Операция «Святой»

— Когда мы были знакомы, — пробурчал Лиханов, — она жила в Берлине. А что, господин, проводив ее, вернулся? Я бы хотел…

Портье с сожалением покачал головой:

— Не могу вам сказать, он у нас не жил.

— Да, но вчера он ночевал у вас! — с гневом воскликнул Лиханов. — Вы что, не знаете, что творится…

— Нет-нет, — попытался успокоить его портье, — нет. Он очень быстро покинул фрокен и уехал. Они немного посидели у нас во внутреннем дворике, фрокен поднялась в свой номер, а господин… Я сам отворял ему заднюю калитку.

— Давно они уехали?

Портье глянул на циферблат громоздких напольных часов:

— Минут сорок назад.

— С какого вокзала уходят поезда на Прагу?

Портье задумался:

— Вообще, с Западного, но они могли вылететь из Швехата или отправиться по Дунаю.

Лиханов как следует выругался, и счастье портье, что он совершенно не знал русского.

11

Шушниг не знал, что в Гитлере умер актер. Шушниг готовился к встрече с главой государства. А надо было — к представлению театра абсурда.

Утром 12 февраля Шушниг любовался яркими фигурками лыжниц на дальнем склоне Бергхофа из большого окна виллы Адлерхорст…

Вчера, едва Шушниг вышел из машины, Гитлер сказал теплым голосом: «Как я счастлив, когда бываю здесь!» — и обвел рукой панораму.

Они прошли к широкой террасе, нависшей над крутым обрывом.

— С каким удовольствием я бы навсегда остался здесь и занялся только живописью. — Гитлер улыбался. — Ведь я художник! Но нация призвала меня. И я верен долгу. — Шушниг услышал тяжелый вздох.

Фюрер поник головой и, взяв гостя под руку, повел его к вилле. На пороге поднял руку кверху, указав на вершину горы:

— Я хочу, чтобы у рейха были три столицы. Административная — Берлин. Столица партии — Мюнхен. И эта, столица красоты… Здесь будет ее центр, я назвал его Адлерхорст. Конечно, приходится вырубать в скале вертикальную шахту, но разве гнездо орла, который присел отдохнуть на край герба рейха, того не стоит? Проект я сделал сам. — Гитлер горделиво приосанился. — В стиле чайного домика. Изящество, строгость — вот мои принципы архитектора.

Вечером Шушнигу дали так называемый малый прием. В беседе тщательно обходили все острые вопросы. «Скорее всего, — размышлял тогда Шушниг, — речь пойдет о военном союзе. Гитлер держится со мной любезно, как и положено с человеком, в котором заинтересован. Конечно, Германии нужна большая армия, иначе Восточный поход себя не оправдает… Я соглашусь на все! Чрезвычайные военные поставки? Ради бога… И конечно, перед такими глобальными действиями Гитлер не станет возвращаться к вопросу об аншлюсе… Обычный союз ему сейчас выгоднее объединения».

Гитлер говорил о Моцарте, о Вагнере… Он усыплял бдительность Шушнига. Рисовал радужные перспективы создания в Линце музея, картинной галереи… «Я сам, — повторял он, — сам подберу экспозицию. Это моя родина. Я не могу не отдавать ей должного».

Расстались они рано, Гитлер намекнул, что состояние его здоровья требует соблюдения строжайшего режима.

…От вчерашней актерской раскованности Гитлера не осталось и следа. Перед Шушнигом стоял затянутый в полувоенный френч прагматик. Гитлер не предложил даже сесть, хотя — Шушниг заметил — стулья у овального стола посреди кабинета отодвинуты, перед каждым стулом — стопа документов. Что это? Предложения германской стороны? Проект соглашения?

Гитлер отчеканил:

— Вы, вероятно, думаете, что сегодня между нами должна состояться последняя беседа об условиях аншлюса? Но я изменил свои планы. — Шушниг подавил вздох облегчения, и опять пришла мысль о спасительном военном союзе. — Мы будем говорить лишь о необходимости создания для австрийских национал-социалистов нормальных жизненных условий. О том, что члены одной со мной партии должны ощущать себя на австрийской земле такими же равноправными немцами, как и на земле германской. Я хочу также напомнить о политических правах членов национал-социалистской партии.

— Не могу сказать, господин рейхсканцлер, чтобы кто-то стеснял их…

— Однако в вашем кабинете нет ни одного! — Голос Гитлера неожиданно взлетел и сорвался на высокой истерической ноте. — Ни одного министра, который бы последовательно проводил в жизнь политику родственной мне партии! А жизнь партии — это прежде всего ее политика!

— Но…

— Какие «но», какие «но», вы слушайте, что я вам говорю! Почему до сих пор Зейсс-Инкварт не получил портфель министра безопасности? Я вас спрашиваю?

Шушниг поискал глазами хоть какую-то поддержку. Но Шмидта, министра иностранных дел Австрии, национал-социалиста, в кабинете не было. Или Гитлер хочет провести предварительную беседу с глазу на глаз? Шушниг взял себя в руки и заговорил как можно спокойнее:

— Я понимаю причины вашего настойчивого желания, господин Гитлер, чтобы именно портфель министра безопасности принадлежал одному из лидеров национал-социалистской партии. Сейчас, когда Германии важны гарантии военного времени… Со стороны Австрии безусловно… Мы окажем всестороннюю поддержку…

Гитлер сосредоточенно смотрел на Шушнига, и тот видел — Гитлер его не понимает. Потому сказал напрямик:

— Нам стало известно, что вы начинаете восточную кампанию против СССР…

— Ха! — Гитлер презрительно усмехнулся. Он уже собрался унизить Шушнига, пояснив ему без проволочек кое-что об австрийской разведке — униженный противник уже наполовину уничтожен, — но спохватился, уцепившись за другую мысль, она была явно выгоднее для конечных целей встречи, и Гитлер спросил с ехидным притворством:

— Вы заинтересованы в моем восточном походе? Я не сомневался! Вы и Бенеш — заинтересованы, спрашиваю?

Шушниг решил держаться уклончиво — этому человеку ничего не стоит потом на весь мир объявить, что канцлер Шушниг толкает его на войну с русскими. Но и перед Гитлером нельзя сейчас демонстрировать неприятие его политики. Шушниг дал самый нейтральный ответ, который смог придумать в считанные секунды:

— Я всегда сдержанно возражал против восточного пакта русских и чехов…