Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Фрэнк Оппенгеймер замечал, что все увлечения брата были непостоянны. Роберт, похоже, делил мир на людей, которые заслуживали того, чтобы уделять им время, и тех, кто этого не заслуживал. «Для первой группы, — говорил Фрэнк, — все было чудесно. <…> Роберт желал, чтобы все и вся в его окружении были особенными, его энтузиазм передавался другим, и они действительно чувствовали себя особенными. <…> Однажды посчитав кого-либо достойным своего внимания или дружбы, он постоянно писал или звонил этому человеку, делал ему мелкие одолжения, дарил подарки. Он не умел быть заурядным. Его рвение распространялось даже на марки сигарет, возводя их в особый статус. Закаты солнца у него всегда были самыми яркими». Фрэнк обратил внимание, что брату нравились люди самого разного склада — и знаменитые, и безвестные, но однажды полюбив кого-либо, он превращал объект любви в героя: «Любой, кто производил на него впечатление своим умом, талантом, умением, скромностью или приверженностью делу, становился хотя бы на время настоящим героем — в его глазах, в глазах самого избранника и в глазах друзей».

Однажды во время июльской поездки Кэтрин Пейдж взяла с собой братьев Оппенгеймеров на конную прогулку в горы за милю от «Лос-Пиньос». Преодолев перевал на высоте 3000 метров, они выехали на луг, примостившийся на склоне Грасс-Маунтин, покрытый густым клевером, синими и пурпурными альпийскими цветами. Желтые и веймутовы сосны обрамляли величественный вид на горы Сангре-де-Кристо и реку Пекос. На высоте 2800 метров на лугу стояла хижина, построенная из полубревен, скрепленных глиняным раствором. Одну стену хижины занимал очаг из обожженной глины, узкая деревянная лестница вела наверх к двум маленьким спальням. На кухне имелись раковина и дровяная печь, но не было водопровода. Единственный подставленный всем ветрам туалет с выгребной ямой находился в самом конце крытой веранды.

— Нравится? — спросила Кэтрин Роберта.

Когда он утвердительно кивнул, Кэтрин объяснила, что хижина и 154 акров пастбища с ручьем сдаются в аренду.

— Хот твою дог! — в восторге воскликнул Роберт.

— Нет. Перро твою калиенте! — пошутила Кэтрин, буквально переведя американское выражение на испанский.

Зимой того же года Роберт и Фрэнк убедили отца подписать договор об аренде ранчо сроком на четыре года и назвали его «Перро Калиенте». Семья продолжала арендовать собственность до 1947 года, когда Оппенгеймер выкупил участок за 10 000 долларов. С тех пор ранчо служило ему личной резиденцией.

Пробыв в Нью-Мексико две недели, братья ранней осенью 1928 года присоединились к родителям в роскошном отеле «Бродмур» в Колорадо-Спрингс. Оба взяли несколько начальных уроков вождения и купили подержанный шестицилиндровый родстер марки «крайслер». Они планировали доехать на машине до Пасадены. «С нами происходили всяческие злоключения, — преуменьшил размеры неудач Фрэнк, — но мы в конце концов прибыли на место». Недалеко от Кортеса, штат Колорадо, когда за рулем сидел Фрэнк, машина заскользила юзом по гравию и опрокинулась кверху колесами в водосток. Ветровое стекло разбилось вдребезги, полотняный тент был изорван. Роберт сломал правую руку и две кости в правом запястье. Доехав до Кортеса на буксире, они отремонтировали машину, однако на следующий вечер Фрэнк умудрился врезаться в скалу. Потеряв возможность двигаться дальше, они провели ночь на пустынной земле, «потягивая из бутылки… и посасывая лимоны, которые у нас оказались с собой».

Когда братья наконец добрались до Пасадены, Роберт прямиком отправился в лабораторию Калтеха. С рукой на ярко-красной перевязи, растрепанный и небритый, он с порога заявил: «Это я, Оппенгеймер».

«Ах, Оппенгеймер, говорите? — откликнулся профессор физики Чарльз Кристиан Лауритсен. Он подумал, что новоприбывший «был похож скорее на бродягу, чем на преподавателя колледжа». — Значит вы сможете мне помочь. Скажите, почему этот адский каскадный генератор напряжения работает неправильно?»

Однако Оппенгеймер вернулся в Пасадену лишь для того, чтобы собрать вещи и приготовиться к возвращению в Европу. Весной 1928 года ему поступили предложения работы от десяти американских университетов, включая Гарвард, и двух европейских университетов. Все они предлагали привлекательные должности с хорошей зарплатой. Роберт решил принять двойное предложение — должность преподавателя кафедры физики, одну в Калифорнийском университете в Беркли, а одну — в Калтехе. В каждом из них он планировал вести занятия по одному семестру. Беркли Оппенгеймер выбрал потому, что местный курс физики страдал недостатком теории. В этом смысле Беркли был «пустыней», и Оппенгеймер подумал, что «там неплохо было бы что-то начать делать».

