Орлиного цвета крылья
Шрифт:
– Не надо, Нина, пожалуйста!
Нинка зверски посмотрела на Аню и мгновенно переключилась на неё, чего Аня, впрочем, и добивалась.
– А ты тоже хороша, красавица! Ни привета, ни звонка! На звонки тоже отвечать не надо – зачем?! Помирать, так в гордом одиночестве! Ладно, я медсестра! Ладно, ключи есть!
– Я не собиралась помирать, – тихо буркнула Аня.
Пока Нинка устраивала Ане выволочку, Филатов рассматривал Анино жилище. Всего одна комната, как он успел заметить. Простая, скромная, но не без изящества обставленная комнатка с приятными картинками на стенах. Почему-то не удивило его отсутствие телевизора. Не удивил
Портрет смутно знакомой красивой женщины на стене с усталыми тёмными глазами. Впрочем, некоторое сходство с Аней навело его на мысль, что это её мать, хотя Ане не досталось ни материнских оленьих глаз, ни изящно изогнутого рта. В голове что-то назойливо мелькнуло, но Филатов не успел схватить за хвост быстро скользнувшую мысль.
Стопка зелёных книг рядом с Аниной кроватью заставила его брови поползти вверх. Он, конечно, слышал о «Звенящих кедрах России», но эти книги и люди, их читающие, вызывали у него легкое справедливое презрение, как и у любого нормального человека, столкнувшегося с какими-нибудь сектантами. Как связать с этим всем его умную, необычную и интересную секретаршу, он не знал. Что это могло означать? Скука? Нет, от скуки не держат книги возле кровати и не закладывают в них столько закладок. Развлечение? Так называемый «духовный поиск»? Он поразмыслил еще немного, но за недостатком информации отложил все размышления и выводы на потом.
Нинка уже спустила основной пар, но Аня видела, что теперь ее снедает жгучее любопытство. В общем-то, Ане было безразлично, что Филатов приехал к ней извиняться, в чём не могло быть сомнений, хотя раньше масштаб подобного события заставил бы ее глаза вылезти на лоб. Вся её боль и огромная обида, причиненная этим человеком, уже успели трансформироваться в обыкновенную, хоть и тяжелую болезнь. Аня давно научилась прощать. Но она чувствовала, как место ее робкой влюбленности медленно занимает спокойное разочарование. Ее обычное неверие в любовь. Ей захотелось на свою землю, хотя за окном было пасмурно и промозгло.
– Нина, ты не обидишься…
– Обижусь, – мгновенно среагировала Нина. – Но я и так с дежурства сбежала.
Она сердито зашуршала упаковками таблеток. Аня печально вздохнула. Ссориться с Нинкой ей хотелось еще меньше, чем выяснять отношения с Филатовым. Пить таблетки – тем более. Но Нинка была непреклонна.
– Вот это ты пьешь сейчас. Это – через полчаса. В термосе – отвар шиповника. Можешь медом подсластить. Шиповник чтобы весь к вечеру выпила.
Она встала и несколько неохотно, как показалось Ане, потянулась за сумкой.
– Да, – сказала она решительно, – если к шести я до тебя не доберусь – выпьешь еще одну такую, – она помахала упаковкой у Ани перед носом. Аня с отвращением прочитала непонятное слово и пробормотала:
– Я не пью таблетки…
Нинка в корне подавила ее вялое сопротивление:
– Теперь пьёшь, – отрезала она. – Иначе я приезжаю на «Скорой» и с полным основанием кладу в больницу с подозрением на пневмонию.
Она не шутила. Она и работала на «Скорой» диспетчером, так что Ане пришлось промолчать.
– Вечером сделаю тебе уколы. Всё, я полетела. Учти,
я всё пойму – пила или не пила. Так что… А вы, гражданин начальник, – повернулась она к Филатову, – не задерживайтесь с визитом и не утомляйте больную. Я всё проверю.Филатов, улыбаясь, обезоруживающе поднял руки. И в этот момент Нинка отчетливо увидела в нём Аниного мужа – так неразделимо они выглядели: беспомощная больная женщина и ее мужчина с тревожными беспокойными глазами. Нина моргнула, и наваждение исчезло, и она даже удивилась его нелепости. Анька и Михаил Филатов: ну не бред ли!
Они оба молча ждали, пока хлопнет входная дверь. Дверь хлопнула, и они всё так же молча посмотрели друг на друга. Аня не выдержала и первая отвела глаза.
– Я совсем вас не ожидала увидеть, – просипела она смущённо, хотя сказать хотела совсем не то.
Филатов улыбнулся. Почти нежно, как ей показалось. Её сердце, до этого словно висевшее в замороженной пустоте, вдруг болезненно толкнулось в ребра и стало горячо и почему-то стыдно. Она пересилила себя и снова посмотрела в его глаза, чувствуя, как алым заливает щеки.
Он распечатал таблетку и налил в её кружку отвар из термоса.
– Выпейте, – протянул он таблетку и кружку.
Аня ошалело уставилась на крепкую суховатую ладонь, на которой сиротливо белел кружочек таблетки. Вот бы взять губами этот кружочек и заодно потереться щекой об эту ладонь и вдохнуть жадно её запах… Так близко… так просто…
– Выпейте, – повторил её начальник уже настойчивее, и она, словно очнувшись, осторожно взяла таблетку, проглотила и запила отваром противную горечь.
– Почему, когда мной командуют, я подчиняюсь? – улыбнулась она вымученно.
– Как же, подчиняетесь, – фыркнул Филатов. – По-моему, у вас всегда своё мнение по любому поводу.
– Михаил Иванович…
Он комично прижал к губам палец:
– Тсс, Анна Егоровна. Ваш сердитый доктор разговаривать много не велел. Я буду говорить, а вы будете слушать.
– Вам не нужно…
– Вот, – посуровел Филатов. – Подчиняется она. Вашим упрямством можно гвозди забивать. Молчите и слушайте.
Аня растерянно замолчала. В голове стоял низкий гул, словно в пчелином улье. А Филатов откинулся в кресле и устремил рассеянный взгляд в стенку напротив.
«Собирается с мыслями», – машинально подумала Аня, успевшая хорошо изучить повадки шефа. «Господи, лучше бы я действительно в нём разочаровалась. Да лучше бы в того же Сашку влюбиться. Да лучше бы вообще ни в кого не влюбляться, жить, как прежде, да радоваться, да поместье строить…» Где-то в непонятных глубинах души Аня всегда осознавала, что вообще-то поместье – это Со-творение.
«Он и она в любви друг к другу веток малины осенью касались…»
Читать эти строки было приятно и мечтать тоже не возбранялось, конечно. Вот только в нынешнюю Анину реальность всё это как-то не вписывалось. Долгая жизнь независимой одиночки сделала своё дело. У нынешней Ани было много друзей-мужчин. Она и сама превратилась в «рубаху-парня», даже забыла, когда в последний раз надевала юбку. Теперь вот и стройкой вовсю увлеклась, заливала фундамент и укладывала брусья наравне с мужчинами. А иголку и в руки не брала, разве что какую-нибудь дырку коряво зашить, да и то частенько просила об этом Ирку, даже не краснея при этом. А ещё она – финансовый работник! Не работница же! И вовсе никакая не женщина! А кто – непонятно… Какая уж тут любовь.