Орден Святого Георгия

Вяземского понемногу становилось почти жалко. Он еще больше размазался по стулу и явно чувствовал себя отвратительно. Стащил с головы шляпу, неуклюже вытер рукавом взмокшую лысину, снял очки и принялся вертеть их в руках, будто собрался то ли отломать дужки, то ли выдавить стекла. В общем, даже окажись на моем месте самый неопытный физиономист, он непременно увидел бы перед собой человека, который уже погрузился в панику по самую шею и собирается нырнуть еще глубже.

Но барахтаться пока не прекратил — впрочем, уже без особого толку.

— З-замолчите, — жалобно проблеял Вяземский. — У вас нет доказательств!

— Вам требуются доказательства? Что ж, пожалуйста. — Я пожал плечами. — И начнем с вашей таинственной болезни. Почерневшая рука, ногти, жуткая боль по всему телу — в общем, самые обычные симптомы в таких случаях. Надо сказать, мне следовало куда раньше догадаться, по какой именно причине вы занемогли буквально через день или два после того, как я избавил от колдовства человека по имени Захар. Солдата из Георгиевского полка, который имел глупость схватиться за нитсшест голыми руками… Итак, хотите знать — почему?

Похоже, Вяземский не хотел. Ни знать, ни вообще продолжать беседу — да и вообще выглядел так, будто предпочел бы оказаться в другом месте. Где угодно — только не здесь и не сейчас. Только никто его уже, разумеется, не спрашивал: я припер беднягу к стенке и собирался давить до победного конца.

— Ритуал снятия порчи — от примитивного наговора до самой заковыристой гадости — устроен так, что способен не только убрать колдовство от жертвы, но и вернуть его заклинателю. То есть, в данном случае — вам. — Я легонько хлопнул ладонью по столешнице. — Опытный маг, конечно же, может защититься от подобного заранее. И более того — никогда не допустит такой дурацкой ошибки. Но у вашего сиятельства определенно наблюдаются пробелы в образовании, так что последствия не заставили себя ждать. Сначала ломота в костях, потом сухая кожа, — Я начал загибать пальцы для пущей наглядности, — затем почернение, гангрена, температура, сердечный приступ и в конечном итоге смерть. Конечно же, если бы я не появился вовремя.

— Господь милосердный, что вы несете? Ритуалы, магия, порча… Почему я вообще должен слушать весь этот бред?

Вяземский отчаянно пытался выдавить из себя издевательский смешок, и, надо признать, это у него почти получилось. Первый страх прошел, и закаленный в сотнях придворных и закулисных интриг разум снова заработал, выстраивая защиту. Его сиятельство пока еще пребывал в замешательстве, но сдаваться явно не собирался.

— Слова, слова, слова — и ничего кроме, — проговорил он уже окрепшим голосом. — Вы мальчишка, гимназист, и вся эта болтовня не стоит и ломаного гроша.

— Ошибаетесь, ваше сиятельство. К моему мнению уже давно прислушиваются и Орден Святого Георгия, и тайная полиция. И если даже его вдруг окажется недостаточно — найдется еще одно. — Я торжествующе улыбнулся и закончил. — Ваша дочь во всем призналась.

Самый увесистый аргумент всегда лучше оставлять напоследок — прямо как апперкот в боксерской комбинации. Я уверенно начал раунд, чуть сбавил обороты в середине, а под конец даже дал его сиятельству чуть отыграться, усыпляя бдительность — и добил одним ударом.

Чистый нокаут. Вяземский вытаращился, побледнел и с хрустом переломил ни в чем не повинные очки пополам. Кажется, даже поранил пальцы — но это его вряд ли уже волновало. Градус напряжения, повисшего в воздухе между нами, за считанные мгновения взвился запредельных показателей, и я на всякий случай даже отстранился и будто бы невзначай уперся ладонью в край стола. Чтобы, в случае чего, успеть прижать его сиятельство к стулу до того, как он вскочит, начнет размахивать револьвером или выкинет глупость помасштабнее. Даже старая и израненная крыса, загнанная в угол, все еще может бежать или драться.

