Оператор Б

Я выполнил свой долг, не так ли?– думал он.
– Почему я не могу просто жить?

Назад дороги нет,– словно говорили портреты.
– Не теряй своей славы.

Штейнхофф усмехнулся ему, Рикенбакер ощетинился.

Я совершил больше боевых убийств в воздухе, чем любой из вас, ублюдки,– подумал Фэррингтон, - но, поскольку большинство моих убийств засекречены, я никогда не попаду в учебники истории.

Это было несправедливо. Но Фэррингтон, даже в этот редкий момент раздутой гордости, понял, насколько он был неправ.

Конечно, все люди у его изголовья продали бы свои души, чтобы получить привилегию Фэррингтона.

Перестань быть таким ребёнком. Выполняй свой долбаный долг...

Он лёг, заложив руки за голову на мягкой подушке из гусиного пуха. Ему было интересно, что подумала эта женщина, когда впервые увидела его. Жёсткий военный тип? Разбитый старик? По крайней мере, он старался держать форму. Все женщины были прекрасными актрисами. Они вели себя так, будто ничего не случилось, когда видели его...

Из отделанной мрамором ванной он услышал, как шумит душ. Но в то же время запищал телефон на тумбочке.

– Сэр, у вас всё хорошо?

– Да, сержант, - ответил Фэррингтон.
– Всё потрясающе.

– Ваш ужин будет готов через...

– Отмените. Я не голоден.

– Сэр, вы не ели весь день. Я действительно думаю...

– Отмените, - повторил Фэррингтон с бoльшей резкостью в голосе.
– И я не хочу, чтобы меня беспокоили всю оставшуюся ночь. Это приказ.

Долгое колебание.

– Да, сэр.

Телефон выключился.

Когда дверь в ванную открылась, поднялись порывы пара. Молодая, длинноногая женщина с изящными изгибами, безупречной белой кожей и зелёными глазами, словно изумрудный огонь, вышла прогуляться. Она всё ещё пыталась получить своё, он должен был дать ей это. Но иногда даже у мужчин «болела голова».

Она стояла полностью обнажённая, не смущаясь, вытирая себя махровым полотенцем.

– Некоторым мужчинам нравится это видеть, им нравится смотреть, - сказала она.

Сегодня вечером я не работаю, детка.

– Ты очень красивая, - признал он.

Но такая была и его жена, которая вдохнула бутылку инсектицида через год после того, как ей сообщили о его «смерти». Если это была не любовь, то что же?

Женщина поставила одну ногу на кровать и медленно протянула полотенце по бедру и икре.

– Хм-м-м?

Фэррингтон знал положение вещей. Военно-воздушные силы постоянно нанимали этих девушек - тех, кто не были наркоманками и уличными отбросами - и платили им как специальному персоналу. Это называлось «секс-операциями»; эта шлюха, возможно, имела секретный допуск. В основном они удовлетворяли сексуальные прихоти скрывающихся двойных агентов или требовательных перебежчиков.

А ещё есть я,– подумал он.
– Единственный человек, которого ВВС хотят сделать счастливее всех остальных.

Он наблюдал, как покачивается её идеальная грудь, пока она продолжала вытираться полотенцем. Быстрый взгляд на мягкую соломенную поверхность её лобка чуть не сбил его с толку. Но он устал использовать людей, так же как он устал от того, что его часто использовали. Или это, или...

Может, я просто старею.

– Снимай штаны, - проговорила она сквозь знойную ухмылку.
– Я подниму тебе настроение.

– Нет, правда. Слишком много мыслей крутится в голове, понимаешь?

Она стояла прямо, ошеломлённая.

– Ну... я впервые принимаю душ у клиента до того, как испачкаться в грязи.

– Я думал, тебе понравятся раскопки, - пошутил Фэррингтон.
– Сколько ванных комнат ты видела с натуральной мраморной плиткой и золотой фурнитурой?

– Не много, - сказала она.

Однако очевидно, что она была оскорблена. Она начала надевать одежду прямо перед ним, поджав губы.

Почему это должно волновать его? Тем не менее Фэррингтон встал, подошёл к серебряной тележке и налил ей бoкал "Epernon" из обсидиановой чёрной бутылки со льдом.

– Они всегда приносят мне эти изысканные вина, когда у меня, э-э-э... гости, - сказал он и передал ей бокал.

Некоторое время она смотрела на его руки, затем взяла его.

– А ты не будешь?

– Нет, - сказал он.
– Я не пью. Я бросил пить в 1975 году, когда Зиап^[1] взял Сайгон. К тому времени я выпил достаточно, чтобы заправить бензоколонку.

– Боже, это замечательно, - прокомментировала она, потягивая. Затем она взяла бутылку.
– Господи, оно было разлито в 1914 году!

– Тебе оно нравится?

– Ну да, но...

Фэррингтон снова запихнул в него пробку, положил в пакет.

– Возьми его. Угости друзей.

– Ну, что ж, спасибо, - она была ошарашена - на всю ночь.

Фэррингтон предположил, что начальники уже заплатили ей за это тысячу долларов. Это были обычные деньги.

– Но мне очень жаль, - сказал он, - об остальном. Спасибо, что зашла.

Женщина выглядела сбитой с толку из-за взъерошенных каштановых волос.

– Они заплатили мне, чтобы я осталась до утра.

– Что ж, сегодня твоя счастливая ночь. Ты рано уезжаешь.

Она моргнула, в её глазах появилось непонимание.

– Есть что-то...

– С тобой всё в порядке, - сказал он.
– Просто у меня сегодня месячные.

Она не рассмеялась.

– Сержант попросит водителя отвезти тебя домой, - сказал Фэррингтон.

Она пожала плечами.

– Это твои деньги.

Не совсем, это налогоплательщиков.

– Я рад, что тебе понравилось вино. Но позволь мне кое-что спросить, - челюсть Фэррингтона заскрипела. Он посмотрел на неё, затем поднял свои руки в странных рукавицах.
– Разве ты не собираешься спросить... об этом?

– Они сказали мне ничего не спрашивать.

Конечно. О чём он думал?

– Спокойной ночи... и береги себя.

Он проводил её и запер за ней богато украшенные двойные двери.