Оправдания Евы
Шрифт:
С другой стороны, пусть думает что хочет. И говорит. Даже интересно взглянуть на себя со стороны, оценить с точки зрения человека, который выбился в люди. Компания у него маленькая, да удаленькая. До меня дошли слухи, что он собирается переводить главный офис в Европу – там основные заказчики. Он позволяет себе эксцентричные выходки. Надо же додуматься рвануть со своими программистами на, как он выразился, неформальную конференцию? Да еще изучать Прагу для нищих и убогих, вроде меня. Нет, теперь господин выражается тоньше – Прагу экономкласса. Все равно жестокий мерзавец.
В чем-то он, конечно, прав. Мы расстались пять лет назад. Года два после развода судьба компенсировала мне плохое глупое замужество хорошей умной работой, а потом перестала. Дескать, выпутывайся как знаешь, ухожу к другим страдалицам. Без удачи
– Знаешь, – мирно сказала я, – сейчас очень чувствуется, что ты бывший.
– Очень?
Ага, задело: чуть побледнел, взгляд стал колким. Ничего, вот если бы он иголку мне в кожу вонзил, я отреагировала бы. А на выражение его глаз мне плевать. То есть я всегда внимательно слежу за этим самым выражением у каждого собеседника. Но уже не тревожусь, не обижаюсь и не начинаю автоматически льстить, чтобы улучшить впечатление о себе. Наоборот, гну свою линию. И тут не сдалась:
– Да. Я ведь изменилась, как и ты наверняка. Неуемные амбиции улеглись, с реальностью еще не подружилась, но мы с ней перешли на «ты». С утра до вечера манипулировать людьми, чтобы обращать каждую новую ситуацию себе и бизнесу на пользу, тяжко и утомительно. Мне бы теперь подняться всего на одну ступеньку в фирме, чтобы не мотаться по командировкам, и ладно, жизнь удалась. Этот последний подъем я из шефа выгрызу, как бы он ни сопротивлялся. То есть искать другое место и отчаянно воспарять к тамошним перекрытиям смысла нет. Всех денег не заработаешь, сам понимаешь. Конечно, чем меньше над тобой начальников, тем лучше. Но в этом смысле у меня их и останется всего ничего. А дальше все вместе будем развиваться и укрупняться. Цена уже занятых должностей вырастет сама собой. Представляешь, как круто: интриговать больше не надо, выпендриваться не надо. Трудись себе и трудись.
– Поумнела и вспомнила, что ты женщина? – недоверчиво воскликнул он. – Или просто жизнь по рукам надавала?
– Скорее по мозгам.
Мы оба рассмеялись. Я от удовлетворения неплохо сыгранным этюдом «Начало мудрости», он от своей правоты в том, что одиночество и время научат меня скромности. И настала оттепель. Только что на морозе взаимных разочарований повизгивал снег бессмысленных жестких фраз. И вдруг вспомнилось, что нам больше не нужно друг друга менять. И повеяло теплом. Смешной показалась его неизжитая привычка учить меня уму-разуму. Стоило увидеть, и понеслось с той ноты, на которой он замолчал пять лет назад. Ну и я не лучше. Если незатейливо сравнила перемену настроения с изменением погоды, значит, сама еще не отвыкла впадать в лютую бабскую сентиментальность, когда мы с ним начинали мириться после ссор. Надо же, тепло почуяла, доверчивая идиотка… Что такое оттепель, а? Дождь, слякоть, мокрые ноги, озноб, насморк! Но еще и запах. Все замороженное пахнет одинаково, все оттаявшее по-разному. И черт с ней, с простудой. Только бы жизнь бодрила ноздри. Впрочем, это уже из разряда «другим не понять, а мне не выразить». У меня по нему слишком много проходит. Я привыкла.
– Слушай, мы встретились и начали говорить таким тоном, будто утром не доругались и вот вечером продолжаем, – кратко изложила я свои размышления, потому что пауза немного затянулась.
– Рефлекс, – кивнул он. – Я сам несколько обескуражен. Все-таки он условный, должен был уже сойти на нет. Любопытно, рефлекс пить вместе, не пьянея, тоже до сих пор сохранился? Проверим?
– Давай, только без фанатизма. А то мне завтра вставать в половине восьмого.
– Ну, еще пара бокалов.
– Один! И на этом все. Сам здесь развлекаешься, а я работаю.
– Нет, кое-что изменилось, – удивился он. – Ты с реальностью перешла на «ты», а с алкоголем на «вы»?
– Я с тобой, случайным собутыльником, на «вы» перешла. – Благостный диалог все-таки не был моей стихией.
