Орленев

заслужил и успеха в этой среде не ищет, но «перед предстоящим

для него завтра спектаклем в крестьянском любительском театре

в Голицыне... он трогательно робеет, как новичок». Чертков под¬

робно останавливается и на материальной стороне дела, замечая,

что Павел Николаевич затеял свой театр «не для прибыли, а для

души», намереваясь, наоборот, тратить свои деньги,— здесь-то и

упоминаются сибирские тридцать тысяч. Попутно Чертков пи¬

шет, что Орленева интересует вопрос об «облагорожении кинема-

тографа» (изобразительную стихию Которого он оЦенил еще в пе¬

риод младенчества этого искусства, одним из первых среди рус¬

ских актеров), и у него есть по этому поводу практические пред¬

ложения.

Высоко ценя незаурядную личность актера, Чертков просит

Толстого незамедлительно его принять: чтобы «он именно в на¬

стоящее время познакомился с вами и воспользовался духовным

общением, случаев для которого так мало в его собственной

среде... Хотя Орлеиьев уже давно чувствует большую потреб¬

ность повидаться с вами и переговорить по душе о многом, как

из своей внутренней жизни, так и по поводу искусства, со взгля¬

дами вашими, с которыми он знаком и от души им сочувствует,

тем не менее из деликатности и скромности он не решился бы

утруждать вас собою, если бы я не уговорил его поехать к нам

в Телятинки с тем, чтобы с вами повидаться. Вот сколько я вам

наговорил об Орленьеве. Но я почему-то очень принимаю к сердцу

его дальнейшую душевную судьбу, так же как и его предприя¬

тие. В. Чл 10. Неожиданное признание в устах Черткова.

Письмо это произвело большое впечатление на Толстого. Уже

самый тон Черткова поразил его своей приподнятостью. К тому

же речь шла не о безотчетных порывах сочувствующего его взгля¬

дам актера, а о вполне практическом деле, для которого помимо

доброй воли есть необходимые средства. И потом замечание

о скромности и сомнениях, столь не свойственных профессии ак¬

тера, особенно если он такой преуспевающий, что ездит на гаст¬

роли в Америку. И самое главное, что затеял он свое предприятие

с мыслью не только о других, но и по внутренней необходимости

для самого себя. Знал ли Толстой фамилию Орленева до этого

письма? Вероятно, слышал, но в его памяти она пе запечатлелась.

Когда Софья Андреевна позже принимала Павла Николаевича

у себя дома, она сказала ему несколько любезных слов по поводу

того, как он играл у Корша роль Вово в «Плодах просвещения».

У Льва Николаевича по этому поводу ассоциаций не возникло:

очень уж велика была дистанция между младшим Звездинцевым,

членом трех обществ — велосипедистов, конских ристалищ и по¬

ощрения борзых собак,— и актером, переживавшим духовный

кризис и желающим посвятить свое искусство простым людям,

«grand monde», то есть большому свету, как называл Толстой и

вслед за ним Чертков народ.

Под датой 27 мая 1910 года Лев Николаевич записал в «Днев¬

нике»: «Письмо Ч[ерткова] об Орленьеве. Надо будет постараться

кончить пьесу». Речь шла о пьесе «От ней все качества», которой

он был недоволен и отозвался с присущей ему резкостью как

о «глупой и пустой комедии». Рядом с этой записью — другая, хо¬

рошо объясняющая состояние его духа в тот майский день:

«В первый раз живо почувствовал случайность всего этого мира.

Зачем я, такой ясный, простой, разумный, добрый, живу в этом

запутанном, сложном, безумном, злом мире? Зачем?»и. В этом

жестоком и безумном мире, как всегда, как во все предшествую¬

щие годы, кто-то с нетерпением ждал его слова!

О письме Черткова он рассказал своим близким, и Софья Анд¬

реевна в «Еженедельнике» под той же датой 27 мая записала, что

Лев Николаевич «взволновался письмом Черткова, который писал

об актере Орленеве и его намерении играть театр для народа» 12.

На следующий день появилась запись в летописи его секретаря

Булгакова: «28 мая. .. .Рассказывал о письме Черткова, в котором

он сообщает, что приедет артист Орлеиев, который хочет посвя¬

тить себя устройству народных спектаклей. Очень заинтересован.

Говорил, что хотел бы очень написать для Орленева пьесу, но

вот — не может» 13. Похоже, что Толстой связывал какие-то планы

с предстоящей встречей с Орленевым, и все домашние поспе¬

шили это отметить.

Прошло несколько дней, и в письме к Черткову от 3 июня

Лев Николаевич пишет: «Давно уже получил, милый друг, ваше

письмо об Орленьеве и всё жду его и в ожидании его понемногу

стараюсь придать моей пьесе приличный вид, но до сих пор бе¬

зуспешно» 14. Толстой поверил в серьезность намерений Орленева

и готов был сотрудничать с ним. А ведь прежние попытки убе¬

дить его написать пьесу, чтобы актеры могли с ней «ходить по

русским деревням», никогда не удавались, и он говорил, что

«желание интеллигенции поучать народ» кажется ему несносным

и фальшивым. По отношению к Орленеву такого скептицизма

у него не было, вероятно, потому, что, отправившись в деревню,

тот «робел, как новичок», и ждал перемен в своей внутренней

жизни. В общем, двери дома в Ясной Поляне были открыты для

Орленева. А что же в это время происходило с ним?

Он давал спектакли в Голицыне, хлопотал о постановке

«Бранда» на природе под Москвой, договаривался о новых поезд¬

ках по России, подыскивал новый репертуар и ждал вестей из

Телятинок. Прошло десять-двенадцать дней после голицынской

премьеры, и в Москву к нему, в гостиницу «Левада» (ту самую,

где когда-то он репетировал «Карамазовых»), приехал Чертков