Орел девятого легиона

Марк весь день испытывал дурноту от боли, а от тяжелого сладкого запаха его подташнивало. Партию он сыграл сегодня из рук вон плохо, он сам это знал. Ему не лежалось. В поисках более удобной позы он все время менял положение. И сейчас он опять передвинулся, делая вид, что просто хочет взглянуть на Волчка. Уже почти взрослый, великолепный, тот лежал, растянувшись на прохладной траве рядом с Проционом, давно ставшим его другом.

Дядя Аквила следил взглядом за желтой трясогузкой, сидевшей на крыше бани, и Марк опять заворочался, надеясь, что тот ничего не заметил.

– Что, рана беспокоит? – спросил вдруг дядя Аквила, по-прежнему не отводя глаз от трясогузки, гонявшейся за мухами по теплым черепицам.

– Нет, дядя, – ответил Марк. – Почему ты так решил?

– Так мне показалось. Ты уверен, что все в порядке?

– Абсолютно.

Дядя Аквила перевел взгляд на Марка.

– Ну ты и лжец, – заметил он как бы между прочим. И, увидев, что губы Марка сжались, наклонился вперед и с треском хлопнул большой ладонью по доске, разбросав шашки. – Хватит! Это продолжается достаточно долго. Раз этот толстый дурень Ульпий ничего не понимает в своем ремесле, я пошлю за моим старым другом, врачующим в Дурине. Уж он-то знает свое дело. Руфрий Галарий – вот его имя. Он был одним из наших полевых хирургов. Он приедет и посмотрит твою ногу.

– Я не мог и рассчитывать на это, – пробормотал Марк. – От Дурина сюда путь неблизок.

– Он приедет, – повторил дядя Аквила. – Когда-то мы с ним вместе охотились на кабана. Не сомневайся, приедет.

И он приехал.

Руфрий Галарий, бывший полевой хирург Второго легиона, испанец, выбритый до синевы, с веселыми глазами, короткими курчавыми волосами, едва тронутыми сединой, и выпуклой могучей грудью. Его грубые руки борца, как оказалось в один из ближайших вечеров, были уверенными и нежными. Марк лежал на своем узком ложе, а друг его дяди обследовал раны. Осмотр затянулся. Закончив наконец, врач прикрыл Марку ноги покрывалом, выпрямился и заходил взад и вперед по комнате, изрыгая проклятья.

– Кто, во имя Тифона, обрабатывал рану? – вопросил он, круто обернувшись к Марку.

– Гарнизонный хирург в Иске Думнониев.

– Провел там двадцать лет и пил, как погонщик мулов на сатурналиях, не пропуская ни одного вечера, – зарычал Галарий. – Знаю я этих обойденных чином гарнизонных хирургов. Мясники и убийцы, все до одного!

Он с презрением грубо фыркнул.

– Вовсе не каждый вечер, человек он был трудолюбивый, – возразил Марк, пытаясь защитить небритого и довольно жалкого старика, которого вспоминал с симпатией.

– Пф! – воскликнул Галарий. Затем его манера резко переменилась, он присел на край ложа. – Дело в том, что он не довел свою работу до конца.

Марк облизнул кончиком языка вдруг пересохшие губы:

– Значит… все надо переделывать?

Врач кивнул:

– Покоя тебе не будет, пока рану не обработать заново.

– И когда?.. – начал было Марк и замолчал, пытаясь изо всех сил унять постыдную дрожь в губах.

– Завтра утром. Раз уж этого не избежать, то чем скорее, тем лучше.

Он положил руку на плечо Марку и задержал ее там.

Марк с минуту лежал, весь напрягшись, ощущая на плече эту грубую, но добрую руку, потом испустил долгий, неровный вздох и расслабился. Он даже попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой:

– Прошу простить меня. Я, кажется, очень устал.

– Охотно верю, – согласился хирург. – Тебе здорово досталось. Да, да, мне объяснять не надо. Но скоро все будет позади, и жизнь пойдет веселее. Обещаю тебе.

Он посидел еще немного, разговаривая о предметах, далеких от того, что предстояло Марку утром, – вплоть до запаха местных устриц и беззакония провинциальных сборщиков налогов; поболтал он и о прежних днях на силурийской границе и о давнишней охоте на кабана вместе с дядей Аквилой.

– Мы с твоим дядюшкой были недурными охотниками, а теперь мы с ним закостенели в суставах и в привычках. Иногда, думаю, уложу-ка я вещи да отправлюсь попутешествовать, пока не приржавел к месту окончательно. Но для путешествий у меня не та профессия. Имея ремесло хирурга, так просто не побродишь по свету. Вот глазной врач – дело другое, это подходящее ремесло для последователя Эскулапа, который любит бродяжничать. Тут, на севере, многие страдают болотной слепотой, и звание глазного врача проведет человека там, где не пройти легиону.

И Галарий пустился в описание похождений одного своего знакомого, который несколько лет назад переплыл Западный океан и занимался своим ремеслом в дебрях Гибернии [17] . Марк не слишком внимательно вслушивался, не подозревая, что придет время и эта история сыграет еще очень важную роль.

Наконец Галарий встал и потянулся так, что с хрустом расправились мышцы могучей спины.

– Теперь я иду к Аквиле поболтать перед сном про охоту. А ты лежи спокойно, постарайся как следует выспаться, я появлюсь рано утром.

17

Нынешняя Ирландия.

И, коротко кивнув, он вышел на галерею. С ним вместе, казалось, испарилось и все старательно удерживаемое мужество Марка, он с ужасом осознавал, что весь дрожит – дрожит от запаха боли, как лошадь – от запаха пожара. Он лежал, заслонив глаза рукой, и бичевал себя презрением, но это не помогало. В животе у него словно лежал кусок льда, и он чувствовал себя очень одиноко.

Внезапно по полу кто-то пробежал, и в плечо ему ткнулся влажный нос. Марк открыл глаза и увидел перед собой улыбающуюся морду Волчка.

– Спасибо тебе, – сказал он, и, отодвинувшись немного в сторону, обхватил огромную голову, а Волчок поставил передние лапы на постель и любовно задышал ему в лицо. Близился закат, свет заходящего солнца хлынул в спальню, и на стенах и на потолке словно заплескалась дрожащая золотая вода. Марк не заметил, как подкралось солнце: неожиданный свет ослепил его с той же силой, как оглушает грянувший рев трубы. Свет Митры возник внезапно из тьмы.

Эска, появившийся сразу вслед за Волчком, отбросил на залитую солнцем стену большую тень. Он шагнул к краю ложа.

– Я говорил с Руфрием Галарием, – сказал он.

Марк кивнул:

– Утром ему понадобится твоя помощь. Ты согласен помочь ему ради меня?

– Я – личный раб центуриона. Кому, как не мне, помогать? – Эска нагнулся и поправил покрывало.

В это время со двора послышалась какая-то возня. Блеющий голос старого Стефаноса громко протестовал, затем раздался высокий, звонкий, настойчивый девичий голос:

– Пропусти меня! Не пропустишь – я тебя укушу!

Возня и шум возобновились, и раздавшийся через мгновение вопль боли ясно показал, что угроза приведена в исполнение. Марк с Эской обменялись недоумевающими взглядами. Под колоннадой послышался топот легких ног, и в комнату влетела Коттия – пылающая, воинственная фигурка в ореоле закатного света.