Опричник

Одновременно дьяк исподволь пытался выяснить, не ведом ли мне секрет того, как делают ямчуг в заморских краях, и отчего его там столь изрядно. Тут я ничем особо помочь не мог, климат в России холодный, потому и мало селитры получают в селитряницах. В Индии можно ее даже из земли добывать, вот только доставка морем, если учесть отсутствие флота, совершенно нереальна. Есть, правда, еще один вариант: в низовьях Волги, где когда-то располагалась столица Золотой орды, для нитрификации условия вполне подходящие, но пока там ногайцы, так что опять не вариант. Впрочем, упоминать в разговоре о Селитренном городище, как его называли в мое время, я не стал: такой козырь стоит придержать.

Долгая война Московии на пользу явно не пойдет, даже победоносная поначалу, как Ливонская. Не будь ее, скорее всего и не было бы Люблинской унии, после которой Ивану Грозному и его потомкам пришлось иметь дело с единым литовско-польским государством. Сейчас рано на эту тему с главой посольского приказа говорить -- не поймет и не оценит, но пока время терпит. Посему сказал, что каких-либо особых секретов у басурман выведать не сподобился, и перевел разговор на другую тему, спросив, как обстоят дела с приглашением упомянутых мной иноземных мастеров. Оказалось, в Хемниц послов он уже послал, а вот до остального пока руки не дошли. Уже неплохо -- а ну как получится Бауэра в Московию переманить?

Спросил, не поскупился ли государь в посулах немецкому мастеру. Оказалось ничуть: условия Агриколе предлагались воистину царские -- годовой оклад в двести рублей, жилье на царском подворье, да провиант всяческий ему и ближним, коих с собой возьмет, причем не хуже чем иностранным послам положенный^[7]. А всех хлопот за эту роскошь: учить мастеров рудному делу, да литью. Синекура еще та, мне бы такое предложили, скорее всего, я и не стал бы ввязываться в сомнительную аферу с постройкой завода. Но теперь уже поздно задний ход давать. С другой стороны, как ни посмотри -- все одно сплошная польза. Появятся грамотные мастера, будет и кого к себе переманить, благо в вербовке я поднаторел в свое время.

Подпоил я Ивана Михайловича знатно, он уже изрядно клевал носом, благо мозельское было отличное и шло на ура, а из закуси лишь рыба да хлеб. Я к таким делам привычный, а вот дьяка развезло в лучшем виде. Для начала спросил о Казанских делах, что там да как, все одно Муром-то рядом. Дьяк поскучнел лицом и поведал, что татары казанские подбили луговых черемисов на бунт супротив государя, к тому же в Казани еще и моровое поветрие объявилось, дела пока идут из рук вон плохо. Как будут развиваться события дальше, я помнил, и потому решил перевести разговор на московские дела: там еще несколько лет война с черемисами продлится, незачем дьяка заранее расстраивать.

Впрочем, смена темы не сильно помогла: пьяный Висковатый тут же начал жаловаться на Сильвестра и Адашева, мол, вертят Иваном Васильевичем, как хотят, а посольский приказ и его, верного слугу государева затирают, как могут -- вот царь и не ценит заслуг немалых. Кроме того, подбивают к войне супротив крымского хана, желая урвать вотчины и наделы в южных землях, а сие никак не можно: Девлет Гирей войско имеет немалое, да и турки за него вступятся. У Сулеймана воев вдвое, если не втрое больше. Я в меру поддакивал, тем более что во многом был согласен, не время пока Крым воевать, вот де помрет султан, тогда и стоит пытать счастья. А первое дело -- Тану взять, да удержать. А будет там войско государево, не рискнет собака, крымский хан в набег идти...

Похоже, в этом вопросе разногласий у нас не наблюдалось, и мы уговорили почти полбочонка, выпив за посольский приказ и за государя. Не забыли также войско московское, причем вдохновленный дьяк уже начал пить за здравие отдельных воевод. Выпили за Михаила Ивановича Воротынского, за Василия Семеновича Серебреного, за Шуйского уже пил с сомнением, а вот за Андрея Михайловича Курбского отказался напрочь!

Висковатый, икнув, удивленно спросил, чем мне так сей воевода не люб и отколь его знаю? Похоже, растерял я былую хватку, да и выпил лишку. Пришлось сходу выдумать историю о том что, встретил в Антверпене одного литвина, который московитов ненавидел до дрожи, а вот о Курбском отзывался исключительно хорошо. Значит нечисто дело: не стал бы явный враг хвалить этого воеводу просто так, не иначе князь к измене склоняется, глаз да глаз за ним нужен! Глава посольского приказа даже немного протрезвел, и явно взял себе на заметку это дело.

Пользуясь моментом, перевел разговор на дела европейские, не забывая подливать собеседнику вина. Для затравки сказал, мол, слышал, похвалялись свейские торговые люди в портовом кабаке: закупает их король свинец и зелье, не иначе быть войне. Ежели отправит войско морем в Або и Выборг, то непременно с московитами, а нет, так с датчанами. Иван Михайлович уже с трудом улавливал нить разговора, отвечая невпопад заплетающимся языком и вместо обычных для него пространных речей, на озвученную шведскую угрозу скупо сжал до хруста кулак, видать в том смысле, что мол, пусть только сунутся!

Выпили за победу, точнее выпил только он и тут же вырубился. Я отставил кубок и вышел во двор. Простоял несколько минут на свежем воздухе, а вернувшись обратно, проверил пульс у дьяка -- спит! Отлично, а теперь скрести пальцы на удачу, надеюсь, печати у него с собой, не зря же я все это затевал? Ага, вот они, в кожаном кошеле! Разложил листы на столе, расплавил на свече воск и сделал пробный оттиск. Неплохо вышло, не отличить от настоящей грамоты, только эта чистая, без текста. Теперь остальные...

Спустя пятнадцать минут печать вернулась на родное место, а у меня скопилась две дюжины листов с разнокалиберными печатями и несколько резервных оттисков на воске. Наиболее ценной добычей оказались две: посольского приказа и печать для подорожных. Не забыл я и перстенную печать самого дьяка -- а ну как пригодится? Куда там до меня Атосу, ему такое и не снилось! Спрятал добычу в сундук, в рукав шубы и, заперев на ключ, улегся спать.

...

С утра пришел Сенька и растолкал дьяка. Тот, причитая, о больной голове и пропущенной воскресной заутрене, кряхтя, встал и побежал по делам государственной важности. У меня же были другие заботы -- отплытие было назначено на следующий день, так что сегодня был последний шанс купить все недостающее. Прихватив с собой толмача и привычную уже к моей беготне охрану, мы рванули сначала в Китай-город. Первым делом закупил у персов хорошей древесины на ложи, из комля турецкого горного ореха, затем в другом ряду приобрел подходящей кожи для чехлов и отправил все это со стрельцами на пристань. Мы же с толмачом пошли дальше по рядам.

В москательном ряду, в одной из лавок, куда зашли уже на всякий случай, обратил внимание на белую как снег пудру, спросил у грека-торговца, что это и откуда? Тот стал расхваливать товар столь цветисто, сколь и невнятно, так что Сенька запарился переводить. Спросил заново: откуда товар и что за товар? Торговец снова завел ту же шарманку заново. Вот ведь нэпман недоделанный! Не хочешь по-хорошему, можно и иначе. Демонстративно положил ладонь на рукоять сабли и отчеканил^[8]: