Оракул Чернобыля

— Да брось ты его Сникерс, уходить надо, — это уже Прохор голосу, по видимому обладателем которого и являлся человек по прозвищу Сникерс, — на кой лад он тебе сдался, а может он наврал все, а сам мародерствует здесь потихоньку?

— Да ты посмотри на него, с его мародер, как с меня балерина, — на меня не обращали никакого внимания, — а спецназовцы на посту, откуда, а воронки от свежей бомбежки. Скорее всего шестерку отрабатывали.

— Тебе не все равно? — гнул свое Прохор.

— Ты что грех на душу возьмешь, выброс скоро, — между напарниками завязался спор, — Он же и часа здесь не протянет.

— А делай что хочешь, — безразлично махнул рукой Прохор, — я с ним нянчиться не собираюсь.

— Значит так Таксист, — из ножен на моем ремне был вытянут нож, человек которого звали Сникерс, обращался ко мне, — сейчас идешь с нами, выброс скоро, а там посмотрим, что с тобой делать.

— Да нет мужики, спасибо конечно, но мне к блокпосту надо. А вы тут сами разбирайтесь со своими выбросами, — я встал и повернулся лицом к говорившему со мной человеку. Им оказался молодой человек на вид около тридцати лет, высокого роста и спортивного телосложения. Волосы на голове светлые и недавно пострижены, на лоб падала аккуратная сантиметровая челка и в сочетании с гладковыбритыми щеками создавала общее впечатление аккуратности этого человека. Особый колорит его лицу придавала странная улыбка, одной стороной губ, и щегольские спортивные солнцезащитные очки, с желтыми линзами, скрывающие истинный цвет его глаз. Одет он был, в отличие от его спутника в защитный комбинезон болотного цвета. Поверх комбинезона была надета разгрузка, так же выполняющая роль бронежилета, к которой с обеих сторон были прикреплены гранаты на специальных креплениях. За спиной у него висел туго упакованный рюкзак, по виду иностранного производства, на поясе висел пистолет в кобуре, а в руках он держал американскую винтовку М-16 с оптическим прицелом.

— Что ж ты тупишь Таксист, к военным тебе хода нет, — объяснял Сникерс, — тебя и близко к блокпосту не подпустят, выстрелят из подствольника пару раз и все, нет Таксиста. Ты за периметром мужик. Вне закона. Меня зовут Сникерс, его — Прохор. Хочешь жить иди с нами.

— Ладно, Сникерс, ты как хочешь, а я пошел. Догонишь. — Прохор развернулся и отправился в сторону леса.

— Догонишь Таксист, — сказал Сникерс и отправился вслед за Прохором.

Я не знаю, откуда Сникерс знал, что я их непременно догоню, но он был прав. Оставаться одному в лесу полном всякой хрени мне не хотелось, да и военных ждать после слов Сникерса перехотелось. Доля здравого смысла в этих словах была и, я решил, что уж лучше быть в данной ситуации с людьми, у которых есть оружие, а там посмотрим.

По дороге Сникерс меня проинструктировал о правилах передвижения по зоне. Оказывается, я должен был просто идти след в след за ведущим, не отклоняясь ни на шаг. Первым шел Прохор, за ним я, а замыкающим Сникерс. Нож было решено, мне не отдавать, до выяснения обстоятельств. Еще оказалось, что мы направлялись в какой-то бункер, до которого нужно было топать 4 километра, и в неплохом темпе скажу я, чтобы пересидеть там какой-то выброс. Больше со мной ни о чем не говорили, и все мои вопросы игнорировали, ссылаясь на то, что все решиться в бункере, а пока не было времени, и мне посоветовали поберечь дыхание и не отставать.

Прохор, хоть и выглядел неуклюжим громилой, да в придачу и не очень молодым для этого, но двигался он по лесу с ловкостью бывалого легкоатлета по бегу с препятствиями. Он легко огибал встречающиеся на пути деревья, заросли кустарника и воронки от взрывов, оставшиеся здесь неизвестно после каких боевых действий. Я изо всех сил старался от него не отставать, но это мне давалось с трудом. Наверное, сказывалась усталость, накопившаяся за последние сутки, да и мой образ жизни не давал мне никаких шансов в этом стремительном марш-броске. Странно, как я ночью умудрился так долго бежать, да еще в полной темноте. Наверное, когда вопрос смерти бежит за тобой по пятам, со злорадным хрюканьем или бульканьем, да еще и с намерением тобой полакомиться, — ты способен на большее, чем способен сделать вообще. Эх, был бы в голове такой тумблер, которым можно было щелкнуть и стать суперменом, а по окончании кросса переключить его обратно и снова стать обычным человеком. Усталость, нехватка сил и отсутствие сна пробудили в памяти знакомые ощущения, казалось, будто бы со мной такое происходило раньше, что это не в первый раз в моей жизни и плавно, сами собой в памяти всплыли воспоминания об армейских марш-бросках.

