Организация

Американец скрылся за углом, и Никита ускорил шаг. Но стоило ему свернуть в непроглядную мглу проулка, лишь кое-где пронизанную тусклым светом огоньков, как невероятная мощь сдавила его горло. Кто здесь? спрашивал он хрипло. Захлебывался. Хотелось отплеваться, а заодно выкинуть из рта внезапно взгигантивший, закопошившийся внутри допотопным чудищем язык. Напряженное лицо Томаса Вулфа, большое, с чуточку брезжущим монголоидным элементом, плоское, как подметка сношенной туфли, возникло в ужасающей близости, заставив сыщика вздрогнуть. При очевидной непочтительности обращения с ним со стороны этого громилы ноги Никиты сами собой отчалили от земли, быстро теряя ее в пустоте неумолимо расширяющегося пространства. Сопротивление таяло в зародыше.

– Ты за мной следить, - нагло заявил американец. Он не спрашивал, а утверждал.

– Я не следил...
– цедил в недостаче воздуха сыщик.
– Отпусти, ты, черт...

Ноги его уже стояли на земле, но без привычной основательности, в них пробегала дрожь, искрила электричеством в смертельном холоде близко подобравшейся могилы. Рука противника продолжала сдавливать ворот рубахи обмершего сыщика, тогда как другой, свободной рукой он с тем же проворным искусством, что и поезд на вокзале, ощупывал карманы своей спокойной, нерассуждающей жертвы.

Вдруг чья-то тень бесшумно мелькнула в темноте за спиной американца. Увлеченный своим делом, не услышал Томас Вулф подкрадывающейся опасности. Никита испустил вздох облегчения, узнав Аню, но вера в избавление была недолгой, ибо не могла слабая девушка реально помочь ему, когда он и сам изнемогал, ощущая полное бессилие в руках американского атлета.

Аня привстала на цыпочки, щелкнула языком как бичом, ее глаза ярко вертелись на манер огоньков милицейской машины, и она стрекотала, словно сверчок, осыпая американца бранью и замахиваясь на него сумочкой. Удар пришелся тому по затылку. Томас Вулф от неожиданности ослабил хватку, и Никита, воспользовавшись его замешательством, отскочил в сторону.

– Ах ты жаба американская!
– закричала Аня, нагнетая активность сумочки.
– Дешевый сукин сын! Ты почему нашего человека мучишь? У тебя проблемы? Ты чего пристал к парню?

Рассудил за благо американец удариться в бега, да не тут было! Аня клопом повисла на нем и впивалась, орудуя маленькой челюстью.

– Что дама хотеть?
– удивлялся Томас Вулф.

Он стряхивал с себя укусы и не мог сообразить их причину.

– Я знаю, чего хочу! А ты?
– перекинулась победительница на Никиту. Я же говорила тебе, чтобы ты без меня ничего не предпринимал!

Наконец рисунок общения обрел некоторую статичность.

– Он следить за мной, - сообщил американец, важно упирая палец в грудь сыщика.
– А вас, девушка, я, кажется, видеть уже.

– Еще бы, ты же к моему дяде повадился ходить, все машину свою ищешь.

– О, мой машина! мой боль! мой утрата!
– с глубоким надрывом протрубил американец.

Никита построжал:

– Томас Вулф, что вас привело к Федору Алексеевичу Чудакову? Я имею право спрашивать. Я из московского частного детективного агентства "Эврика". Когда мы выйдем на место посветлее, я предъявлю вам свои документы. Так кто же вы, Томас Вулф?

Задержанный не стал отпираться:

– Я - Томас Вулф, - сказал он.

– Дешевый сукин сын, вот кто ты!
– отстаивала свой вариант Аня.

После некоторого шатания ума, с трудом постигавшего логику Аниных обвинений, американец ответил:

– Я не сукин сын. Я есть писатель. Американский мечта и разоблачений в моем лице. О, вам не беспокоиться, милый девушка, ваш дядя не делать ничего плохой. Но у меня был к нему вопросы. И теперь тоже...

– А, это про машину, конечно...
– бормотала и умствовала над вескими доводами писателя Аня.

