Опыт нелюбви

А в этом мире Кире все время хотелось смотреть на Длугача, но это было неловко, и она заставляла себя отводить взгляд, чтобы взглянуть вниз, и даже от взгляда вниз сердце ее билось не так стремительно, как от взгляда на него. Там, внизу, были только деревья, а здесь были его руки с широкими ладонями, и угловатая скула, и губы…

Кира как раз смотрела на его губы, глаз отвести не могла, когда услышала, как в вертолете что-то фыркнуло. И сразу же он накренился, но сразу же и выпрямился. Потом фырканье раздалось снова, вертолет закачался, задергался надрывно – и устремился вниз.

То, что она при этом почувствовала, не поддавалось ни словесному описанию, ни даже умственному осознанию. Ужас этот находился вне слов и вне разума.

– Мы п-п-па-а-а…

Она хотела спросить: «Мы падаем?» – но дыхания не хватило.

– Нет. – Он тоже не сказал это, а выдохнул, сильно и резко. И добавил совершенно спокойным голосом: – Мы снижаемся. – И еще зачем-то добавил: – Ну-ка двигайся ко мне. За плечо мое возьмись.

Она не просто взялась за его плечо – зачем он велел это сделать? – но вцепилась в него так, что ему больно стало, может.

– П-пожалуйста… п-пожалуйста… – всхлипывала она.

Кира не понимала, легче ли ей от того, что она держится за плечо Длугача, но не отпустила бы его под дулом пистолета.

– Садимся, – сказал он, быстро и резко переключая какие-то рычаги.

Или рубильники, или как это называется? Кира не знала.

– Куда садимся?.. – чуть слышно прошептала она.

Он промолчал. Глаза его, и без того небольшие, сузились совсем уж до щелок, губы сжались так плотно, что побелели их уголки; это даже в полутьме было видно.

Гул вертолетного винта затих – сменился каким-то зловещим мертвенным свистом.

Рация заговорила быстро, лихорадочно. Кира слышала ее, но не могла теперь разобрать ни слова. Мигали огни на приборной доске, и каждый раз, когда какой-нибудь прибор вспыхивал красным, Кире казалось, что это сигнал последней, окончательной, неодолимой опасности.

«Это просто сигнал снижения. – Она наконец смогла проговорить это про себя отчетливо, раздельно. – Он сказал, что мы садимся. И приборы то же говорят. Мы не падаем. Не падаем!»

Ей казалось, что они вот именно падают. И вся сила ее воли требовалась для того, чтобы не поддаться панике. Сила воли и взгляд на Длугача, за плечо которого она держалась уже обеими руками.

Капли пота проступали у него на лбу. Кира видела, как они появляются – вот только что не было их, и вдруг начинают блестеть под мигающим светом приборов, – и чувствовала, как смертельный холод охватывает при этом ее душу.

Они падали, падали несомненно!.. Приближались лесные верхушки… Деревья вздымались снизу им навстречу, мчались стремительно…

И вдруг деревья заскользили медленно, плавно, и не навстречу уже, а понизу вдоль!

Вертолет продолжал снижаться, но теперь он делал это плавно – парил, как воздушный змей. И снизу не летели уже прямо в лицо жуткие острые пики деревьев, а медленно приближалась большая овальная поляна. Она была так же темна, как лес, но все-таки отличалась от него. Она была – как подставленная ладонь.

Вертолет опускался на эту ладонь легко и доверчиво; так Кире показалось. Но когда он коснулся наконец земли, ее подбросило на сиденье так, что даже зубы клацнули.

В темноте и тишине этот звук показался очень громким. Но это был последний звук, который Кира услышала.

Глава 16

Они с Длугачем сидели молча в кромешной темноте. И онемение, в которое они впали оба, было кромешным тоже. Они не могли пошевелить ни рукой, ни ногой.

Нет, это Кира не могла. А Длугач вдруг обнял ее быстро и коротко и сразу же отпустил. И от этого короткого объятия, такого неожиданного, что, может, это и не объятие даже было, – весь страх вылетел у нее изнутри мгновенно.

Да и какой страх, с чего вдруг? Она сама себе выдумала какой-то глупый страх! А на самом-то деле они просто сели на большую лесную поляну и Длугач обнял ее. Только это и есть. Все остальное не имеет значения.

Рация, тоже замолчавшая было, взорвалась скороговоркой:

– Виктор Григорьевич! Где вы? Где?!

Он помолчал еще секунду, закрыл глаза и, не открывая их, ответил:

– Сели.

– Куда сели?! – ахнул голос. – Мы вас потеряли! Вы где?

– Сейчас, – сказал он и открыл глаза. – Сейчас соображу.

– Мы… Спасателей!.. Вертолет пришлем! Хоть какой-нибудь ориентир дайте!..

– Не надо. – Голос его прозвучал теперь с совершенно уже привычными интонациями. Когда Кире было привыкнуть к его интонациям? Но они казались ей именно привычными. – Куда еще вертолет по темноте? Одного мало?

– Одного? – опасливо переспросил голос. – А с вами… что?

– Все в порядке, – зло сказал Длугач. – Проверьте, что за мочой ослиной машины заправляете. Без мотора садиться пришлось! Повезло, что поляна попалась. – При этих словах он бросил на Киру быстрый и виноватый взгляд, а невидимому своему собеседнику сказал все с той же резкой – непонятно, на него или на себя – злостью: – Все, конец связи. Пусть все в Москву возвращаются. За нами потом пришлете, как рассветет. Скажу куда.

И отключил рацию. И снова посмотрел на Киру виноватым взглядом, от которого у нее сердце падало в пропасть – буквально. Как только что, оказывается, падал их вертолет. И упал бы, если бы не он с его широкими ладонями, и побелевшими уголками губ, и каплями пота на лбу, и…

– Чуть не угробил тебя, – сказал Длугач. – Выпендриться захотел, а вот что вышло.

– Выпендриться? – удивленно переспросила она. – Перед кем?

– Так перед тобой, перед кем же еще.

– Ну да!

Как это может быть, чтобы он… перед ней? Не может этого быть, никак не может!

– Да. Извиниться перед тобой думал.

– За что?

– Что не пришел тогда. В эту «Донну Клару». И не позвонил тебе даже.

– У меня тогда мобильного еще не было, – зачем-то напомнила Кира.

– Нашел бы, как предупредить, если б… В общем, собирался перед тобой сегодня извиниться. Да переборщил, видишь, со спецэффектами. Но там правда красиво очень! – сказал он с неожиданной горячностью. А ей-то казалось, что невозмутимость – единственная эмоция, которую он выражает внешне. Если можно назвать невозмутимость эмоцией. – Очень, – повторил он. – Есть такой художник Нестеров, знаешь?