Операция «Рокировка»

— Сергей Фомич! — Малышев увидел Хохлова, вытаскивающего из соседнего грузовика какой-то чемоданчик помеченный большим белым крестом. — Иди сюда…

— Очень удачная находка… — военврач довольно похлопал рукой по саквояжу. — Тут у них запас разных противоядий. Кое-что очень даже может пригодиться.

— Кузьмич тут, тоже… кое-кого нашел. Поговори с пленным. Объясни. Если просто жить хочет и не вредный, оставь себе в помощь. Куда он отсюда денется… Болота одни кругом. А если решительнее настроен — с нами поедет. Точнее, машину поведет.

Хохлов такому поручению не удивился. Три месяца в штрафбате и военврача научили смотреть на все более философски.

Немец слушал его внимательно и, как заведенный, только головою кивал и поддакивал. Потом произнес что-то скороговоркой и даже кулак поднял в старом антифашистском приветствии.

— Рот фронт!

— Он говорит, что устал бояться. И что готов… — перевел общий смысл разговора Хохлов.

Немец еще что-то произнес.

— А еще Дитрих говорит, что у их офицера, в первой машине, должен быть специальный пропуск. На право проезда в любую зону.

— Вот, — удовлетворенно произнес Малышев. — Уже моя доброта начинает окупаться.

— Лишь бы выделка дороже овчинки не встала, — по прежнему не до конца одобряя поступок командира, проворчал Телегин, направляясь к первому грузовику и обыскивая убитого офицера.

— Ну что, нашел?

— Нашел… Только в нем дырка, товарищ капитан.

— Большая? Очень заметно?

— Нет. Кровью не пропуск заляпан. Так что, если из рук не выпускать, можно пальцем прикрыть. А бумажка знатная. Такие цвета и издалека ни с чем не спутаешь. Может, на лобовое стекло прицепим?

— Фомич, спроси шофера…

Хохлов перевел вопрос и тут же — ответ.

— Нельзя. Пропуск должен храниться вместе с документами старшего колоны или транспортного средства и предъявляется только по требованию.

— Понятно… — Малышев рассеянно кивнул. — Ладно, пора собираться. Скажи, пусть машину выберет, на которой поедем. Лучшую. Чтоб не заглохла на полпути. И если бензин нужен, пусть до полного зальет. В общем, объясни, чтобы как следует понял и проникся. Ехать нам километров двести с гаком. Сюрпризов быть не должно. Скажи, что мы ему верим, но если подведет… то кляйне Эльза вмиг осиротеет. С гарантией.

— Хорошо, Андрей… Только пугать не буду. Со страху человек часто делает глупости. А оно вам надо? Лучше надежды нет допинга, — Хохлов взял у немца фотографию и долго разглядывал. — Какое милое лицо. Даже не вериться, что вот такая же добродушная фрау принесла на свет самое страшное чудовище…

— Майн фрау, я… — улыбнулся шофер. — Майн либен Ирен.

Военврач кивнул и вернул немцу фотографию. Потом взял его за плечо и повел к машинам, попутно разъясняя задачу, поставленную Малышевым.

Дитрих Хорстман слушал внимательно и только один раз быстро оглянулся. Увидел, что никто не смотрит ему в спину и заметно успокоился. Похоже, эти русские не такие уж и страшные, как о них говорит доктор Геббельс.

Глава двенадцатая

— Спасибо! — Яков Гусман хлопнул по плечу своего второго пилота. Потом схватил Колокольчикова за руку и с чувством сжал его ладонь. — Спасибо, братцы… — повторил, глядя на сидящих спереди Корнеева и Штейнглица.

— Не на чем, — отмахнулся Николай.

Они с Максимилианом уже поменялись местами, а когда ты за рулем машины, мчащейся на пределе мощности, разговаривать не очень удобно. Так что это дело Николай доверил Штейнглицу.

Немец выщелкнул из магазина «Вальтера» оставшиеся два патрона, положил их в карман, а в рукоять вставил полный.

— Вообще-то, ты прав, товарищ Яков… — поворачиваясь вполоборота к летчикам заговорил он. — Украсть такой молодец из рук гестапо, конечно же было непросто. Но нам, как правильно сказать?.. Подфартило! Так что все это уже старая история… Теперь надо думать: что с вами дальше делать?

— В смысле? — нахмурился летчик.

— Да хоть в каком. За линию фронта вы сами не проберетесь. Ибо, как сказал ваш пролетарский поэт Максим Горький: «Рожденный летать — ползать не умеет»

— Наоборот, — уточнил Петька. — И почему «наш». А ты чей?

— Даю справку, — отозвался Корнеев. — Макс немец. И самый настоящий эсесовский офицер.

Сделал паузу и веско прибавил.

— Запомните накрепко и, если придется, твердите это, как строевой устав. на любом допросе. Уяснили?

Летчики переглянулись и с пониманием закивали.

— Так точно.

— Вот и лады. Прошу прощения, господин оберштурмбанфюрер, что перебил вас. Продолжайте пожалуйста.

— Благодарю, — кивнул Штейнглиц. — Я помню, как было написано в книге, но в нашем случае, именно так. А с собою вас тащить почти невозможно… — он посмотрел на Николая. — И нецелесообразно.

— Да, друг Яша, проблема, — подключился Корнеев. — Завезли вы нас, совсем не в ту степь, куда следовало. И до места назначения теперь по немецким тылам добрых полторы сотни километров пылить. А тут — прифронтовая зона другая. Соответственно и с легендой, и с пропусками у нас полный швах. Не говоря уж о парочке в советской форме на заднем сидении автомобиля, которую и вовсе правдоподобно никак не залегендировать.

— Это, если обер-лейтенанту Кринке удастся сохранить нашу эпопею в тайне, — опять отозвался Штейнглиц. — Потому что один звонок и…

Что именно последует за звонком, Максимилиан уточнять не стал. Даже летчики, зато воевавшие не первый год, наверняка хоть раз бывали сбитыми, и прекрасно знали, как сложно уйти от полевой жандармерии и егерей, если преследование идет всерьез.

— Располагайте нами, товарищ командир… — первый пилот выпрямил спину. — Мы выполним любой приказ.

— Решать тебе, — неожиданно изменил мнение Штейнглиц, взглянув в зеркало заднего вида на Якова, и негромко прибавил, обращаясь к Корнееву: — Пропадут парни… Да и с группой у нас пока связи нет. Вчетвером сподручнее.

— Наверное, ты прав, геноссе Макс, — после короткого раздумья согласился Николай. — Чует сердце, что не зря судьба нам этих летчиков навязала. Вот только переодеть бы их…

— Сейчас переоденем, — оберштурмбанфюрер ткнул пальцем в лобовое стекло. — Подъедем ближе, притормози.