Операция «Святой»
Шрифт:
Дорн удивился:
— Но перед самым моим отъездом из Лондона мы с Венсом говорили именно о Танганьике. И кое-какие успехи…
— При чем тут Танганьика! — раздраженно перебил его Вольтат. — Вернувшись из Вены, вы были у своего патрона, генерала Гизевиуса? Нет?! Ах, вот почему вы никак не можете понять меня… Вы не владеете новой ситуацией.
Вольтат подошел к сейфу, извлек тонюсенькую зеленую папочку.
— Вообще-то, генерал Гизевиус должен был показать вам этот документ… Но не можем же мы топтаться на месте. Ознакомьтесь.
Дорн раскрыл папку:
«Совершенно секретно. Военные вопросы. Берлин, 22 ноября 1937 г. План операции «Грюн».
Это был подробный плач захвата Чехословакии, всего государства в целом.
«Вот оно как обстоит… Это война. И это
— В общих чертах Гизевиус знакомил меня с этими разработками генерала Кейтеля, — как можно равнодушнее проговорил Дорн. — Но сейчас важнее сроки, дата…
— Вероятно, май. — Вольтат раздумчиво поднял брови. — Возможно, сентябрь. Слишком непростой вопрос. Мы еще не переварили Вену. В Вену фюрер планирует войти до пятнадцатого марта. Так что для «Грюн» май совсем не исключен…
Дорн покидал министерство экономики только с одной мыслью — срочно нужна связь. В данный момент канал у него мог быть только один: подпольная радиостанция Берлина. Вывести на подпольщиков мог Фред Гейден. Фред давно бросил свою автошколу и сейчас обучался в школе гитлерюгенда «Адольф Гитлер». Рекомендацию ему дал Макс Боу, приятель старшего погибшего брата Фреда. Ныне бывший штурмовик Макс Боу служил в гестапо в чине гауптштурмфюрера.
Дорн решил в дом Гейденов не ходить, а встретить Фреда у здания школы. Несмотря на ранние сумерки, над городом уже зажглась иллюминация — почти целый месяц Берлин праздновал возведение фюрера в ранг главнокомандующего вооруженными силами рейха.
В праздничной суматохе по-тихому упразднили военное министерство, Бломберга и Фрича отправили в отставку — за недопонимание стратегии фюрера. Особенно доволен был Геринг — со дня на день он ждал присвоения звания рейхсмаршала. Вместе с Бломбергом отставку получил и фон Нейрат — дабы в правительстве никто более не напоминал веймарские времена. Однако Нейрату намекнули, что его ждет в скором времени достаточно приличный пост — протектора Богемии и Моравии (правда, срок вступления в должность не оговаривался — Богемия и Моравия числились протекторатом рейха только в плане «Грюн», осуществление которого теперь полностью зависело от верховного командования вооруженными силами, в которое вошли Кейтель, Йодль, Браухич, адмирал Редер и, разумеется, Геринг — пока еще рейхсминистр).
Центр Берлина каждый вечер перекрывали для народного гуляния. Знакомые фасады центральных зданий покрыты портретами фюрера в новой военной форме. С крыш тяжело ниспадают знамена. Из репродукторов гремят марши Вагнера и симфонии Бетховена.
Особенно много народу толпилось у натянутых в тихих переулках, в сквериках, на площадях киноэкранов — хроника беспрерывно демонстрировала победные дни и часы фюрера: начальный кадр — рукопожатие Гинденбурга 5 января 1933 года. И дальше… Но лета тридцать четвертого, где в кадрах рядом с Гитлером, Гессом, Герингом, Гейдрихом мелькали Рем, Пфеффер, Карл Эрнст, Шлейхер, в хронике уже нет. Вырезаны. Зато уже примелькалась тонкая физиономия с очками-пенсне — Гиммлер.
На экране два поезда мчатся в одном направлении на расстоянии метра друг от друга. Открыв окно, фюрер улыбается кому-то. Оказывается — он улыбается Муссолини. Тот тоже стоит у раскрытого вагонного окна и тоже улыбается. Демонстрируется хроника визита дуче в Берлин в сентябре 1937 года. Бегут последние километры до столицы рейха, а два диктатора мило беседуют из окон разных поездов — весьма эффектно. Муссолини ступил на перрон, фюрер подходит к нему с лисьей улыбкой и трясущейся рукой, протянутой для рукопожатия. Муссолини сияет парадной формой, золота и серебра на ней не меньше, чем в большой королевской гинее. Этот фильм демонстрировали во дворе школы, и к экрану подтягивалось все больше гитлерюгендовцев, постепенно освобождающихся от занятий. Дорн ждал Фреда Гейдена и тоже смотрел на Муссолини. Фред появился, когда совсем стемнело. Сколько ему сейчас? Восемнадцать? Двадцать? Да, в этом году двадцать. Лоре было бы двадцать шесть.
