Опыты психоанализа: бешенство подонка

– Маргарет Ноэ.

– Вы должны мне помочь. Я заберу сына. Мы уедем из страны. В конце концов, жена Михаила беременна.

– Что вы говорите?! – сочувственно – злорадно восклицает Ленин.

– Я не понимаю, почему уже всех министров отпустили и некоторые вообще с вами сотрудничают. А мой сын…

– Буду с вами предельно откровенен, уважаемая Елизавета Михайловна. Мы не совсем контролируем ситуацию в городе. Вы же знаете, что случилось с депутатами Учредительного Собрания от партии кадетов Шингаревым и Кокошкиным. Известно что у вашего сына есть враги. Как-никак, а он был министром во всех трёх правительствах. Так что будем рассматривать нахождение вашего сына в тюрьме акцией спасения. Очень хочется в это трудное время сберечь его для государства и для вас.

Троцкий с удовольствием слушает Ленина, поражаясь его иезуитству. В дверях появляется Свердлов.

– Владимир Ильич, тут у меня…

– Заходите, Яков Михайлович, – говорит матери Терещенко – Это товарищ Свердлов. Он Председатель Всероссийского Исполнительного комитета. Можно сказать, хозяин страны. Мы его все боимся. А это, Яков Михайлович, семья бывшего министра Терещенко.

Свердлов здоровается. Внимательно смотрит на семью.

– Вот решаем вместе, как сберечь нам товарища Терещенко – говорит проникновенно Ленин.

– Это очень важно, Владимир Ильич! Я со своими мелочами попозже зайду.

Свердлов выходит. У двери он оглядывается и ещё раз смотрит на семью Терещенко.

– Я думаю, что волноваться не надо. Ждать осталось немного, – Ленин жмёт руку матери и провожает их всех к двери.

Дверь за ними закрывается.

– Спасибо вам, Лев Давыдович, что посидели с таким сочувственным выражением на лице. А то эта мадам…

– Долг платежом красен, Владимир Ильич. Надеюсь, что и вы на каком-то моём разговоре посидите с этим сочувственным видом. Кстати, американский посол просил не задерживать семью Терещенко в стране.

– Да пусть выметаются. К чёртовой матери!

Три женщины идут по коридору. Плачет Марго.

Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридоры. Камера. День

Терещенко огрызком химического карандаша пишет записку:

«Дорогая мама, не ждите меня. Поднимайтесь. Увозите Марго. Уезжайте все до одного! Как только меня выпустят, я приеду к вам».

Сворачивает лоскуток бумаги. Прячет в башмак.

Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Двор для прогулок. День

Идёт снег. Заключённые на прогулке идут по кругу. Терещенко и Рутенберг разъединены. В центре двора старший надзиратель. Вдруг все останавливаются, потому что из города слышна стрельба и рокот пулемётов. Ветер доносит вой толпы.

Встревоженный старший надзиратель свистит в свисток:

– Прогулка закончена! По камерам! Забегали надзиратели.

Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридоры. Камера. День

Заключённых быстро ведут по коридорам. Разводят по камерам. Гремят засовы. И где-то вдалеке залпы. Стрекочут пулемёты.

Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Камера. Вечер

Рутенберг не спит. В тюрьме шумно. Слышно, как въезжают в тюремный двор машины. Рутенберг выстукивает тюремным телеграфом по стенке камеры вопрос. Ждёт ответ. Получает. Сидит и раскачивается от горя.

Видения Рутенберга:

Снег. Мороз. Во главе толпы рабочих, женщин с детьми идёт священник Гапон с высоко поднятой рукой. В руке крест. Рядом с ним идёт молодой Рутенберг.

ТИТР: 9 января 1905 года «Кровавое воскресенье»

Расстрел царскими войсками мирной манифестации. Густая цепь солдат на фоне Зимнего Дворца. Команда «Целься!» Частокол винтовок. Залп. Мятущаяся под пулями толпа. Рутенберг бросается и своим телом накрывает священника. Тащит его подальше от выстрелов. Вокруг кровь, тела в агонии. Вылетают казаки на конях с шашками наголо. Рутенберг прячет за забором священника. Переодевает его в своё пальто. Состригает ему бороду. Чтобы не узнали. А Гапон в истерике вырывается из рук. Рутенбергу приходится бить его по щекам, чтобы привести в чувство.

Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Тюремная больничка. День

Терещенко на кушетке. Ему ставят банки. Он передаёт врачу записку. В соседнем отсеке делают перевязку Рутенбергу. Тут же сидит матрос – надзиратель. Так что поговорить нельзя. Только переглядываться.

Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридор. Камера. День

Терещенко ведут по коридору обратно в камеру. Он проходит мимо поста дежурного. Видит обрывок газеты на тумбочке. Хватает и быстро прячет под тюремной курткой. В камере Терещенко расправляет листок. Это обрывок газеты «Правда». Читает.

Видения Терещенко:

Атлантический океан Район Антильских островов. Солнце танцует на гребнях волн.

В иллюминаторах солнце и бескрайний океанский простор. На постели бесстыдно раскинулась Марго.

Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридоры. Камера. День

Открывается дверь камеры Терещенко.

– Эй, сиделец. Баня! – объявляет надзиратель.

Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Банное отделение. День

Голый, отощавший Терещенко получает тазик, кусок солдатского мыла. И тут в моечную запускают Рутенберга. Они радостно обнимаются.

– Такая интимная обстановка, Миша, – шутит Рутенберг. – Теперь я, как честный человек обязан на вас жениться. А пока потрите мне спину, пожалуйста.

– Я впервые в жизни украл… – шепчет Терещенко, трёт спину. – Кусок газеты «Правда». Там пишут, что Учредительное собрание закончилось без каких-либо решений и постановлений. Странно.

– Оно не закончилось. Ленин его разогнал. А когда пошла мирная демонстрация с требованием «продолжить работу Собрания!» он её расстрелял. Из пулемётов, за которые он поставил латышей и китайцев. Да! Это то, что мы слышали во время прогулки. Тысячи жертв! В том числе так ему «близких по духу пролетариев». С Путиловского, Обуховского, Патронного и других заводов. И ведь они шли под красными знаменами Российской социал-демократической партии! То же самое случилось в Москве. А месяц назад в Могилёве растерзан матросами генерал Духонин.

Терещенко начинает рыдать. Гулкая с битым кафелем баня. Ржавые краны. Голые герои.

В баню осторожно, оглядываясь и говоря шёпотом, входит начальник тюрьмы.

– Господа, извините, к сожалению, не имею возможности с вами открыто общаться. В охрану тюрьмы включены… Сегодня эти два матросика взяли увольнительные, а комиссара я отправил за углём для кочегарки. Поэтому вот тут… Записка, Михаил Иванович, от вашей маман. И от поручика Чистякова. А вам, Пётр Моисеевич, ничего нет. Я должен быть осторожен, господа. У меня большая семья. Старуха мать. Четверо детей – добавляет – Немцы под Нарвой. Никакого им сопротивления. Идут на Петроград.

– Ну, вот. Долг платежом красен. Сдаст этот мерзавец Петроград – говорит Рутнеберг.

Он поворачивается к начальнику тюрьмы:

– А вот вы, господин начальник, можете организовать нам побег? Такой классический. Мы вывезем во Францию и вас, и вашу старуху-мать и детей. И кормить вас будут и лелеять до конца дней.

– Что вы, господа. Я делаю для вас всё возможное. Питание, медицина. Смена белья вовремя. Напишите записочки, я передам. Будьте осторожны.

Начальник тюрьмы выходит, крадучись.