Операция «Посейдон»

— Привет, — сказал один, обращаясь к Храпову.

— Добрый день, мисс, — поздоровался с Гали второй, одновременно поклонившись Храпову, а первый повторил это движение в сторону Гали.

Эта мизансцена была разыграна безупречно.

— Салют, конкуренты, — приветствовал их Храпов, привычно обрадовавшись.

— Два мушкетера, — обратился он к Гале. — Имена подбери сама.

Все трое тут же рассмеялись, точно вспомнив что-то приятное, но известное только им.

— Гали Бережковская, — представил ее Виктор, — дитя арбатских дворов, осторожно, ей покровительствует Диана Римская.

Красавец, действительно, похожий на Грегори Пека, поднял вверх большой палец, после чего представился:

— Феликс Воробьев.

— Юрий Пайчадзе, — отрекомендовал второго Храпов, — Мы знакомы, почитай, с детства. И все еще терпим друг друга.

— Игорек, — позвал Храпов официанта, — еще пару шампанского.

— Я пью «Столичную» сегодня, под настроение, — признался Феликс.

Феликс показался ей на редкость милым и смышленым. Она догадалась, что он сразу же стал играть — для нее. Это было приятно.

— Налетают мрачные мысли, Виктор, — говорил он через несколько минут, опрокинув одну за другой пару рюмок. — В этой кафешке любил выпивать Юрий Олеша. И вот какой сон он рассказал однажды. Просыпается он на чердаке, паутина, летучие мыши, тоска… И тут приходит смерть. Посмотрела на него и спрашивает: «Ты кто такой?». Он, соответственно, представился. «А что умеешь?» «Я все умею называть другими словами». Во как. «Ну, назови меня…»

Храпов усмехнулся.

— Ну и что? Другие называли.

— Кто? — удивился Феликс.

— Баратынский, например. «Смерть дщерью тьмы не назову я» и так далее…

— Хм, — задумался Феликс, — старик, спиши слова, а то я точно свихнусь…

Пайчадзе и Воробьев, как видно, забрели сюда только похмелиться и вскоре откланялись.

Феликс на прощание посмотрел на Гали как-то особенно и пригласил Храпова вместе с ней в гости к себе на дачу.

В бурном вихре новой московской жизни Гали пришла в себя не сразу. Как она объяснит свое долгое отсутствие матери? Врать не хотелось. Но, к счастью, и не пришлось. Все устроилось весьма странным образом.

Как только она появилась в «моссельпромовском доме», Софья Григорьевна, ни о чем не спрашивая, с порога заявила:

— Боже, какая ты жестокая, дочь!

— А в чем дело? — изумилась Гали, понимая, что она виновата перед матерью.

— Нельзя же так обращаться с женихом, милочка, — продолжала Софья Григорьевна. — Он же без тебя и дня прожить не может. Есть хочешь?

— Нет, — пожала плечами Гали, — Макс, что ли, нарисовался?

— Звонила его мама, — с пафосом произнесла Софья Григорьевна, — чудесная женщина, царственная, как она тебя любит! Просила быть понежнее с ее сыном, что-то с ним сейчас не то…

— Где он? — растерянно спросила Гали, мгновенно забыв о Храпове, о «новой» Москве.

— Сейчас на даче, — ответила мать. — Помирись с ним. Его мама говорит, что вы поссорились… И что с ним сделалось!

— Да я не против, — согласилась Гали. — Я хоть сейчас поеду. Она была счастлива, что ничего не надо объяснять матери.

— Я ведь предупреждала, что ты можешь испортить ему жизнь, — нахмурилась она. — Ты себя еще не знаешь.

— Не знаю, — кивнула Гали, — не дано. Ты хочешь, чтобы я поехала немедленно?

— Ну, конечно же, нет, — отмахнулась Софья Григорьевна, — а ты как считаешь?

— Поеду, пожалуй, но не сейчас, — сказала Гали.

Храпов, потеряв ее из поля зрения на несколько дней, казалось, исчезновения не заметил, а возвращение принял как должное. Она появилась у него утром, а к вечеру они уже катили в авто на дачу Феликса Воробьева.

Московский «Грегори Пек» обрадовался ее приезду. А Храпов в тот вечер все внимание сосредоточил на какой-то длинноногой блондинке.

— Чисто деловые отношения, — подмигнул он Гали, — после все объясню.

С этой дамочкой он вскоре растворился в живописных сумерках старой дачи. А неутомимый Феликс увел совершенно обескураженную Гали и как-то незаметно овладел ею.

Гали проходила свои университеты. Храпов преподал ей урок общения в постели с «человеком-быком», «буйволом», удовлетворявшим, прежде всего, свою страсть и уже по ходу дела ее страсть. Он никогда не спрашивал ее, что и как она хочет. Он просто брал ее, когда и где ему хотелось. Гали училась безропотно следовать мужской воле, полностью растворяя свое Я в его желаниях.

Феликс был полной противоположностью. Только в самом начале он проявил качества «мачо», легко сломив ее слабое сопротивление. Но далее она почувствовала себя царицей — любое легкое движение, любое ее желание, даже не произнесенное вслух, удовлетворялось с особым изяществом и обожанием. На обнаженном теле Гали не осталось ни одного дюйма, к которому бы не прикоснулись губы и руки Феликса. Он был неутомим, и Гали чувствовала, что доставляет ему огромное удовольствие.

Наутро она с изумлением смотрела на двух мужчин, которые вели себя так, будто ничего не произошло.

«Ты дождешься, — сказала себе Гали, — в следующий раз Виктор предложит кувыркаться втроем с этой белокурой стервой. Но этого не будет никогда». Никогда?…

Так получилось, что следующим в ее «списке» оказался настоящий иностранец, после мнимого Грегори Пека настоящий, хоть и мелкотравчатый — Мишель Готье, корреспондент журнала «Пари Матч». С ним Гали познакомила в том же самом «Национале» Валентина Кустинская, какая-то там кузина ее старинной подруги Варвары.

Двери в кафе «Националь» для Гали теперь были открыты всегда. Кустинская, встретив ее там, поначалу удивилась, но тут же сделала вид, что ничего такого у нее и в мыслях не было.

— Как там Варька? — спросила Гали, поздоровавшись. — Есть хочу смертельно. Замуж не собирается?

— Зачем? — усмехнулась Кустинская. — Да ты сама знаешь. Она очень переменилась…

Что она должна была знать, Гали как-то не заинтересовало. Может, Варвара стала лесбиянкой, какая разница. Но то, что Валентина ждала француза, Гали подкупило.

— Да так, ничего особенного, — поморщилась откровенная Кустинская, — журналист, но не демон. Галантный мужик, правда, в остальном — тьфу. Зато всегда надушен, накрахмален.