Опыты (Том 1)
Шрифт:
и мнение, состоящее в том, что тело кажется нам больше, когда оно находится близко от нас, и меньше, когда оно далеко от нас, — и та и другая видимость одинаково истинны:
Nec tamen hic oculis falli concedimus hilum… Proinde animi vitium hoc oculis adfingere noli; [639]639.
Мы не допускаем, однако, чтобы глаза хоть слегка ошибались… Не будемпоэтому винить их в том, в чем повинен разум (лат.). — Лукреций, IV, 380 и387.
и, наконец, решительное заявление, что нет никакого обмана в показаниях чувств, что следует сдаться на их милость и искать в чем-то другом объяснение тех разногласий и противоречий, которые мы в них встречаем; они готовы прибегнуть к любой выдумке (они доходят даже до этого!), лишь бы не обвинить чувства в неверном изображении предметов. Тимагор [640] клялся, что, если даже он прищуривал глаз или смотрел искоса, ему никогда не удавалось увидеть двойного изображения свечи, и потому эта иллюзия происходит скорее от нашего неправильного мнения, чем от
640.
Тимагор (VI в. до н. э.) — древнегреческий политический деятель.Этот пример приводится у Цицерона (Академические вопросы, II, 25).
641.
Поэтому показания чувств всегда верны. Если же разум не способенразобраться в том, почему предметы, имеющие вблизи квадратную форму, издаликажутся круглыми, то лучше, за отсутствием истинного объяснения, датьошибочное истолкование и того и другого явления, чем пренебречь очевидностьюи, подорвав основное доверие к чувствам, низвергнуть то, на чем держится всянаша жизнь и нише благополучие. Ибо, если мы, не полагаясь на чувства, небудем обходить пропасти и другие подобного рода опасности, которых намследует избегать, тогда рушится не только всякий разум, но и вся жизньтотчас же поставлена будет под угрозу (лат.). — Лукреций, IV, 499–510.
Этот отчаянный и совсем не философского порядка совет свидетельствует лишь о том, что человеческое знание может поддерживаться безрассудными, несообразными и вымышленными объяснениями, но человеку все же лучше воспользоваться ими или любым другим средством, каким бы несуразным оно не было, чем признаться в своей неизбежной слабости: чрезвычайно печальная истина! Человек не может уйти от того, что чувства являются верховными повелителями его знания; но они недостоверны, и показания их могут при всяких обстоятельствах оказаться ошибочными. Вот тут-то и надо бороться не на жизнь, а на смерть, и, если истинных сил нам не хватает, как это часто случается, надо пустить в ход упрямство, дерзость, бесстыдство.
Если правы эпикурейцы, утверждающие, что не существует знания, если чувства лгут, и если правы стоики, утверждающие, что чувства настолько ложны, что не могут дать нам никакого знания, то отсюда следует, в соответствии с положениями обеих великих догматических школ, что нет знания.
Что касается ошибочности и недостоверности показаний чувств, то это настолько обычное явление, что всякий может представить сколько угодно примеров ошибок и обманов, в которые они нас вводят. Когда, находясь в долине, мы слышим отраженный звук трубы, то нам кажется, что он раздается не сзади, а впереди.
Extantesque procul medio de gurgite montes, Iidem apparent longe diversi licet. Et fugere ad puppim colles campique videntur Quos agimus propter navim. ubi in medio nobis equus acer obhaesit Flumine, equi corpus transversum ferre videtur Vis, et in adversum flumen contrudere raptim. [642]Если на пулю аркебузы наложить указательный палец, наложив одновременно, поверх него, еще средний, то нам потребуется сделать усилие, чтобы признать, что налицо только одна пуля, — до такой степени нам будет казаться, что это не одна, а две пули. Действительно, на каждом шагу мы можем видеть, что чувства нередко господствуют над рассудком и заставляют его воспринимать такие впечатления, которые он считает ложными и знает, что они таковы. Я оставляю в стороне чувство осязания, которое сообщает нам свои весьма важные и непосредственные свидетельства и которое посредством боли, причиняемой нашему телу, так часто переворачивает вверх дном прекрасные наставления стоиков и заставляет истошным голосом вопить того, кто в душе решительно придерживается правила, что колика, как и всякая другая болезнь или страдание, для мудреца ничего не значит и ничего не может изменить в том высшем блаженстве, в котором он пребывает благодаря своей добродетели. Нет души столь равнодушной, которая не пришла бы в возбуждение при звуках наших барабанов и труб, а равно и столь суровой, которую не растрогали бы нежные звуки музыки. Нет души столь черствой, которая не ощутила бы некоторого благоговения при виде наших огромных и мрачных соборов, на которую не подействовали бы пышные церковные украшения и обряды, благочестивый звук органа, стройная и выдержанная гармония хора. Даже тех, кто входит в храм с некоторым пренебрежением [643] , пронизывает некий трепет, заставляющий их усомниться в своей правоте.
