меня хватит.

– Заткнись! – рявкнул Флэннеган. – Заткнись, мальчишка! Ты должен был вспомнить об этом раньше, когда Полковник начал обхаживать тебя! Вот ему ты должен был сказать именно это: «Мое место – в армии, мое дело – тянуть лямку, я не генерал, а капитан, и ваш гениальный план «Айкидо» пахнет крепкой пеньковой веревкой». Но ты дал согласие, и знаешь, почему? Потому что тебе хотелось вершить судьбы страны. Там, внутри, под этой шкурой бедного мальчика, который всего-то желал заниматься военной историей, прячется жесткий манипулятор.

Это настолько ни в какие ворота не лезло, что Арт рассмеялся.

– Вы бредите, коммандер.

– Да неужели? Ты умудрился устроиться так, чтобы армия десять лет оплачивала твое недешевое хобби.

– Чушь.

– Ты втянул в эту авантюру девять человек, и каждый из них думал, что так или иначе выполняет приказ командования.

– Замолчите.

– Ты водил по трем соснам целый десантный батальон, а потом сделал собственных палачей орудием своей мести.

– Заткнитесь! Я не…

– Ты хочешь сказать, что не получал от своих манипуляций прямой выгоды? Только смертельный риск, травмы и раны? Что манипулятор давно уже сделал бы карьеру и окрутил любимую женщину? Oh, captain, you’re better than this. Way, way better. Карьера – для таких, как Ставраки. А ты поднимаешься на восьмитысячники, чтобы состязаться с богами.

Возражать на такую бессмыслицу означало потерять остатки самоуважения, и Арт не помешал Флэннегану продолжать филиппику:

– А теперь слушай внимательно. После того, как Басманов попал на больничную койку, в штабе брожение. Штаб держится, пока идут боевые действия, но с их окончанием он пойдет вразнос. А боевые действия закончатся вот-вот. Как раз сейчас, по идее, завершается последняя операция плана «Экспресс» – «Вдовы» громят Каховскую авиабазу.

– «Вдовы»? – У Артема заныло под грудью.

– «Вдовы» и коммандос. В чем дело, господин капитан? Сердечная рана? – Флэннеган поднялся со стула, прошелся по подиуму и неожиданно снова перешел на «вы».

– Вернемся к нашим баранам: к утру воевать станет уже не с кем. Разрозненные группы советских солдат, болтающиеся там и сям, не в счет. Вы все поняли?

– Так точно, – деревянным голосом ответил Артем.

– И что вы поняли?

– Власть. У нас нет гражданского правительства, а военные будут отпихиваться от нее руками и ногами.

– В «яблочко». ОСВАГ в данной ситуации очень скверно выглядит. Когда в штабе заходит речь о расформировании Агентства, Воронову делается неуютно. Он ищет выход из положения.

– Надо думать, кое-кто из офицеров штаба ему сочувствует…

– Всем сердцем. Мы должны просить помощи Запада. Но для этого нужна хотя бы видимость правительства. А правительство вывезено в Москву. Единственный, кто умудрился остаться в Крыму, – наш дражайший времпремьер. Но старичок напуган и бормочет, что подписал отставку. А в штабе уже звучат слова вроде «Координационный совет» и «Правительство военного времени». Представляете, что об этом напишет завтрашний номер «Курьера»?

– А «Курьер» выходит?

– С сегодняшнего утра. «Курьер» выпущен на восьми полосах, силами четырех журналистов и двух рабочих типографии. Читайте, – он распахнул папку и протянул Артему газетный номер.

На первой странице аршинными буквами было набрано: «Почему мы воюем?» Под этим заголовком Верещагин увидел две фотографии, и на обеих с ужасом узнал себя. Первой (увеличенный фрагмент группового снимка) было два года, это фото он сам посылал в «Курьер» – в качестве иллюстрации к их гималайской драгонаде. Второй кадр был отснят не далее как вчера (вернее, уже позавчера) – совершенно похабного качества снимок, переведенный с видеокамеры, которую скотина Боб наверняка держал в своем тарантасе и втихаря кое-что записывал. На снимке лицо выглядело даже хуже, чем в зеркале.

– Черт… – сказал он, пробежав глазами несколько строчек. – Если это не прошло через руки ОСВАГ, я съем свои ботинки.

Флэннеган покосился на ботинки Артема с некоторым недоверием.

– Не понимаю, чем вы недовольны. Неплохой репортаж. Боб Коленко никакой не газетчик, конечно, он телевизионщик, но Брук помог ему слепить вполне приличную полосу. Да я почти горжусь, что мои ребята приложили к этому руку!

– Но зачем?

– Затем, что нужно было преподнести мировому общественному мнению удобоваримую версию происходящего. Армейский капитан возмутился беззаконием вторжения и передал с телевышки «Красный пароль». Арт, вам из игры уже не выйти. Официальная версия событий выглядит именно так: вы провели радиодиверсию по собственной инициативе, будучи ярым, непримиримым и последовательным противником интеграции. Герой-одиночка, спаситель Крыма. Откройте вторую страницу…

Верещагин покорно зашуршал газетой. Вторая страница встретила его заголовком «Умер…» – Верещагин даже рот раскрыл, прочитав фамилию Генерального. Одно дело догадываться о таких вещах, а другое…

О смерти Генсека было сказано ровно столько, сколько попало в сообщение ТАСС. Но этот коротенький стейтмент с последним прижизненным снимком Орденоносца был богато декорирован аналитикой и рассуждениями на тему «что же теперь будет». Внизу страницы разместились портреты шестерых наиболее вероятных претендентов на престол.

– Я что-то плохо соображаю… Извините, меня били по голове, и… Чего вы от меня хотите?

– Дать вам полковничьи погоны. Должность в Главштабе. Должность во временном правительстве. Деньги.

Артем приподнял бровь.

– Сколько?

– Полмиллиона. В долларах. Для начала.

– Хорошо… Я тоже начну издалека, господин коммандер: поцелуйте меня в затылок.

– Хорошо, назовите вашу цену.

– Идите к чертовой матери. Проверять они меня будут…

– Вас никто не проверяет, все всерьез. Все вышеперечисленное – это пряник, а кнут – смертный приговор трибунала за покушение на жизнь командира. В течение двадцати четырех часов.

– А чем вы ежей пугаете?

– Арт, я понимаю, что вы устали, но не верю, что вас довели до полного безразличия к себе и людям. У вас же есть друзья, есть любимая женщина, и пусть даже вы в ссоре с родней – вам есть ради кого жить. Нам нужен командир дивизии. Вашей, Корниловской. В ситуации полной автономии.

– Десант? – без голоса выдохнул Верещагин.

– Я этого слова не произносил. Советую и вам его не произносить.

Артем вытер со лба пот.

– Господи… А я-то думал, нужно всего лишь попугать господина времпремьера. Флэннеган, один из нас сошел с ума. Наверное, я.