— Здравствуй, Фред. Как ты живешь? Как папа? Герда? — Голос Дорна вдруг задрожал.
В глазах Фреда появилась усмешка — совсем как у его покойного брата Карла:
—
Тебе прямо тут докладывать, гауптштурмфюрер? Давно получил новый чин? Пойдем к тебе. Я тебя не скомпрометирую. Как-никак член гитлерюгенда. И надеюсь, ты меня напоишь хорошим кофе, согласен на чай. Персональной машины еще не удостоили?— Как видишь…
В самом конце Ундер-дер-Линден удалось сесть в автобус. До Тиргартена ехали молча, автобус был набит битком. На Дорна косились — черный мундир настораживал пассажиров.
— А заброшено у тебя, — процедил Фред сквозь зубы, располагаясь на кухне. Щурясь смотрел на пламя газовой горелки. — Помнишь, как вы с Карлом пирожные принесли мне и Лоре?
— Помню, Фред. Я ничего не забыл. И прежде всего — доброту твоего отца. Если бы тогда он не вытащил меня из казармы, если бы не сдал комнатку Герды…
— Ладно. Прошлое все это, прошлое…
— Суров ты, однако. Так что отец?
— Есть такая болезнь — старость называется.
— Ну а Герда?
— Особый разговор. Тоже не из легких.
— Тогда рассказывай о себе. Значит, решил стать государственным или партийным функционером — для того и созданы, как я понимаю, эти школы «Адольфа Гитлера»?
— Во-первых, чтобы бороться с врагом, его надо знать, — обстоятельным тоном ответил Фред. — Во-вторых, я всю жизнь беру пример со старших, например, с некоего Дорна. Знаешь такого? В комнатке Герды у моего отца жил… Вот и научился я у него кое-чему. Первое — иметь два лица. Очень полезно и перспективно в настоящей исторической ситуации. Ну, а в-третьих, учиться надо, ибо надо выходить в люди и думать о будущем, и не только о личном будущем. Во мне, правда, теперь культивируют дух штурмовых отрядов, как учит советник по делам просвещения Ахелис. Есть такой теоретик. Словом, как говорит фюрер: «Мы вырастим молодежь, перед которой содрогнется мир: молодежь резкую, требовательную и жестокую. Я хочу, чтобы она походила на молодых диких зверей». Аппетит у нас и правда зверский… Жрать хочется, когда тебя на пайке держат.
— А цитатку ты, конечно, в школе Адольфа Гитлера вызубрил? Но прежние связи у тебя сохранились?
— Еще бы! Я для группы Робби неоценимый кадр. «Красная капелла» оттого и жива, что в ней люди с двойной жизнью работают.
— О «Красной капелле» я немного знаю. Но кто такой Робби и что за группа?
— Помнишь «оппель», под сиденьем которого рация стояла? Это и есть группа Робби. Его зовут Роберт Уриг, металлист, с тридцать четвертого по прошлый год отсидел, как положено. Отпустили под залог шестисот марок. Наши в молоке и хлебе детям отказывали… Он, его друзья по тюрьме Лукау и группа нашего Шульца. Я, Герда, еще есть надежные товарищи. Мог бы тебя свести с ними. Тебе опять нужна связь?
Дорн кивнул.
— Этот вопрос решаю не я. Ясность будет завтра. Можешь прийти в штаб «Силы через радость» нашего района? Завтра, часа в три? Я, кстати, после школы Адольфа Гитлера собираюсь работать именно чам, поскольку я ведь теперь еще и спортом серьезно занимаюсь, борьбой.
— Манят лавры Вернера Зееленбиндера?
— Ты его знаешь?
— Кто же не знает олимпийского чемпиона?
— На последних играх его засудили. Потому как чуют, что он наш. А он и правда наш. Кто тогда в Спорт-паласе был, когда Вернера засудили, лишили призового места, видели, этот железный человек рыдал как мальчик. Не медали ему жалко было. Он решил: если выиграет, значит, окажется под защитой Олимпийского комитета… Понадеялся, что «О, спорт, ты — мир» — это истина. И тогда думал прямо с пьедестала почета высказать, что такое фашизм и что на самом деле несет он Германии и всем простым честным немцам, что нацисты — самые обыкновенные бандиты. Вот он и капитан Ремер… Не знаю, может, с нами тебе, да и нам с тобой опасно дружбу водить, а вот с Ремером и Зееленбиндером хорошо бы тебе сойтись. Тебе Ремер точно нужен, — для убедительности Фред даже головой закивал. — У него крепкие связи с Центральной венской пожарной частью. Начнись в Австрии путч, поддержи этот путч вермахт, костяк всего австрийского сопротивления в этой части окажется, помяни мое слово. И имей это в виду. Видишь ли, нам тоже полезно знать то, что известно таким, как ты.