– Да, машина, - подтвердил он.
– Я должен получать ее назад.

– Машину мы найдем, - пообещал Никита.

– О, вы душечка!

– Но есть и другие темы для разговора, не так ли, мистер Вулф? Как насчет заговора против России? Ведь может статься, что вы участвуете в нем.

Многозначительность, с какой это было сказано, вела Томаса Вулфа к пугающей простоте понимания положения, в котором он очутился. ЧК! Его предупреждали... С русскими шутки плохи. Они загоняют иголки под ногти, сажают на кол. У них Берия во главе всякой расправы с инородцами, иноверцами, инакомыслящими. Теперь малый сей, пойманный на крючок в глубоко спрятанном сердце России, не знал, как мыслить, чтобы невзначай не выдать своей вероятной инаковости. Щупальца каких-то неведомых ему заговоров потянулись отовсюду из тьмы улицы и мясисто обхватили его голову.

5.

Невесело, страшно было на душе у Григория Ивановича Моргунова, вождя партии "Социалисты - Друзья Народа". Сенчуров, фигура, что и говорить, жуткая, сбивал его с пути истинного. Заставил, заставил Сенчуров Григория Ивановича мучительно и в сущности бесплодно размышлять о феномене Сенчурова. Пунктом первым в своей мысленно составленной инструкции по освоению феномена Григорий Иванович выдвинул что-то фактически несуразное: Сенчуров человек бесспорно обаятельный. Дальше дело, собственно говоря, не пошло. С этим первым пунктом Григорий Иванович, видя его сумасшедшинку, все же не спорил, потому что Сенчуров, как ни верти, обаял его. Но чудовищным обаянием, гнусным, проникнутым душком серы. А между тем Сенчурову представлялось, что уж он-то, не в пример всякой политической швали, выглядит отменно. Бровки там, прелестные мочки ушей, изящный подъем стопы. Аристократизм угадывается в его натуре с первого взгляда. Сенчуров думал, что женщин душит мысль, как бы приникнуть, прильнуть к его пальцам и целовать их.

Не так давно они переговорили. А до того не общались; Моргунову и в голову не могло прийти, что такой человек, как Сенчуров, будет строить какие-то планы на его счет. Ведь ничего общего, ни малейшей-таки точки соприкосновения. Мысли о том, как взять власть в стране, разнятся словно день и ночь. Сенчуров, позвонив, небрежно бросил: сейчас приеду. Напрасно Григорий Иванович кричал:

– Между нами ничего общего!

Сенчуров уже опустил трубку на рычаг. Приехал он быстро, возник неожиданно, словно из-под земли, - черт какой!
– подумал опешивший социалист. Оглянулся, а Сенчуров уже стоит перед ним и нагло ухмыляется. Адская ухмылка озаряла его прекрасное лицо. У Сенчурова физиономия красавца из журнала мод, и Моргунов, уставший от безобразной внешности товарищей по партии, не нашел в себе сил сопротивляться его обаянию.

– Надо нам, Григорий Иванович, - сказал Сенчуров, - заключить негласный союз. Я буду Президентом, то есть надеюсь, что буду, все к этому идет. Но это, строго говоря, афера. И если все сложится, как задумано, я сделаю вас министром или даже премьер-министром. Разрешу вам организовать конструктивную оппозицию моему курсу демократических реформ. А если не выгорит, я вами прикроюсь. Тогда уж извините, но дело будет представлено таким образом, что это вы и ваша партийка ударились в авантюру. И вам отвечать.

Слушая программу, излагавшуюся сладкими устами врага, Моргунов был как на иголках.

– Какая же мне выгода от такого союза?
– вскрикнул он, пораженный.

Сенчуров гнусно осклабился.

– Не о выгоде речь, а о том, что у вас нет иного выхода, как принять мое предложение. Попробуйте отказаться, ну, попробуйте! Так я вас вместе с вашими социалистическими выкормышами и коммунистическими перевертышами в миг раздавлю, как букашек. За мной такая сила, что вам никакого реализма не хватит, чтобы ее представить себе. К иррациональному же восприятию вы явно не способны, иначе не барахтались бы до сих пор в марксистском болоте.