Оранжерейный цветок

Лили спит в одной из спален. Я думаю, она прячется от нашей мамы, которая любит игнорировать Лили, когда та находится рядом. Ло с ней, так что не похоже, что она там совсем одна.

Я оглядываюсь на дверь в переднюю кабину. Это зона сигарного клуба с креслами и телевизором с плоским экраном. Я почувствовала запах сигарного дыма, как только вошла в самолет, впитавшийся в кремовую кожу.

Райк там.

Прямо через эти двери.

С моим отцом. И его отцом. И Коннором. Хотя я не уверена, что Коннор сможет быть миротворцем в этой ситуации.

Это звучит довольно неловко и дискомфортно. Я хочу пойти и спасти его от отца, но что-то подсказывает мне, что он найдет способ поговорить с Райком, несмотря ни на что.

Мама снова поворачивается ко мне, и её взгляд падает на мою футболку с надписью: Извините, я встречаюсь только с мальчиками, у которых татуировки. Я не жалею о футболке. Она мне нравится. И поэтому я ношу её, независимо от того, считает она её безвкусной ли нет.

Её пальцы бессознательно перебирают жемчуг, но она не спрашивает меня о Райке.

— Я назначила тебе прием у врача, когда мы приедем домой. Пластический хирург осмотрит твою щеку, — её пальцы отрываются от жемчуга, и она снова поглаживает мою руку. — Какие обезболивающие ты принимаешь?

Я качаю головой.

— У меня закончились.

— Мы купим тебе ещё.

— Нет, мне не больно. Всё в порядке.

Если я дотрагиваюсь до щеки, то чувствую, как натянутая рана, слегка припухшая, спускается от виска, по щеке, к челюсти. Все видят её, кроме меня. Так что трудно встретиться с этой проблемой лицом к лицу, когда я не смотрю на неё.

— Тебе так повезло, — говорит моя мама. — Ты могла потерять глаз. Он мог рассечь тебе губу, — она качает головой при виде этих жестоких образов. — Доктор отшлифует шрам, а потом я поговорю с твоим агентством...

— Что?

Я прерываю её. Я была готова пойти к врачу, чтобы он осмотрел шрам, но мне не хочется возвращаться в модельный бизнес. Всё равно меня никто не наймет.

— Ты прекрасна, Дэйзи, — говорит она, сжимая мои руки. — Они возьмут тебя обратно.

— Нет, не возьмут, мама.

Мне нужно, чтобы она приняла эту ситуацию и двигалась дальше, чтобы я тоже смогла.

— Чем это отличается от моноброви или щели между зубами?

— Это просто отличается. Я уже говорила тебе. Я не хочу работать моделью, и это не имеет никакого отношения к моему лицу.

Я попыталась объяснить своё решение по телефону, сразу после того, как выписалась из больницы. И она бросила трубку. Теперь у неё нет телефона, чтобы оборвать меня. Ей некуда деваться.

Я так решительна и непреклонна в своем выборе. Я больше не боюсь выражать свои мысли. Она не может заглушить мой голос или отнять моё мнение. Я имею значение.

Мама только качает головой.

— Мы поговорим об этом позже. Ты через многое прошла.

Она поглаживает мою ногу.

— Я думала об этом годами, — говорю я ей.

Она по-настоящему молчит и просто слушает.

Я выдыхаю.

— Я всегда хотела сделать тебя счастливой, но, делая это, я впала в глубокую депрессию, мама, — я качаю головой, и на глаза наворачиваются слезы. — Я так долго угождала тебе, что даже не нашла свои собственные мечты.

Мама тяжело сглатывает и говорит: — Почему ты не сказала мне об этом раньше? Мы могли бы найти для тебя другое занятие.

— Я пыталась пару раз, — говорю я. — Ты не слушала.

Моя мама обрабатывает это. Она не очень хорошо относится к переменам, но из-за этих фактов её глаза начали стекленеть.

— Думаю, так будет проще, — её взгляд останавливается на моем шраме. — Тогда тебе нужно начинать искать колледжи. Ты будешь на семестр позади...

— Я не пойду в колледж, — говорю я непреклонно. — У меня много денег, накопленных благодаря модельному бизнесу, и я знаю, что это причинит тебе боль... — я делаю ещё один глубокий вдох, — ...но мне не нужно твоё мнение о том, что я должна делать в будущем. Я должна узнать это сама.

Моя мама выглядит рассерженной.

— Тебе всего восемнадцать, Дэйзи.

— Мама, — говорю я. — Ты должна отпустить меня. Я обещаю, со мной всё будет хорошо.

— Я не понимаю. Я позволила тебе снять собственную квартиру. Ты жила сама по себе...

— Я не прощаюсь с тобой, — обрываю я её, также как она поступала со мной много раз в жизни. Как бы дерьмово это ни звучало — это чертовски приятно. — Мне просто нужно самой определять направление своей жизни. Вот и всё.

Я не знаю, чем хочу заниматься, но я знаю, что у меня есть годы, чтобы разобраться в этом. И эта свобода укрепляет мою уверенность и дает мне крылья, с помощью которых я смогу вылететь из этого гнезда.

Она вдыхает.

— И ты не пойдешь в колледж?

— Нет.

Она смотрит на меня некоторое время и говорит: — Ты всегда была самой легкомысленной по сравнению со своими сёстрами. Полагаю, я не должна удивляться.

Она немного щурит глаза. Думаю, это лучшее, что я могу получить. Этого достаточно для меня.

Затем она внимательно изучает мои волосы, прочесывая пальцами короткие, плохо уложенные пряди и сморщив нос.

— Мы можем сделать тебе наращивание и убрать этот цвет... Ты сама их подстригла? Это ужасно.

Она достает свой телефон и делает пометку позвонить в салон. И вот так просто, она делает вид, что я не давала никакого обещания, но я никогда не отступлюсь от него. Даже если она забудет или притворится, будто она в недоумении. Я напомню ей.

— Мне очень нравится так, — говорю я.

— Смешно, — говорит она, набирая текст на своем телефоне.

— Нет, правда, — говорю я ей серьезно. — Мне нравится, что они не идеальны, и мне нравятся блики. Я не собираюсь ничего менять.

Я смотрю на Роуз, и она гордо улыбается.

— Тебе не может это нравиться, — говорит она. — Это некрасиво.

Роуз вклинивается.

— Это её вкус.

— У неё плохой вкус, — огрызается она. — И я пытаюсь помочь ей понять это.

Роуз стонет.

— Мама, почему ты должна быть такой...