– Ясно. Теперь тебя можно
приглашать в дорогие рестораны. А то накладно выходило, – не подкачал и он.– Жмот!
– Мотовка!
Это была уже пародия на нашу семейную грызню. Над ней тоже дружно посмеялись. Обоим стало еще легче. Можно было изощренно язвить друг другу в лицо, на самооценку это не влияло, потому что было нормой для разведенных супругов. Если они, встретившись на нейтральной территории, рассыпаются во взаимных комплиментах, их надо лечить у психиатра.
Но, как ни странно, подкалывать и мне его, и ему меня быстро расхотелось. Мы просто бражничали вместе, как до свадьбы. Тогда мы умели развеселить друг друга, потому и поженились. И почти сразу выяснилось, что его остроумие и способность увлеченно трепаться обо всем на свете – это роскошный павлиний хвост во время спаривания. Когда-то я видела самца в зоопарке. Приготовилась к феерии, но он развернул ободранный, редкий серый веер. «А где же пышные цветные перья? Шедевр природы где?» – во все горло вопросила я почтенную публику. «Так не сезон», – ответил какой-то мужчина в возрасте седины в бороду и беса в ребро, тоже явно разочарованный убогим зрелищем.
Несезон моего мужа длился все пять лет совместной жизни – дома он предпочитал безмолвствовать за компьютером. На вечеринках непринужденно становился обаяшкой, изрекал собственные афоризмы, к месту сыпал анекдотами. Но стоило перешагнуть порог квартиры, замолкал.
Моя же общительность была натурой, а не антуражем привлечения внимания. Мне даже писать никогда не нравилось. Я должна слышать голоса и видеть мимику человеческих лиц, иначе не улавливаю смысла явно неглупых рассуждений. Поскольку звонить друзьям-подругам, не спросив эсэмэской, можно ли и когда, в нашем кругу уже тогда было неприлично, я рассчитывала на вечернее обсуждение с мужем всех тем подряд. Нет, темы надо раздобывать, поэтому помолчать за своим ноутбуком, нарыть там что-то интересное для обмена мнениями – это святое. Но не с «приятного аппетита» за столом до «спокойной ночи» в постели же!
Я бунтовала, не закрывая рта, выкладывала мужу все, что меня хоть капельку волновало. Требовала ответов.
– Как ты можешь жить в постоянном переливании из пустого в порожнее? – однажды заговорил он. – Сначала переживаешь какую-то новость или ситуацию. Затем расписываешь ощущения и чувства подругам по телефону. Потом дома мне. Снова повторяешь всем, с кем пересекаешься в кафешках. И увязаешь в каких-то малозначительных деталях. Теперь прикинь, сколько у тебя этого хлама в голове одновременно. И ты пытаешься вязать актуальное со старьем, в итоге запутываешься сама и утомляешь других. Ну, обдумывай как-то построже все, что тебя раздирает. Выводами делись, а не ходом рассуждений. Нет у людей времени слушать только тебя.
– Да я и не претендую!
– Претендуешь!
Я пустилась в объяснения, мол, не такая, совсем другая, он не пытается меня понять, а мне и его мнение важно, важнее собственного, между прочим… Кончилось все тем, что муж научился меня затыкать. Сначала неуклюже, потом виртуозно. Просто критиковал каждое слово, доказывая, что я напрасно воображаю себя самой умной и талантливой. Остальные тоже не лыком шиты. Но они не растрачиваются на внешнюю чушь, не перемывают чужие кости, а обдумывают насущное и делают то, что задумали. Я догадалась, что разговорить его можно тем же способом, каким меня остановить. И начала допытываться, почему его беззвучная аналитика все не приводит к богатству и славе. Судя по затрачиваемому на нее времени, уже пора маячить в списке «Форбс», а не пристраиваться к друзьям, которые генерируют бриллиантовые идеи. Так мы докатились до скандалов с взаимными оскорблениями вроде «дурра», «бездарность», «идиот», «ничтожество»…
В общем-то, его подход себя оправдал. Ничего своего не изобрел, зато не упустил случайный шанс, не дал обанкротиться фирме приятеля. Тот сначала браво спивался, потом начал колоться. Мой тогда еще муж честно вытаскивал его из запоев, укладывал в клиники, пока несчастный после очередной выписки не передозировался до смерти. Да, к тому времени фирма уже была оформлена на бывшего. Он не подхватил знамя, выпавшее из рук гения, не размахивал им, ведя в атаку маленький коллектив. Но заранее поднял брошенный алкоголиком и наркоманом флаг, аккуратно свернул, убрал в чехол и, когда приятель умер, тихо сказал: «Продолжаем работать, как работали».