Орел и грифон

А и вправду — было ли? Ярополк посмотрел на руку и поморщился при виде следа от кнута, красной полосой оплетшего запястье.

— Преслава! — нерешительно позвал юноша.

— Княже! — откликнулся из кустов близкий голос, — слава Богам, а то я уж испугалась, что ты не придешь.

Продравшись через густые заросли, Ярополк оказался на небольшой поляне, с трех сторон окруженной лесом, а с четвертой — течением Ужа. Посреди высокой травы и стояла Преслава — держа в руке охапку цветов, она с наслаждением принюхивалась к ним. Вот она увидела молодого князя и, отбросив цветы, широко улыбнулась ему.

— Чудная ночь, княже!- просто сказала она. Ярополк шагнул к ней и девушка, поведя плечами, сбросила меховые одежды, ослепляя наготой белого тела. У княжича застучало в висках, пах налился мучительной тяжестью и он шагнул вперед, на ходу сбрасывая одежду. Преслава легла на траву и княжич, положив меч рядом, прильнул к алым девичьим губам. Тонкие руки сомкнулись вокруг его шеи, стройные ноги обхватили его талию и Преслава громко застонала, когда уд Ярополка прорвал тонкую преграду, пролив первую кровь в высокие стебли. Но когда и сам Ярополк, выгнув спину, уже готовился разрядиться в девичьи недра, его шею вдруг снова захлестнул кнут, резко сдергивая его с княжны. Отчаянно ругаясь, юноша повалился на спину, пытаясь сорвать с шеи удавку, пока его торчащий член изливался семенем, орошая траву и землю.

— Опять вопишь, — раздался за его спиной знакомый голос, — тебе же ясно сказали — что-то в лесу да оставить придется.

Кнут соскользнул с его шеи и Ярополк, обернувшись, увидел у края поляны лисунку, поигрывавшую кнутом, а в ветвях над ней — русалку.

— Семя ничто, лоно все, — улыбнулась зеленоволосая красавица, — и есть ли где лоно, более плодородное чем сама Мать-Сыра Земля. Это и есть ваш дар — ее кровь и твое семя, что зародят новых духов Лесу.

— Дурной еще, — пренебрежительно усмехнулась лисунка, сворачивая кнут, — не понял, куда попал. Ты, подруга, — она посмотрела на Преславу, — уж поучи, как можешь.

— Вместе поучим, — улыбнулась русалка и, соскользнув с ветвей, легкими шагами двинулась к молодым людям. Лисунка, поморщившись, развернулась и исчезла в лесу, тогда как оставшиеся девушки — живая и нежить, — прильнули к Ярополку, лаская его нежными поцелуями по всему телу. Вскоре он уже лежал средь высоких трав, пока на его бедрах, словно лихая наездница на горячем жеребце, скакала княжна Преслава, оглашая лес громкими стонами. Сам же Ярополк, даже если бы и хотел, не мог издать ни звука — на его лице сидела русалка, двигая бедрами, прохладными и нежными, словно кожа зеленой ящерки, и молодой человек жадно пил терпкую влагу, пахнущую соком свежесрезанных трав и полную дикого, невероятно сладкого меда.

«...и брака у нихъ не бываше, но умыкиваху у воды д?виця»

Уже светало, когда Преслава и Ярополк — уставшие, грязные, в растрепанной, кое как напяленной одежде, вышли к остальным. Князь Ниско попытался нахмуриться при виде простоволосой сестры, с пухлыми от поцелуев губами и шальным весельем в голубых глазах. Однако сама Преслава даже не посмотрела в его сторону. Мустислава же, переглянувшись с Саломеей, наоборот, лишь рассмеялась.

— У вас товар, у нас купец, — сказала она, — всему делу, стало быть, венец. Не смотри волком, племянник — лучшего жениха для сестрички тебе ввек не сыскать. Лес их венчал, лес их и вернул, обоих — а против воли Хозяев уж точно не тебе идти. Так что, скоро, стало быть, веселым пирком, да за свадебку!

— Сразу с двумя невестами причем, — подхватила Саломея, — так что смотри, не оплошай потом...жених.

Громкий хохот грянул со всех сторон и сам Ниско, невольно улыбнувшись, согласно махнул рукой.

— Быть по тому!

