Оправдай мою ложь

Всю дорогу она читала ему стихи. Таких стихов он раньше не знал. Читал когда-то в детстве еще в школе, а затем они исчезли из его жизни. Но стихи были хорошие. Проникновенные, грустные, чуткие, нежные и все о любви. Он почувствовал, что именно любовь по какой-то неведомой причине обошла эту женщину стороной. И еще боль, невысказанная боль была в этой любви. Она читала свои любимые стихи, словно пела песню, и он слушал ее, не перебивая.

Когда подъехали к дому, Михаил взял ее холодные руки и стал целовать каждый пальчик по отдельности. Это выглядело так трогательно и мило, а еще очень сексуально, что Наташа высвободила одну руку и стала нежно гладить его волосы. Они были жесткие, густые, чуть волнистые и пахли дорогим парфюмом. Он поднял голову, посмотрел в ее глаза. Боже мой, какие же грустные у нее глаза!

И снова целовал мягкие, но уже податливые губы, упивался малиновым вкусом и хотел большего. Он нежно дотронулся до ее груди, она не отстранилась, только напряглась вся.

– Тебе неприятно? Скажи, я не буду…

Она не ответила, а он продолжил настойчивые, глубокие поцелуи и осторожно сжимал грудь через одежду. Хотелось снять с нее колючий свитер, ощутить теплоту кожи, впиться в сосок и… Кресло под ним щелкнуло и немного отодвинулось назад.

– Как же здесь всё неудобно, – Михаил попытался вернуть сиденье в исходное положение. – Эта телега стоит кучу денег, а для основного занятия совершенно неприспособленно…

– Я не могу сегодня, – Наташа поправила на груди свитерок, после его поцелуев незаметно вытерла губы тыльной стороной ладони, но он заметил.

– Что не можешь? – не понял Михаил, разочарованно уставившись на силуэт темного подъезда.

– В квартиру не могу тебя сегодня привести. Там отец. Вчера вернулся в город, решил в поликлинике обследование бесплатно пройти. До выходных пробудет…

Он быстро соображал. Значит, если бы квартира была свободна…

– Ты против гостиницы возражать не будешь? Я завтра вечером всё устрою.

Она думала. Не спеша застегивала куртку, поправляла сбившиеся волосы, облизнула припухшие губы.

– Хорошо, – но согласилась как-то нерадостно, а скорее обреченно. – Я завтра после пяти освобожусь.

– Я позвоню заранее. Скажешь, куда за тобой заехать.

Молча проводил до двери подъезда, донёс сумку. Она прижимала к груди букетик цветов. Возле ступеней были сложены деревянные ящики, швеллера, плоский лист толстого металла.

– Это домком у городских властей выбил, – пояснила Наташа. – Пандус для инвалидов будут делать.

– В подъезде много инвалидов?

– Да, имеются. На колясках по ступеням невозможно спуститься. Люди годами в квартирах сидят.

– Ну дело-то хорошее, нужное… Ну что, до завтра? Наташа…

– До завтра. Спасибо за вкусный ужин.

Она приняла сумку, немного подумала, привстала на цыпочки и дотянулась до его губ. Он схватил ее в объятия, притянул к себе, жадно прильнул к губам и закрыл от удовольствия глаза. Но им помешали. Запиликал электронный замок, входная дверь открылась и на ступеньки вышли два молодых человека. Наташа резко отстранилась от него и быстро проскочила в распахнутую дверь…

Возвращаясь домой, он лихорадочно перебирал в памяти все приличные гостиницы города. Каждая по такому случаю вызывала сомнение. Жене он никогда, в принципе, не изменял, возможно, так и не представилось удобного случая, да он его и не искал. Работа, семья, дом, редкие дни отдыха, потом снова командировки, дом, семья и так по кругу…

Уже, войдя в тихую и пустую квартиру, посмотрел на часы: двенадцать ночи. Осторожно ступая по дорогущему паркету, наощупь прошел на кухню, закрыл дверь и включил свет. За столом сидела Лариса. Он не ожидал ее увидеть, надеялся, что жена давно досматривает десятый сон. От неожиданности смутился, пригнул плечи и отвел глаза.

– Ты что в потемках сидишь? – Михаил, как за спасательный круг, схватился за бутылку минеральной воды.