Усталость, недосыпание и голод — это нормальное состояние бойца первых месяцев службы в любых войсках постсоветского пространства. Вечные ночные подъемы и отбои, скудное питание, подавленное моральное состояние, а главное круглосуточная и добросовестная помощь старослужащих воинов в твоем становлении — делают из тебя настоящего мужчину. К этому быстро привыкаешь, и относишься как к должному, но ничто так ни пугает, первые месяцы службы, как неизбежная команда: — Рота, на марш бросок становись!

Я хотя и служил в ПВО, но марш-броски у нас проводились с завидной регулярностью и почему-то, обязательно, в полной выкладке. Складывалось впечатление, что нас готовили не для отражений воздушных атак противника, а для быстрого бегства с плацдарма боевых действий, а главное, для бегства с максимально возможным количеством военного инвентаря.

По команде: — Рота, на марш бросок становись!

Мы получали бронежилеты, каски, полностью укомплектованные вещмешки, с прикрепленными к ним ОЗК, автоматы, подсумки и отправлялись в десятикилометровый забег. Весило все это добро килограммов пятьдесят и расстояние давалось нелегко. Но сложнее всего марш-бросок давался первые месяцы службы. Зачетное время определялось по последнему бойцу, незачет — перебегали заново. Старослужащим бойцам перебегать совсем не нравилось, и дабы уложиться в отведенное время, с более слабых молодых бойцов снимались вещмешки и автоматы, и отдавались в нагрузку более сильным. Как правило, я всегда бегал с тремя автоматами или вещмешками. И для того чтобы переживать весь этот физкультурный кошмар, я и выдумал следующую систему.

Когда бежишь в строю на длинную дистанцию, да еще в полной выкладке — злейший твой враг это не физическая усталость, а моральное состояние. Для преодоления дистанции с наименьшими физическими затратами следует просто отключить мозг, и стараться не обращать внимания на происходящее вокруг. Для этого, нужно сконцентрировать все свое внимание на какой-нибудь детали и не отрывать от нее взгляд на всем продолжении пути. Как правило, я выбирал взглядом вещмешок бегущего впереди бойца, и всю дистанцию для меня существовали только я и вещмешок, мерно подпрыгивающий у бойца на плечах. Звуки, от ударов сапог о землю, вторили его мерным подпрыгиваниям, и мозг отключался, марш-бросок заканчивался быстрее, чем успевал начинаться.

Вещмешок Прохора стал для меня той спасительной нитью, которая не дала мне упасть от изнеможения. Я полностью сконцентрировался на нем и все окружающее меня и лес, и зона, и Сникерс вместе с Прохором исчезло. Во всей вселенной остались лишь я и вещмешок, подпрыгивающий на плечах Прохора. Я отключился от реальности. Бежать стало легче, одышка исчезла, тело потеряло свой вес и казалось, что я могу бежать до бесконечности, пробежать хоть всю зону, хоть весь земной шар. В таком темпе мы и бежали. Неизвестно сколько прошло времени, но, в конце концов, Прохор замедлил свой бег. Но мне хотелось его подтолкнуть, сказать:- Эй, мужик, я только разогрелся, побежали вперед, быстрей, быстрей. Но он вовсе остановился и я едва не налетел ему на спину.

— Стоять, — сказал Прохор, не оборачиваясь, и поднял правую руку со сжатым кулаком.

Мы остановились. Я стоял в метре от Прохора, сзади слышалось сбитое дыхание Сникерса.

— Дальше не бежим. За мной, — он достал из кармана болт, с привязанной к нему тряпочкой и кинул вперед метров на пять.

Болт пролетел заданное расстояние и упал между деревьями. Прохор, а вместе с ним и мы со Сникерсом двинулись, к тому месту, куда упал болт.

— А что происходит? — спросил я, но на свой вопрос получил лишь очередное наставление Сникерса.

— Все нормально. Ты помалкивай и ступай след в след за Прохором, — раздался голос сзади, — Шаг вправо, шаг влево и все. Понял?

Я ничего ему не ответил. Странные они все-таки мужики. То бегут как сумасшедшие, то болтики какие-то кидают и еле ноги волокут. Я понял, что нормального разговора у нас не получиться и больше ни о чем не спрашивал. За время нашего марш-броска, пока я был в себе, в окружающей нас обстановке многое изменилось. Мы все еще были в лесу, но слово лес как-то совсем не подходило к тому месту. Деревья, а это были деревья, кардинально отличались от того что я видел раньше, и что я считал деревьями. Создавалось впечатление, что какая-то невидимая сила взяла и завязала их в узелки. Некоторые из них напоминали телеграфные столбы, без какого либо намека на ветви, некоторые были похожи на дуги обоими концами воткнутые в землю, и с какой стороны дуги ветви, а с какой корни, невозможно было разобрать. Но больше всего было деревьев-узелков и таких причудливых форм я и представить себе не мог. Все это разнообразие связывало между собой лишь одно — цвет. Все они были черного цвета, и отсутствие любой другой растительности вокруг говорило лишь об одном — здесь был пожар, и судя по деформации деревьев — крупный пожар. И все это зрелище дополнял свинцовый цвет неба над головой, тяжелым листом раскатанный в небесах.