642.
Горы, высящиеся над морем, издали кажутся слившимися воедино, хотя идалеко отстоят друг от друга. Кажется, будто к корме убегают холмы и долины,мимо которых мы плывем, распустив паруса. Если лихой конь заупрямится поднами посередине реки, то будет казаться, будто стремительной силой тело конявлечется поперек и уносится против течения (лат.). — Лукреций, IV, 397, 389, 390и 421.
643.
… тех, кто входит в церковь с некоторым пренебрежением… —Монтень имеет в виду протестантов, когда они заходят в католический храм.
Что касается меня, то я недостаточно тверд, чтобы оставаться равнодушным, слушая стихи Горация или Катулла, когда их читает красивый голос и произносят прекрасные и юные уста.
Зенон был прав, говоря, что голос — это цвет красоты [644] . Меня уверяли, что один человек, хорошо известный во Франции, просто обольстил меня, читая мне стихи своего сочинения, что в действительности они на бумаге совсем не так хороши, как при чтении, и что мои глаза оценили бы их совсем иначе, чем мои уши, настолько произношение придает очарование тем произведениям, которые от него зависят. Нетрудно понять Филоксена [645] , который, услышав, как некий чтец плохо читает одно из его произведений, разбил его горшки и стал топтать их ногами, приговаривая: «Я разбиваю то, что принадлежит тебе, подобно тому как ты портишь то, что принадлежит мне».
644.
… голос — это цвет красоты. — См. Диоген Лаэрций, IV, 23.
645.
Филоксен (436–380 гг.
до н. э.) — древнегреческий поэт, живший придворе сиракузского тирана Дионисия. — Сообщаемое в тексте приводится уДиогена Лаэрция (IV, 36).Если зрение не имеет никакого отношения к боли, то почему люди, твердо решившие покончить с собой, отворачивали голову, чтобы не видеть удара, который они готовились нанести себе? Или почему те, кто ради своего исцеления желают и требуют, чтобы их резали и делали им прижигания, не хотят видеть приготовлений к операции, инструментов и всего того, что делает хирург? Разве эти примеры не доказывают, какую власть над рассудком имеют чувства? Мы можем прекрасно знать, что эти локоны взяты у какого-нибудь пажа или лакея, эти румяна привезены из Испании, а белила и мази из-за Океана, — и все же это придает девушке такой вид, что, наперекор рассудку, она покажется нам милее и красивее. Рассудок здесь ни при чем.
Auferimur cultu; gemmis auroque teguntur Crimina: pars minima est ipsa puella sui. Saepe, ubi sit quod ames inter tam multa requiras: Decipit hac oculos Aegide, dives amor. [646]Поэты, рисующие нам Нарцисса, безумно влюбленного в свое отражение, показывают, какую власть имеют над нами чувства.
Cunctaque miratur, quibus est mirabilis ipse; Se cupit imprudens; et qui probat, ipse probatur; Dumque petit, petitur; pariterque accendit et ardet. [647]646.
Украшения соблазняют нас: золото и драгоценности прикрывают пороки.Сама девушка — лишь ничтожнейшая часть того, что в ней нравится. Средитакого множества украшений часто нужно искать, где же то, что ты любишь.Пышно наряженная любовь ослепляет здесь глаз своей сияющей эгидой(лат.). — Овидий. Средства от любви, 343.
647.
Он восхищается всем тем, чем сам восхитителен; безумный, алчет самогосебя; восхваляет самого себя и, умоляя, умоляет себя же; так разжигает онпламя, в котором сам же сгорает (лат.). — Овидий,Метаморфозы, III, 424.
А у Пигмалиона при виде сделанной им самим статуи из слоновой кости так помутился рассудок, что он влюбился в неё и стал поклоняться ей, словно живой!
