Орленев
Шрифт:
в меру его хвалили («сумел уберечься от шаржа»), по выделяя
из общего, не более чем заурядного ансамбля; пастуха по роду
занятий, сиятельного принца по крови в пьесе «Васантасепа», на¬
писанной по мотивам старой индийской поэмы,— действие в ней
происходило за пятнадцать веков до нашей эры, и Орленев весело
играл мифического героя (лихо выезжал па манежной лошади на
сцепу), тем не менее «Московские ведомости» назвали «Васапта-
сену» представлением «безмерно длинным и безмерно скучным»18;
башмачника
рой вызвала скандальные отклики в Париже и Москве.
Корш во Франции встретился с Сарду и попросил у него
пьесу. Знаменитый драматург заломил неслыханную сумму.
Сделка не состоялась, и хитрый Корш за немногие франки нанял
нескольких расторопных студентов, рассадил их в разных углах
театра и поручил им по ходу действия записать текст комедии.
Потом он свел эти записи воедино и вернулся домой с пьесой
в кармане. Когда несколько позже стало известно, что в Москве
идет «Мадам Сан-Жен» с битковыми сборами, Сарду потребовал
крупного возмещения. Корш знал, что ответственности по закону
за свое литературное пиратство он нс песет, авторской конвенции
между Россией и Францией тогда нс существовало, и не спешил
с ответом. Взбешенный Сарду дал интервью парижской газете
(его перепечатали и многие русские газеты), в котором заявил,
что московский антрепренер его ограбил и даже не извинился. На
фоне этого международного происшествия мало кто обратил вни¬
мание па второстепенную роль какого-то башмачника.
Жизнь Орленева в этом сезоне текла буднично, ничем не на¬
поминая триумфа прошлого года. Он решил отыграться на бене¬
фисе и выбрал сильно драматическую роль в переделке романа
А. Доде «Джек», которой заинтересовался еще в Минске в 1890 го¬
ду. Траурные дни нарушили планы, и бенефис был отменен.
В ноябре частным театрам неожиданно разрешили возобновить
спектакли, труппа Корша не была к тому готова. Антрепренер
отдыхал где-то за границей, его первые актеры тоже разъехались
кто куда. Не зная, что предпринять, объявили «Ревизора», кото¬
рый уже был в репертуаре, и роль Хлестакова поручили Орле-
неву — до того он играл у Корша трактирного слугу. Обстановка
возобновления была экстраординарной: в день открытия театра
провели спешную считку комедии и, уже не расходясь с этой
аварийной репетиции, сыграли спектакль. По словам Н. Эфроса
в газете «Новости дня», Орленев взялся за роль Хлестакова «не
столько с целью сыграть его», сколько выручить театр, «принося
себя в жертву» 19. Эта внезапность не пошла актеру на пользу,
хотя в прошлом, как мы знаем, он уже играл Хлестакова.
В этой в целом благожелательной рецензии Н. Эфрос оценил
роль Орленева как нестройную, иецельную, в чем-то неприем¬
лемо
противоречивую, признав при этом глубину ее замысла:«Знаменитую сцену третьего акта г. Орленев играл именно так,
как хотел того Гоголь». Врал он вдохновенно, с той одержимостью
или, может быть, фантасмагоричностыо («хаос лжи», как
сказано в рецензии), которая как бы предвосхищала трактовку
Михаила Чехова в наши двадцатые годы. Тем обидней, что в сце¬
нах, где Орленев держался в границах реального быта, он сби¬
вался в водевильную фельетонность («резко комическую мимику
и интонации»), против которой возражал Гоголь. И потом его
милая, виноватая, растерянная улыбка нашалившего мальчика
никак не шла в тон с душевной исступленностью и «надрывом»
сцены вранья. Итак, роль Хлестакова не поколебала репутацию
Орленева, по и не продвинула ее вперед, все признавали его яр¬
кую одаренность, по никто нс мог сказать, какое у него амплуа,
в чем, собственно, его призвание; все опять сошлось вокруг во¬
девиля и легкой комедии.
Видимо, этой неуверенностью и следует объяснить, что роль
Джека в инсценировке Доде так ему и не досталась, вместо нее
ему поручили роль-аттракцион в «Тетке Чарлея» — известном
фарсе англичанина Брандона Томаса, плохо переведенном на рус¬
ский язык с немецкого (!) кем-то из членов семьи Корша. Люди
старших поколений помнят эту комедию по фильму, который
у нас показывали не то в тридцатые, не то в сороковые годы. Со
сцепы театров «Тетка Чарлея» сошла вскоре после революции (и
появилась совсем недавно в телевизионной постановке). Ве¬
селая, написанная ловко, даже с блеском, она привлекла сто¬
личную публику начала века комбинацией салона и казармы,
странной смесью английской чопорности и английского балагана.
И чем больше было балагана, тем триумфальней шла «Тетка
Чарлея».
Юмор Орленева в этой комедии интриги и неузнавания был
бесцеремонный, соленый, он не гнушался приемами клоунады, и
его «комизм акробатического свойства» 20 очень понравился мос¬
ковской публике. «Я не думаю,—писал критик «Новостей дня»,—
чтобы когда-нибудь за все тринадцать лет, что существует кор-
шевский театр, в нем смеялись так много, так громко, так дружно,
с таким ожесточением, право, как на первом представлении
«Тетки Чарлея».
Герой Орленева — лорд Френкерт Баверлей, или в просто¬
речье Бабе, чтобы выручить своих товарищей, таких же, как и
он, оксфордских студентов, затеявших любовную интригу, грими¬
руется теткой одного из них, миллионершей из Бразилии, под
высоким покровительством которой ничему не будет запрета.
С той минуты, как Орленев в дамском костюме и соломенной