– Да вот сижу, жду любимого мужа с работы. Голодного, несчастного, замученного непосильным трудом. Ужин теплым держу… У тебя совесть есть?

– Это ты мне сейчас о совести будешь говорить? – он расправил плечи, уселся на стул. – Ну давай, начинай.

Ее подмывало высказать все свои обвинения ему прямо в глаза. Но в чем именно можно было его обвинить, до конца не осознавала. Если затеять скандал, проснется сын, всё услышит, и задуманное ею перемирие полетит к чертям собачьим.

– Неужели трудно было позвонить, – Лариса надула губы, – мы с Лёвушкой ждали, потом ужинали без тебя. Ты голодный, Миш?

– Нет, я с заказчиками в ресторане поужинал. А позвонить забыл, извини.

Ну вот, уже лучше. И голос вежливый, и взгляд смягчился. Теперь лишь бы самой ничего не испортить.

– Так ты там выпил, наверное, – заулыбалась жена. – Может, коньячку?

– Достаточно. Завтра важная встреча, я в душ.

Когда он ушел в ванную, Лариса метнулась в спальню. Здесь всё было тщательно приготовлено: свежие ароматные простыни, воздушные подушки, теплые одеяла. Ночник ненавязчиво горел приглушенным светом, вся комната погружена в романтическую ауру неги и любви. Она быстро сняла халатик и совершенно голая нырнула под одеяло. Это ее основной сюрприз! Давно она не ложилась спать, в чем мать родила.

Муж явился после душа в пижаме, на жену даже не взглянул, по инерции потянулся к ночнику, чтобы погасить свет.

– Не надо выключать, – остановила его Лариса.

– Почему? – он удивленно уставился на жену и только сейчас заметил обнаженные плечи над одеялом и манящую улыбку.

Господи, почему именно теперь!

– Иди ко мне, любимый. Я немного продрогла, согреешь? – игриво улыбнулась Лариса и откинула одеяло.

Всё это он видел миллион раз. Желтый свет ночника падал на выпуклый животик, на раздутое галифе бедер и развалившиеся на две стороны, словно молочный пудинг, приплюснутые груди. Жена одну ногу согнула в коленке, руку заложила под голову, приглашая в томные объятия. Чем-то отдаленно ее вид напомнил ему кустодиевскую красавицу, и Михаил улыбнулся. Непроизвольно сравнил стройную подтянутую фигурку Наташи с рыхлым, одутловатым телом своей жены, даже под одеждой у первой он не нащупал ничего лишнего. И опять улыбнулся.

– Ты лучше ночнушку свою любимую надень, теплее будет.

Выключил ночник, лег на свою сторону и закрыл глаза. Но Лариса не сдалась. Неуклюжим выпадом оседлала мужа сверху и принялась целовать его лицо. Он даже не сопротивлялся. В этот момент отвращение к собственной жене настолько сильно придавило его сексуальное желание, словно семитысячной килограммовой наковальней, что о здоровой эрекции не могло быть и речи. Она словно коршун набросилась на него и завладела всем телом. Гладила и целовала мускулистую грудь, нежно покусывала шею, одновременно терлась сосками о его торс, лизала живот и спускалась всё ниже. Но ее горячая прелюдия не возымела на него никакого действия. Она уперлась носом в вялый член и разочарованно застонала. Как же так? Почему? Взяла его двумя пальцами, пошевелила, засунула за щеку, поболтала им во рту, пару раз лизнула языком, как лось кусок соли. Стала сжимать яички, но задела мошонку острыми ногтями. Михаил чертыхнулся, дернулся и отстранил жену от важного детородного органа.

– Может, ты успокоишься сегодня, Ларис?

– Миш, ну что не так? – жена плюхнулась рядом на подушку. – Всегда же нормально было. Ты устал, да? Давай утром пораньше меня разбуди, ладно?

– Лара, давай спать. Я, действительно, что-то сегодня устал. Спокойной ночи…

Она еще долго ворочалась под одеялом, пока не надела ночную сорочку, не согрелась и тихо не засопела носом. Еще бы! Такой сюрприз невозможно было не оценить. Жена даже в самую лютую жару не хотела спать нагишом и всё время ложилась в постель в укороченных хлопковых шортиках, что поначалу вызывала у него раздражение, ну а потом привык и не обращал на это никакого внимания. Как-то и жалко ее, а простить почему-то не хочется, и вообще ее не хочется…