Oscula dat reddique putat, loquiturque tenetque, Et credit tactis digitos insidere membris; Et metuit pressos veniat ne livor in artus. [648]Если посадить какого-нибудь философа в клетку с решеткой из мелких петель и подвесить ее к верхушке башни собора Парижской богоматери, то, хотя он ясно будет видеть, что ему не грозит опасность из нее выпасть, он не сможет не содрогнуться при виде этой огромной высоты (если только он не кровельщик). Действительно, нам приходится все время себя подбадривать, когда мы ходим по открытым галереям наших колоколен, хотя они сделаны из камня; но есть люди, для которых непереносима даже самая мысль о хождении по ним. Пусть перебросят между двумя башнями перекладину такой ширины, чтобы можно было свободно пройти по ней, — все же никакая философcкая мудрость не в состоянии будет внушить нам пройтись по ней с тем же спокойствием, как если бы эта перекладина лежала на земле. Я часто испытывал это, когда ходил по нашим здешним горам (а между тем я из тех людей, которые не особенно боятся подобных вещей), однако я не мог выносить вида пропасти, и у меня дрожали поджилки, хотя для того, чтобы очутиться на краю пропасти, мне нужно было бы растянуться во всю длину, и потому я мог бы свалиться в нее только в том случае, если бы намеренно подверг себя этой опасности. Я замечал также, что как бы значительна ни была глубина, но если на склоне виднеются дерево или выступ скалы, на которых может задержаться наше зрение и которые делят это пространство, то это доставляет нам облегчение и вселяет в нас некоторую уверенность, как если бы эти предметы могли нам помочь в случае нашего падения; но мы не можем смотреть без головокружения на крутые и ничем не разделенные пропасти: ut despici sine vertigine simul oculorum animique non possit [649] . Но ведь это — явный обман зрения. Поэтому великий философ выколол себе глаза, чтобы освободить душу от соблазна чувств и иметь возможность размышлять более свободно [650] .
648.
Он целует ее, и ему чудится, что она отвечает на его, поцелуи; онприникает к ней и обнимает ее; ему представляется, что тело ее трепещет отприкосновения его пальцев, и, сжимая ее в объятиях, он страшится оставитьсиняки (лат.). — Овидий. Метаморфозы, X, 256.
649.
Так что нельзя смотреть вниз, не испытывая головокружения(лат.). — ТитЛивий. XI, 4, 6.
650.
… великий философ выколол себе глаза, чтобы освободить душу… —Имеется в виду Демокрит. Однако предание это не соответствуетдействительности, как указывает Плутарх (О любознательности, 11).
Но в таком случае он должен был бы также заткнуть себе уши, — ибо, по словам Теофраста, это наиболее опасный орган, которым мы воспринимаем самые сильные впечатления, способные смутить и потрясти нашу душу [651] , — и в конце концов лишить себя всех остальных чувств, иными словами, лишить себя жизни. Ибо все чувства обладают способностью повелевать нашим разумом и нашей душой: Fit etiam saepe specie quadam, saepe vocum gravitate et cantibus, ut pellantur animi vehementius; saepe etiam cura et timore [652] . Врачи утверждают, что есть люди такого склада, которых определенные звуки и инструменты могут привести не только в возбуждение, но даже в ярость. Мне приходилось встречать людей, которые, услышав, как собака грызет кость под столом, настолько страдали от этого звука, что выходили из себя; не много таких людей, которых не раздражал бы резкий и пронзительный звук напильника, скоблящего железо; некоторые не выносят, когда рядом с ними кто-нибудь чавкает; другие приходят в бешенство и готовы возненавидеть человека, который гнусавит или хрипит. Для чего понадобился бы Гракху тот флейтист-аккомпаниатор, который придавал различные оттенки его голосу, то снижая, то усиливая его, когда Гракх произносил свои речи в Риме, если бы эти переходы из одного тона в другой не были способны трогать слушателей и влиять на их мысли [653] . Можно поистине гордиться прекрасной устойчивостью человеческого суждения, которое способно меняться в зависимости от колебаний звука голоса!
651.
… впечатления, способные… потрясти нашу душу… — См. Плутарх.Как надо слушать, 2.
652.
Частослучается, что какой-нибудь образ, голос или песня производят сильнейшеедействие на умы; но нередко такое же действие производят заботы и страх (лат.). —Цицерон. О гадании, I, 37.
653.
… переходы из одного тона в другой… способны трогатьслушателей… — См. Плутарх. Как надо сдерживать гнев, 6.