Орел приземлился
Шрифт:
– Сорок один год.
Он осушил свою пинту. Я сказал:
– Выпейте еще одну и расскажите мне о Штайнере.
Губная гармошка резко замолкла, разговор замер. Старый Лейкер Армсби глядел на меня поверх кружки с тем же хитрым выражением лица, что и прежде.
– Штайнер? – спросил он. – Ну, Штайнер был...
Джордж Уайльд прервал его, собирая пустые кружки и вытирая стол тряпкой:
– Все, сэр, время, пожалуйста.
Я посмотрел на часы. Было два тридцать. Я запротестовал:
– У вас неверные часы. До закрытия еще полчаса.
Он взял мою рюмку водки и подал мне.
– Это
В воздухе повисло такое напряжение, что его, казалось, можно было потрогать рукой. Все смотрели на меня, и лица их были жесткими, без выражения, глаза, как камни, а чернобородый великан придвинулся к концу стола и облокотился на него, грозно уставившись на меня.
– Вы слышали, – сказал он тихо, с угрозой в голосе. – А теперь выпейте, как пай-мальчик, и ступайте домой или где вы там живете.
Я не спорил, потому что атмосфера с каждой минутой накалялась. Не торопясь, я выпил водку с тоником, как будто этим что-то доказывая им или себе, и вышел.
Странно, но я не рассердился. Я был захвачен всем этим невероятным делом и конечно же слишком далеко зашел, чтобы отступить. Мне необходимо было получить ответы на ряд вопросов. И вдруг мне стало ясно, как их получить.
Я сел в машину, переехал через мост, выехал из деревни мимо церкви и дома священника в направлении Блэкни. В нескольких сотнях ярдов от церкви я съехал на колею, оставил там машину и вернулся пешком, захватив с собой маленький фотоаппарат, лежавший в отделении для перчаток.
Я не боялся. В конце концов, со мной уже был случай, ставший потом известным, когда меня выдворила из отеля «Европа» в Белфасте и отвезла в аэропорт вооруженная группа, которая предложила ради моего же здоровья сесть в ближайший самолет и никогда не возвращаться. Но я возвращался, и не раз, и даже написал об этом книгу.
Когда я вернулся на кладбище, камень в честь Штайнера и его людей был точно в том же положении, в котором я его оставил. Я еще раз проверил надпись, чтобы убедиться, что не выставляю себя на посмешище, сделал несколько снимков в разных ракурсах, затем поспешил к церкви и вошел в нее.
В нижней своей части колокольня отделялась занавеской. Я зашел за нее. На перекладине аккуратно висели алые и белые стихари хора мальчиков, там же стоял старый, окованный железом сундук, сверху из темноты спускалось несколько веревок от колоколов, а на стене висела доска, которая сообщала всему миру, что 22 июля 1936 г. был великий колокольный перезвон. Я с интересом отметил, что Лейкер Армсби был отмечен как один из шести звонарей, осуществлявших этот перезвон.
Еще интереснее были отверстия в доске, которые в свое время заделали гипсом и закрасили. Отверстия шли дальше по стене и явно были образованы пулеметной очередью, что казалось уж совсем невероятным.
Искал я церковную книгу, где регистрировались похороны, но не нашел ни книг, ни документов. Выйдя из-за занавески, я заметил в стене за алтарем маленькую дверцу. Когда нажал на ручку, дверь легко открылась, и я вошел в помещение,
явно ризницу, маленькую комнату, обшитую дубовыми панелями. Там стояла вешалка, на которой висели две рясы, несколько стихарей и риз, большой дубовый старомодный шкаф и письменный стол.Прежде всего я открыл шкаф и сразу же нашел то, что мне нужно. На одной из полок были аккуратно сложены всевозможные церковные книги. Книг, регистрирующих похороны, было три, и 1943 год был во второй. Я быстро перелистал страницы, чувствуя, что меня ожидает огромное разочарование.
В ноябре 1943 г. зарегистрировано было две смерти, обе относились к женщинам. Я лихорадочно начал листать назад, к началу года, что заняло немного времени, затем закрыл книгу и положил ее на место. Значит, простой путь был для меня заказан. Если Штайнер, кем бы он ни был, был похоронен здесь, он должен быть записан в книгу. Это незыблемая статья закона Англии. Так что же это все означает, черт побери?
Я открыл дверь ризницы и вышел, прикрыв ее за собой. В церкви я увидел двоих из паба: Джорджа Уайльда и чернобородого, в руках которого я с тревогой заметил двустволку.
Уайльд мягко сказал:
– Я же советовал вам уехать, сэр, вы должны это признать. Почему же вы ведете себя неразумно?
Чернобородый сказал:
– Какого черта мы ждем? Давай покончим с ним.
Он двинулся с удивительной быстротой для человека его роста и схватил меня за отвороты плаща. В этот момент дверь в ризницу отворилась, и к нам вышел Верекер. Один бог знает, откуда он появился, но я, безусловно, был рад его видеть.
– Что, скажите на милость, здесь происходит? – требовательно спросил он.
Чернобородый ответил:
– Предоставь это нам, отец, мы справимся.
– Не надо, Артур Сеймур, – сказал Верекер. – Отойди.
Сеймур тупо уставился на него, не отпуская меня. Я мог бы окоротить его несколькими способами, но похоже было, что не стоит.
Верекер повторил:
– Сеймур, – и на этот раз в голосе его послышались металлические нотки.
Сеймур медленно отпустил меня, а Верекер посоветовал:
– Не возвращайтесь сюда больше, мистер Хиггинс. Теперь вы можете понять, что это не в ваших интересах.
– Хорошо сказано.
Я, конечно, не ожидал криков «держи», «лови», особенно после вмешательства Верекера, но оставаться было неразумно, поэтому я трусцой побежал к машине. Подумать об этом таинственном деле можно было и позже.
Я свернул на колею и увидел Лейкера Армсби, который сидел на капоте моей машины и свертывал самокрутку. Когда я подошел, он встал.
– А, вот и вы, – сказал он. – Значит, удалось удрать?
На лице его опять было то же самое хитрое выражение. Я вытащил сигареты и предложил ему.
– Знаете что? – сказал я. – По-моему, вы не так просты, как кажетесь.
Он хитро ухмыльнулся и выпустил клуб дыма в дождь.
– Сколько?
Я сразу понял, что он имеет в виду, но в тот момент решил поиграть с ним.
– То есть как – сколько?
– Сколько дадите, чтобы узнать о Штайнере?
Он облокотился на машину, глядя на меня в ожидании, поэтому я достал бумажник, вытащил из него пятифунтовую бумажку и держал ее между пальцев. Глаза его загорелись, он протянул руку, я отстранил свою.