Опрометчивое пари

— У вас усталый вид, — заметил он, пододвигая к Санди йогурт и ложку. — Надо думать, последние несколько дней были у вас нелегкими.

— Могли бы быть и хуже, — ответила она, принимаясь незаметно для себя за йогурт. — По крайней мере, мать наконец согласилась на операцию, а это было для меня огромным облегчением. Еще раз спасибо вам за помощь, Дэмион. Если бы не вы, Габриэла и сейчас не лежала бы в больнице.

— Думаю, вы переоцениваете мое влияние, — сказал он. — Скажите, Санди, ваша мать всегда полагалась на вас так, как сейчас?

Санди пораженно уставилась на него, не донеся ложку до рта, а потом искренне расхохоталась.

— Полагалась на меня?! Господи, Дэмион, да что вы! Моя мать считает меня чуть ли не душевнобольной. В женщинах ее восхищают только две вещи: актерский талант и способность привлекать интересных мужчин. И, с ее точки зрения, я ничего не стою в обоих отношениях.

— Тогда почему она вызвала вас в Италию, как только врачи поставили ей диагноз? И почему она прилетела оперироваться в Калифорнию?

— Наверное, потому, что ей скоро надо приступать к съемкам.

— Скорее всего потому, что здесь живете вы. И вы — самый сильный и надежный человек, которого она знает.

— Поверьте мне, надежность — это не то качество, которым жаждет обладать Габриэла, — сказала Санди без всякой горечи. Она давным-давно смирилась с тем, что они с матерью ценят совершенно разные вещи, и это больше не причиняло ей боли. — Сомневаюсь, чтобы Габриэла вообще когда-нибудь задумывалась о такой черте характера, как надежность.

Она доела йогурт, и Дэмион отодвинул опустевший стакан, заменив его вазочкой ванильного мороженого. Сам Дэмион, несмотря на его уверения в том, что он голоден, сделал только пару глотков яблочного сока.

— Я часто пытался понять, как случается, что у родителей появляются дети, совершенно на них непохожие, — заметил Дэмион.

— Габриэла винит в моем характере дурные гены моего отца. Она все время мне напоминает, что мой дед — заурядный налоговый инспектор. Она твердо уверена, что его дурные качества пропустили одно поколение и снова проявились во мне.

Уголки его губ чуть приподнялись.

— Дурные качества?

— Ну, вы же понимаете. Фатальные недостатки: пунктуальность, организованность, аккуратность. Не говоря уже о моей полной неспособности постоянно заводить романы или бросать любовников.

— А гены Габриэлы разве безупречны?

— Боже мой, конечно! Ее дед ничем не прославился: жил в фамильном поместье истратил деньги. Но отец у нее был оперным певцом, довольно знаменитым в свое время. Когда он злился, то, бывало, носился по дому и орал арии из опер Верди. А по другой линии ее бабка была графиней, славившейся сказочным разнообразием своего гардероба и еще более сказочным разнообразием любовников.

В его глазах вспыхнул смех.

— Явно ничем не запятнанная генеалогия, — заметил он. — Ни намека на практичность или здравый смысл на протяжении двух поколений.

— С точки зрения Габриэлы, это чрезвычайно желательно, — сухо сказала Санди. — А как у вас, Дэмион? Вы унаследовали свой актерский талант у кого-то из родственников?

— Насколько я знаю, нет. — Он виновато улыбнулся. — Мои родители отзываются об актерах примерно так же, как ваша мать о налоговых инспекторах. Если послушать моего отца, то можно решить, что все кинозвезды — это либо пьяные бродяги, либо развратные бездельники.

— Да, действительно колоритные образы, — со смехом согласилась Санди. — А кто ваш отец по профессии?

— Я вырос в Уайт Роке, маленьком городке в южной части Огайо. Мой отец — старший преподаватель физического воспитания в местной школе, а мать преподает там же естественные науки. Они оба уверены в том, что все, что только может понадобиться человеку в жизни, имеется в центре Уайт Рока. В детстве мой жизненный опыт был настолько ограниченным, что мне даже трудно представить себе, каково вам было расти в Голливуде, имея в качестве родителей две такие яркие личности, как Габриэла Барини и Ричард Хоукинс.

— Очень интересно, — монотонно ответила Санди. — И называть мой жизненный опыт можно каким угодно, но уж определенно не ограниченным.

— Неужели было настолько плохо? — В глазах его отразилось понимающее сочувствие, но Санди сейчас было бы трудно принять чье-либо сочувствие, и она зачерпнула ложечкой тающее мороженое из стоявшей перед нею вазочки.

— А почему я все это ем? — спросила она, вдруг осознав, что делает. — Разве вы все это купили не себе?

— Нет, вам. Я догадался, что вы давно ничего не ели, — и, не дав ей времени что-либо возразить, спросил:

— А в какую школу вы ходили, Санди?

— Лучше спросите, в какие только не ходила. Начиная с маленького католического пансиона для девочек и кончая государственной школой с тремя тысячами учеников. Договоренность о том, с кем из родителей я живу, была достаточно гибкая: все зависело главным образом от того, не нашла ли моя мать себе нового любовника и не собрался ли мой отец в очередной раз жениться. В зависимости от состояния их личной жизни я или пользовалась страшным спросом, или страшно мешала.

Лицо Дэмиона не изменилось, но почему-то Санди была уверена, что ее слова сильно на него подействовали.

— А ваши родители хоть изредка беспокоили себя, чтобы поинтересоваться, получаете ли вы приличное образование? — спросил он. — Они появлялись в школе, читали записки учителей, делали то, что принято среди остальных родителей?

— О да. — Санди даже удалось беззаботно улыбнуться. — Габриэла иногда появлялась в школе на каких-то особенно важных мероприятиях — божественно привлекательная, так что в школьных коридорах прекращалось всякое движение. А мой отец являлся на встречи с учителями, если я звонила его секретарше и просила ее ежечасно ему об этом напоминать. Они оба не пренебрегали мною, можете мне поверить. Просто у них всегда находились более важные заботы, чем мои отметки за контрольную работу по истории.

Дэмион поморщился.

— Даже не знаю, что лучше. В отличие от ваших, мои родители считали, что школьные оценки в жизни подростка самое главное. Учась в старших классах, я только и жаловался на то, что мне даже вздохнуть не дают без разрешения.

— Надо полагать, подростки всегда хотят того, чего у них нет. Помню, чаще всего мне хотелось, чтобы они заметили, что я возвращаюсь домой из школы с большим опозданием, беспокоились бы за меня, ругались и в конце концов наказали и заставили бы меня сидеть дома. Конечно, этого никогда не происходило. Начать с того, что мои родители никогда не знали, когда я должна прийти домой. Они и за собственным расписанием следить не могли, не то что за моим.