Вяземский выбрал второе.

— Захлопни пасть, подсвинок! — прорычал он, привставая. — Еще одно слово о моей дочери — и, клянусь богом, я вас тут всех в порошок сотру… Ты еще не знаешь, кто такой Петр Вяземский!

— Представьте себе — знаю. — Я выдержал полыхающий мощью Таланта взгляд, не мигая. — Петр Вяземский подлец, трус и убийца. Не исключаю, что еще и изменник. И даже будь у вас возможность избавиться от меня без лишнего шума — а ее у вас, очевидно, нет и уже не будет — моя смерть лишь укрепит подозрения и похоронит окончательно и вас, и всю вашу семью. И в первую очередь — несчастную Катерину Петровну.

Стол под моими ладонями заметно остыл. Казалось, еще немного, и по скатерти поползут морозные завитушки. Вяземский вобрал из окружающего пространства столько энергии, что вполне мог бы врезать. Не кулаком, конечно — у Владеющего такого класса в арсенале просто обязаны быть умения и посолиднее обычного мордобоя. Сила, которая умеет исцелять человеческое тело, вполне годиться и для того, чтобы превратить его в визжащий кусок плоти. И еще неизвестно, справится ли моя защита, если его сиятельство слетит с катушек настолько, чтобы пустить в ход Талант.

Но мгновение шло за мгновением, и я все больше убеждался, что бой все-таки закончился — и закончился моей победой. Зал ресторана был почти пуст, и все же за нашей беседой наблюдало достаточно чужих глаз: рабочие, пара сибиряков в темном углу, дед Федор на лестнице… А когда Вяземский повысил голос, к ним наверняка присоединились и поварята с кухни. Возможностей силового решения нашей деликатной проблемы — если они вообще были — определенно становилось все меньше и меньше.– Ладно… Господь милосердный, ладно! — Вяземский рухнул обратно на стул. — Просто скажите — чего вам нужно?

Глава 3

— Чего мне нужно? — усмехнулся я. — Правду. И ничего кроме правды. Чистосердечное признание облегчит вашу совесть.

— И мой кошелек? — Вяземский сердито сверкнул глазами. — Вы ведь этого хотите, сударь?

Удивительно, как все таки сильно люди переоценивают деньги. Это почему-то свойственно даже тем, кто родился в дворце и за всю свою жизнь ни разу ни в чем не нуждался. Впрочем, аристократами в таких случаях движет не собственный печальный опыт, а скорее затаенное презрение ко всем прочим сословиям. Вяземский вряд ли интересовался моей биографией — и видел перед собой самого обычного гимназиста. Человека чуть ли не с самого дна дворянского общества. Того, кому можно заткнуть рот достаточно толстой пачкой купюр.

— Вот как? Хорошего же вы мнения о моей персоне… Даже обидно. — Я осуждающе нахмурился и покачал головой. — Нет, я не нуждаюсь в деньгах, ваше сиятельство. А если бы и нуждался — вряд ли мое молчание вам по карману.

— Зато свое я готов предложить совершенно бесплатно. Вы и представить себе не можете, куда лезете, милостивый сударь. — Вяземский огляделся по сторонам и закончил уже тише: — Если я заговорю, то вряд ли проживу дольше пары недель.

— Поймите наконец, ваше сиятельство. — Я облокотился на стол и подался вперед. — Вы уже погибли. Виновный в подобных преступлениях непременно ответит перед законом, дворянским собранием и лично государем императором. Рано или поздно — очевидно, это лишь вопрос времени. Такое не простят ни при каких обстоятельствах, и вас не спасет ни имя, ни лучшие столичные адвокаты, ни даже бегство. У российского правосудия длинные руки, и оно достанет любого. И в Баден-Бадене, и в Париже, и даже за океаном… Признаться, я даже не знаю, что хуже: отправиться на плаху, или всю оставшуюся жизнь вздрагивать, услышав шаги за дверью, — я поморщился. — Так или иначе — ваша судьба уже решена. Но пока еще можно спасти Катерину Петровну. И остальных, кого вы имели глупость втянуть в свои игры.