Однако он не собирался «начинать что-то делать» сразу же после приезда, потому как ранее подал заявку и был утвержден на грант, позволявший провести еще один год в Европе. Роберт все еще нуждался в дополнительной закалке, особенно в области математики, которую мог предоставить год постдокторской учебы. Роберт хотел заниматься под началом Пауля Эренфеста, прославленного физика Лейденского университета в Нидерландах. Направляясь в Лейден, Роберт рассчитывал провести один семестр с Эренфестом, после чего перебраться в Копенгаген, где надеялся познакомиться с Нильсом Бором.

Оказалось, однако, что Эренфест был не в духе, рассеян и страдал от очередного приступа депрессии. «Мне кажется, что на тот момент я был ему не очень интересен, — вспоминал Оппенгеймер. — Мне запомнились лишь тишина и мрак». Задним числом Роберт жалел о зря потраченном в Лейдене времени и винил в этом только себя. Эренфест настаивал на простоте и ясности — этих черт Роберт в себе пока еще не выработал. «Меня по-прежнему очаровывали формализм и сложность, — говорил он, — поэтому большая часть того, что меня волновало и привлекало, была ему не по вкусу. А то, что ему было по вкусу, я не ценил, не понимая, насколько важны точность и порядок». Эренфест находил, что Роберт слишком торопится с ответами на любой вопрос и что за его ответами подчас скрываются ошибки.

Работа с молодым ученым истощала Эренфеста эмоционально. «Оппенгеймер теперь у вас, — писал лейденскому коллеге Макс Борн. — Я хотел бы знать, что вы о нем думаете. Пусть на ваше суждение не влияет тот факт, что я ни с кем столько не намучился, как с ним. Он, несомненно, очень одаренный человек, но напрочь лишен дисциплины ума. Внешне очень скромен, в душе очень заносчив». Ответ Эренфеста потерялся, однако следующее письмо Борна позволяет судить о том, что именно ответил коллега: «Ваши сведения об Оппенгеймере крайне ценны для меня. Я знаю, что он тонкий и порядочный человек, но, если он действует вам на нервы, ничего не попишешь».

С момента прибытия в Лейден прошло всего шесть недель, как Оппенгеймер поразил коллег, прочитав лекцию на голландском языке, который — в который раз — выучил самостоятельно. Его друзья-голландцы настолько зауважали его, что стали звать Опье, ласково сокращая его фамилию. Прозвище прилипнет к нему на всю жизнь. Не исключено, что в изучении нового языка ему помогла женщина. По словам физика Абрахама Пайса, Оппенгеймер вступил в любовную связь с молодой голландкой по имени Cус (Сюзан).

Эта связь, скорее всего, была недолгой, потому что вскоре Роберт решил покинуть Лейден. Хотя поначалу он собирался ехать в Копенгаген, Эренфест убедил его, что будет лучше поучиться у Вольфганга Паули в Швейцарии. Эренфест написал Паули: «Во имя развития великого научного таланта Оппенгеймера необходимо отшлепать его и придать ему нужную форму! Он реально заслуживает такое отношение… потому что он приятный малый». Обычно Эренфест отправлял своих учащихся к Бору. Однако в этом конкретном случае, вспоминал Оппенгеймер, Эренфест был уверен, «что Бор с его широтой и расплывчатостью был не тем лекарством, в котором я нуждался, и что мне подошел бы профессиональный расчетливый физик типа Паули. Кажется, он использовал выражение herausprugeln (выбить силой). <…> Ясно одно: он отправил меня туда, чтобы мне вправили мозги».

Вдобавок Роберт рассудил, что горный воздух Швейцарии пойдет ему на пользу. Он пропускал мимо ушей надоедливые увещевания Эренфеста о вреде курения, однако непрекращающийся кашель наводил его на подозрения о хроническом туберкулезе. Когда озабоченные друзья советовали ему отдохнуть, Роберт пожимал плечами и говорил, что вместо лечения кашля «предпочитает жить, пока еще жив».

По дороге в Цюрих он сделал остановку в Лейпциге, где прослушал лекцию Гейзенберга о ферромагнетизме. Роберт встречался с будущим руководителем германского проекта атомной бомбы всего за год до этого в Геттингене. Хотя особенной дружбы между ними не возникло, их связывало взаимное сдержанное уважение. После прибытия Роберта в Цюрих Вольфганг Паули рассказал ему о собственной работе с Гейзенбергом. К этому времени Оппенгеймер очень заинтересовался так называемой «электронной задачей и релятивистской теорией». Работая с Паули и Гейзенбергом, он весной почти подготовил для публикации научную работу. «Сначала [мы] трое думали опубликовать ее вместе; потом Паули решил, что опубликует ее только со мной, а еще позже было решено, что лучше дать ссылку на нее в их работе и позволить мне опубликовать [мою работу] отдельно. Но Паули сказал: “Ты жутко напортачил с непрерывными спектрами и обязан навести порядок, и если наведешь, то, возможно, угодишь астрономам”. Вот как я до этого дошел». Статья Роберта была опубликована на следующий год под названием «Заметки о теории взаимодействия поля и материи».