Между позором и войной

Михаил блаженно потянулся на устланном шелковыми перинами ложе и протянув руку к столику из черного дерева, взял золотой кувшин приятно отягощавший руку. Пахнущая медом кипрская нама, сладостно защекотала небо и язык изысканным привкусом специй, орехов и южных фруктов. Нет, как не будоражат кровь походы и сражения, как не ласкают слух восторженные крики на Ипподроме приветствующие очередной триумф императора, а все же и такие вот редкие мгновения покоя и роскоши, имеют свою неповторимую прелесть. Молодой император усмехнулся, представив, что бы сказал на эти мысли Асмунд — старый вояка, несмотря на свое высокое звание, по сей день жил в небольшом доме, всего с парой рабынь, приглядывающих за нехитрым хозяйством, — и вновь отхлебнул вина. Бросил небрежный взгляд вниз — слева, положив голову ему на грудь, сладко сопела Рашми — с тех пор как Михаил вернулся из Италии, редкую ночь индийская прелестница не проводила в постели ромейского владыки. Разметавшиеся по кровати черные волосы волнующе щекотали кожу, сползшее покрывало обнажало округлые формы и стройные ноги танцовщицы.

Место справа от императора также не пустовало — закинув ногу ему на бедро, здесь сладко посапывала красивая девушка со округлыми, словно наливное яблоко, грудями и такими же соблазнительными ягодицами. Длинные волосы, светлые настолько, что казались почти седыми, обрамляли очаровательное личико, с пухлыми алыми губами и забавным вздернутым носиком. Уроженку далеких северных краев, из племени, название которого мало кому в столице что-то говорило, эту девушку еще в детстве выкрали из родной деревни хазары. Пройдя через нескольких работорговцев, она оказалась в Городе Царей, где природная гибкость и выявившийся музыкальный слух, позволили молоденькой рабыне обучиться самым разным танцам, а броская внешность не оставляла равнодушной самых пресытившихся ценителей женской красоты. О прежней жизни, которую девушка почти не помнила, осталось только имя — Гольда, хотя во всей столице нашлось немного людей, кто догадался бы, что оно означало.

Словно почувствовав, что Михаил смотрит на нее, девушка сладко потянулась и открыв небесной голубизны глаза, лукаво произнесла.

— Доброе утро, ваше величество!

Вместо ответа император привлек ее к себе, губами и языком лаская алые ягодки сосков. Девушка, смеясь, подносила к его рту то одну, то другую грудь, то и дело прерываясь на то, чтобы слиться с Михаилом в жадном поцелуе. Их возня разбудила и Рашми — и девушка правильно оценив обстановку, не замедлила влиться в утренние любовные игры. Пока Гольда быстрыми поцелуями покрывала мужскую грудь, то и дело покусывая соски, Рашми, склонившись над чреслами Михаила, умело вобрала напрягшуюся плоть в свой похотливый рот. Возбудив императора, индийка проворно сменила позу, оседлав его бедра и впустив стоявший колом член в истекающий влагой любовный грот. Оглашая воздух громкими стонами, она скакала на Михаиле, впившегося пальцами в блестящие от пота бедра, в то время как Гольда, прильнув к подруге сзади, нежно ласкала ее тяжелые груди, время от времени сливаясь со смуглой красавицей в страстном поцелуе. Целовались они и когда Михаил, издав громкий рык, излился во влажные недра Рашми: соскользнув с его бедер индийка принялась исступленно вылизывать липкие от семени императорские чресла, к чему тут же присоединилась и блондинка. Когда же мужской член вновь пришел в боевую готовность, уже Гольда впустила его в себя, пустившись в неистовую скачку, пока Рашми изощренно ласкала подружку. Если между девушками и имелась какая-то ревность в борьбе за расположение императора, внешне она никак не проявлялась — перед владыкой обе танцовщицы выказывали всяческое расположение друг дружке, соперничая разве что на любовном ложе, где природная пылкость и неутомимость лесной дикарки встречалась с любовным искусством уроженки далекого Востока, воспитывавшейся в храмах сладострастных индийских божеств.

Когда же любовная троица досыта насладилась друг другом, девушки, после того как разделили с императором скромный завтрак из сыра с оливками, яйцами, фаршированными икрой и тающем во рту катаифи с миндалем, корицей и медом, наконец, упорхнули из дворца. Михаил же, облачившись в свое обычное одеяние, вызвал к себе дромологофета Александра — высокого худого мужчину, с завитой черными кудряшками бородой, одетого в фиолетовую тунику с золотым таблионом на груди и небольшой красной шапке. Среди прочего, он отвечал и за работу с иноземными посольствами — о чем сейчас он и докладывал молодому императору.

— Агарянское посольство прибыло еще вчера, — сообщил Александр, — как я понял, халиф Ибрахим хочет возобновить мирный договор на прежних условиях.

— Хитрый какой, — усмехнулся Михаил, — не удалось взять нас с наскоку, теперь хочет отыграть все взад. Так легко он у меня не отделается.

— Насколько я могу судить, — заметил Александр, — это слова нашептывает халифу его визирь Джафар. После разгрома под Кесарией, он возвысился в глазах халифа, поскольку с самого начал был против войны. Агарянам сейчас вообще не до войны — они давят мятежи в Хорасане и Инде, а также все с большим беспокойством смотрят на север — и здесь, как мне кажется, наши опасения сходятся.