Орехов

– Если у тебя отец черт, значит, ты сам чертенок. Не смей ругаться, не поворачивая головы, спокойно сказал Орехов.

– Я не матерно. Я матерно никогда не позволяю. А где он валандается, чего домой не идет?

– Ты голодный?

– Конечно, голодный... Я два блина слопал. Софья дала...

– Сбегай за колбасой.

– А сколько брать? Кило?..
– Он захохотал своей остроте и серьезно спросил: - Триста грамм?

– Четыреста... В левом кармане куртки возьми. Слышь? Во внутреннем!

– Что я, не знаю?
– презрительно хмыкнул Вовка, быстро подставил табуретку, влез на нее и вытащил из кармана куртки деньги.

– Ух ты! Получка?

– Аванс.

– Ага, верно!
– поправился Вовка.
– Аванс. Ну, я дунул!
– и выбежал вон.

Минут через десять он вернулся бегом, как ушел, шлепнул на стол колбасу и разложил по столу сдачу. Во рту у него тоже была колбаса.

– Довесок, - пояснил он, напоказ громко чмокая.
– А ты что пьешь больно медленно? Все так и осталось, пока я ходил.

– Вечер длинен. Надо планировать. Ты режь колбасу-то. Ешь.

Они закусили. Он лежа медленно жевал, а Вовка вертелся на стуле, поглядывая в окно.

– Чего она меня блинами угощала, знаешь? Опять ей причудилось, что Монька в колодец вякнулся. Завелась на всю-ю катушку! И вот мотается, как кошка угорелая. После отыскался, вот обрадовалась! Псих. Сдохнешь от нее! Он хихикнул и покосился на Орехова. Убедившись, что рассказ успеха не имел, задиристо спросил: - А что, не псих, скажешь? Ну скажи? Не псих? Не псих?

– Псих, - сказал Орехов медленно, - это кто сдуру чудит.

– Ну ясно, - внимательно слушая, сказал Вовка.

– А тут, может, вовсе другое.

– Какое такое другое?

– Не наше с тобой дело какое... А вдруг, например, когда-нибудь в колодце она уже видела что-нибудь?

Минуту Вовка сопел, все медленнее прожевывая хлеб с колбасой.

– Не Моньку?

– Не Моньку.

– А ты не выдумал?.. А чего он туда полез, дурак?

– Почем я знаю... Едва ли чтоб сам полез.

– Фашисты?
– прошипел Вовка, широко открывая глаза.
– Верно я говорю?
– И рассеянно принялся за колбасу, безброво хмурясь, озабоченно что-то прикидывая в голове.

Немного погодя он увидел из окна отца:

– Является, бродяга... Гляди, и не торопится!..
– И не спеша пошел встречать.

Орехов налил себе еще около полстакана, отпил немного и опять стал ждать, но ему опять помешали. Тут же Вовка вернулся, веселый, сияющий:

– Папка выпивши и еще с собой принес. Чудит! Пошли к нам в гости.

– Нет, я полежу, - сказал Орехов.

Вовка неохотно вышел.

К этому времени Софья Львовна вспомнила наконец, что все еще не отдала чужое письмо, и постучала в дверь.

– Вы уже дома?.. Так вам тут письмо.

Не вставая с кровати, Орехов попросил подсунуть письмо под дверь и услышал шелест бумаги на полу. Голубоватый квадрат скользнул и остался лежать, и он даже не подумал идти его подбирать, не могло быть ему никаких интересных писем, только приподнялся на локте, отхлебнул из стакана, откинулся на мятую блинчатую подушку и опять стал ждать.

Дверь распахнулась, и, дружно держась за руки, шумно ввалились Вовка с Дрожжиным.

– Чего же это ты? От нашей компании отбиваться, бирюк! А?.. дружелюбно погрозился Дрожжин.

– Я полежу, - сказал Орехов, слегка помахав кистью руки вместо приветствия. У него уже начинало отходить на сердце, и теперь хорошо было бы подумать в одиночестве.
– Полежать хочется.

– Ну, мы твои гости!
– покладисто согласился Дрожжин.
– Вовка, марш за припасами, все сюда! Живо!

Вовка стрелой выскочил за дверь.

– Все-таки при мальчишке хлебать эти прохладительные напитки...
– вяло поморщился Орехов.

– Ой, грех...
– смеясь, замотал головой Дрожжин.
– Вот перееду в коттедж-особняк, начну напитки принимать исключительно в своем скромном холле, а Вовку, чтоб не портился, каждый раз буду запирать в сортире...

Вернулся Вовка, прижимая обеими руками к груди и сверху придерживая подбородком кулек с пряниками и коробку с печеньем. От старания не разронять и от удовольствия язык у него был высунут, он гордился тем, что отец, когда возвращался выпивши с получки, притаскивал ему груду пряников, печенья. Вовка только и жил в полное свое удовольствие, когда отец был выпивши, ждет не дождется каждый раз такого дня, ладно еще, что ждать-то не долго приходилось, и тогда уж у них начиналась дружба, пряники и веселье до самой ночи.

Письмо, которое Вовка при входе задел ногой, с легким шуршанием скользнуло на середину комнаты.

– Письма у тебя по полу валяются, - сказал Дрожжин и вдумчиво стал разливать в стаканы, аккуратно поровну.

Вовка выложил на стол припасы, раздал каждому по прянику, а себе, как непьющему, вытащил сразу два.

– Нераспечатанное!
– сказал Дрожжин, закусывая пряником и издали разглядывая письмо.
– Давай я прочитаю, если тебе тяжело. Вовка, подай!

Вовка поднял письмо с полу, и отец протянул к нему руку.

– Не твое, не лапай!
– сказал Вовка отцу и отдал письмо Орехову.

– Ладно, успеется!
– равнодушно, не глядя даже на конверт, Орехов отложил письмо на стол.

– А может, что интересное? Срочное какое-нибудь?
– Дрожжин сам усмехнулся такому предположению.
– Может, тебя восстанавливают на прежней ответственной должности, а?.. Вот это бы да!

– Поди ты... Неужели ты воображаешь, что я мечтаю?

– В случае чего, ты тогда меня с Вовкой к себе в секретарши возьми.

– Будет трепаться-то!
– с удовольствием слушая, снисходительно усмехнулся Вовка.
– Завелся!

– Я у двери сяду и пойду от посетителей отлаиваться: "Вы куда претесь, гражданка? Товарищ Орехов совершенно занятый для разговоров с вами!.. Товарищ Орехов проводит важное совещание!" - а ты в это время сиди за дверью, бутерброды с разной начинкой кушай, кофием запивай...

– Не был я таким. Это в "Крокодиле" рисуют, отвяжись ты от меня.

– Ага, мне тоже не верится, - вдумчиво разглядывая стакан в своей руке, Дрожжин вздохнул.
– Не верится, что ты каким-то там... этим... работником был.