Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Оползень (Сборник)
Шрифт:

Наступил день, когда с моего лица сняли бинты. Голос, тот мужской голос, который я уже слышал, сказал:

— Так, спокойно. Держите глаза закрытыми, пока я не скажу.

Я покорно зажмурился и услышал клацанье ножниц, разрезавших бинты. Чьи-то пальцы коснулись моих век, и кто-то прошептал:

— Кажется, все в порядке. — Кто-то дышал мне в лицо. Он сказал: — Хорошо. Теперь открывайте глаза.

Я открыл глаза и увидел полутемную комнату. Прямо передо мной смутно вырисовывался силуэт человека. Он спросил:

— Сколько пальцев я вам показываю?

Какой-то белый объект подплыл ко мне. Я ответил:

— Два.

А теперь?

— Четыре.

Он с облегчением вздохнул.

— Ну, зрение ваше, кажется, не пострадало. Вы счастливчик, мистер Грант.

Человек немного помолчал.

— Но вы ведь Грант, не так ли?

Я стал думать над этим, и человек решил, что я не собираюсь отвечать. Он спросил:

— Ну-ну, если вы не Грант, так кто же?

Как мне потом сообщили, именно в этот момент я стал кричать и меня пришлось утихомиривать с помощью лекарств. Я не помню этого. Все, что я помню, — какое-то ужасное ощущение пустоты, когда я понял, что не знаю, кто я.

Я достаточно подробно изложил историю моего нового рождения. Удивительно то, что я жил в течение этих недель, нимало не беспокоясь о том, кто я такой. Позже мне все разъяснил Саскинд.

Доктор Мэтьюз, специалист по пересадке кожи, был одним из группы специалистов, которая по частям сшивала меня, и он первый обратил внимание на то, что со мной что-то неладно, помимо состояния моего тела, разумеется. И в группу дополнительно включили Саскинда. Я никогда не звал его по-другому, он сам и представлялся так — Саскинд, и стал он для меня просто хорошим другом, ничего больше. А это, я полагаю, и есть главное достоинство психиатра. Когда я уже встал на ноги и мог выходить из здания госпиталя, мы часто гуляли вдвоем и даже вместе пили пиво. Не знаю, насколько обычен такой метод психиатрического лечения, — я-то всегда думал, что эти охотники за душами предпочитают вцепиться в больного, прочно сидя на мягкой табуретке рядом с его койкой. Но у Саскинда оказались свои подходы, и он вправду стал моим другом.

Он вошел в полутемную комнату и посмотрел на меня.

— Я — Саскинд, — сказал он коротко и оглядел комнату. — Доктор Мэтьюз считает, что тебе можно дать больше света. По-моему, идея хорошая. — Он подошел к окну и раздвинул занавески. — Темнота плохо действует на психику.

Он вернулся к кровати и стоял, глядя на меня. У него было волевое лицо с крепкой нижней челюстью и носом, похожим на клюв, но глаза — неожиданно мягкие, карие, словно у умной обезьяны.

— Можно, я сяду?

Я кивнул головой, и он пододвинул к себе стул, подцепив его ногой. Затем он непринужденно сел, положив ногу на ногу, и я даже увидел его полосатый носок и выше — кусок волосатой кожи.

— Ну как самочувствие?

Я опять покачал головой.

— В чем дело? Ты что, дара речи лишился?

Я вновь не отвечал, и он сказал:

— Слушай, парень, ты ведь в беде. Как же я смогу тебе помочь, если ты со мной не разговариваешь?

Прошедшая ночь была для меня ужасной. Я бился над вопросом: «Кто я?» — и к утру оказался не ближе к его решению, чем вначале. Я устал и не испытывал желания говорить с кем бы то ни было.

Саскинд начал говорить сам, негромким, мягким голосом. Я не помню, что он тогда сказал в точности, но потом он возвращался к этой теме неоднократно, и я думаю, что его речь тогда выглядела примерно так:

— Эта проблема рано или поздно возникает в жизни каждого человека, и он вдруг задает себе в высшей степени неудобный вопрос:

«Кто я?» и сопутствующие этому вопросы: «Почему я существую? Почему я нахожусь здесь?» К человеку равнодушному эти вопросы приходят поздно, может быть, уже на смертном одре. Люди думающие спрашивают себя об этом раньше, погружаясь в мучительную работу мысли.

Именно из такого самовопрошения произошло много прекрасных вещей, хотя так бывало и не всегда. Некоторые из тех, кто подступали сами к себе с этими вопросами, сходили с ума. Некоторые становились святыми. Большинство же находило какой-то компромисс. Из этих вопросов родились великие религии, философы посвятили им несметное количество книг, содержащие горы чепухи и зерна истины. Ученые искали ответы на них в движении атомов, в воздействии на человека лекарственных препаратов. В общем, эта проблема затрагивает каждого, и тот, кто отмахивается от нее, не имеет права считаться настоящим человеком.

Ну вот, а ты, можно сказать, прямо лоб расшиб об эту проблему, да еще и в наиболее острой форме. Ты думаешь, что раз ты не можешь вспомнить свое имя, ты — ничто. Это неверно. Личность заключается не в имени. Имя — всего лишь слово, своего рода описание человека, принимаемое нами для удобства. Самосознание, ощущение, что в глубине твоего существа есть то, что можно назвать «Я», — это есть в тебе. Если бы не было, тогда и в самом деле лучше было бы умереть.

Ты также полагаешь, что, поскольку не можешь вспомнить никаких событий из твоей прошлой жизни, твоя личная жизнь подошла к концу. Но почему? Ты дышишь, ты живешь. Вскоре ты покинешь госпиталь, думающим, задающим вопросы человеком, готовым исполнить все то, что тебе предназначено. Наверное, нам придется еще над тобой поработать, и есть шансы, что в течение дней или недель твоя память вернется обратно. Вероятно, это займет много времени. А я здесь для того, чтобы помочь этому. Ну?

Я взглянул в его строгое лицо с нелепыми добрыми глазами и прошептал: «Спасибо». Потом я в изнеможении закрыл глаза и сразу же погрузился в сон. Когда я проснулся, Саскинда рядом не оказалось.

Он пришел на следующий день.

— Как себя чувствуешь, получше?

— Немного.

Он сел.

— Не возражаешь, если я закурю?

Он прикурил, потом посмотрел на сигарету с неодобрением.

— Я курю слишком много этой чертовщины. — Он протянул мне пачку. — Хочешь?

— Не употребляю.

— А откуда ты знаешь?

Я задумался на некоторое время. Саскинд терпеливо и безмолвно ждал.

— Нет, — сказал я, — нет, я не курю, я знаю это.

— Ну что ж, неплохое начало, — заявил он с каким-то яростным удовлетворением. — Значит, тебе кое-что о себе известно. Ну, а что ты вспомнишь в первую очередь?

Я сразу же ответил:

— Боль. Боль и качку. А еще то, что я был связан.

Саскинд пустился в подробные рассуждения по этому поводу, и мне показалось, что, когда он кончил, на его лице отразилось какое-то сомнение. Он спросил:

— Ты имеешь какое-нибудь представление о том, как ты попал в этот госпиталь?

— Нет. Я здесь родился.

Он улыбнулся.

— В твоем-то возрасте?

— А я не знаю, каков мой возраст.

— Ну, насколько мы можем судить, тебе двадцать три года. Ты попал в автокатастрофу. А об этом ты что-нибудь знаешь?

— Нет.

— Но ты, однако, представляешь себе, что такое автомобиль?

— Конечно. — Я помолчал. — А где произошла катастрофа?

Поделиться с друзьями: