Орлиные когти

"И чего я всполошился?" - спрашивал он себя. "Мало ли про кого какие слухи ходят".

Наверное, истории о без вести сгинувших людях не казались бы такими правдоподобными и жуткими, не запомни Николай так живо то лицо, похожее на львиную маску, и пронзительный взгляд синих глаз. Наружность, конечно, и подшутить порой любит, и все же про одних подобным слухам не поверишь, а про других узнаешь - и рука сама тянется осенить крестным знамением.

Трава бесшумно покачивалась над головой, медленно растворяясь в чернеющей глуби неба. Ветерок вскоре стих, и даже лес в отдалении будто дремал в неподвижности. Веки потяжелели, и Николай сам не помнил, как его сморил сон.

Проснулся он, когда над ним сквозь стебли травы мерцали звезды. В первые мгновения он сам бы не мог сказать, что его разбудило. Сонно мигая, Николай поднял голову, и только тогда уловил странный звук, доносящийся неведомо откуда.

Это был тихий стон - не слабый изначально, но будто приглушенный расстоянием или какой-то преградой. Николай сел рывком, и в тот же миг рядом кто-то хрипло вскрикнул. В свете звезд над травой поднялась всклокоченная голова.

– Барин!
– послышался жалобный голос Тришки.
– Барин, ну и напужался-то я!

– Ты что это?
– вырвалось у Николая. Отчаянно хотелось найти простое, обыденное объяснение происходящему - вроде ночного кошмара, заставившего Тришку застонать во сне. Но Николай уже понимал, что обмануть себя не удастся. Тришка медленно поднимался на ноги, а жуткий звук не смолкал.

Вокруг стонала земля.

– Ба-арин!
– заблеял Тришка, пятясь к хозяину.

Николай вскочил. Луг мягко золотился в звездном свете. Лес застыл неподвижной темной громадой. И над всем этим полз тихий зловещий звук, словно поднимающийся из преисподней.

– Зверь?
– как будто не своим, надломившимся голосом произнес Николай, уже понимая, что и это объяснение не сгодится: стон, полный отчаяния и тоскливого призыва, мог сорваться только с человеческих уст.

– А-а-а!
– тоненько заблажил Тришка, валясь на колени и истово крестясь.

Николай сорвался с места и бросился к бричке. Скользнул по краю моста, едва не сорвавшись в темноте, ухватился за задок повозки, и, не обращая внимания на треск, рванул что было сил.

Без толку.

– Запрягай!
– закричал Николай, вцепившись в спинку сиденья.
– Живо запрягай, говорю!

Тришка вскочил на ноги. Никогда еще не доводилось ему запрягать лошадь так споро, да еще в потемках.

– Ну!
– крикнул Николай, и, едва Тришка потянул лошадь вперед, налег на повозку со всей силой отчаяния.

Доски затрещали, полетели щепки, и бричка выкатила на уцелевшие доски.

Тришка метнулся было на козлы, но Николай за руку оттащил его обратно.

– Стой! Собери все!
– крикнул он.

Собирать было особенно нечего: чуйка да рогожа. Но Николай не хотел оставлять здесь ни малейшего своего следа. Ему мерещилась какая-то невнятная когтистая тень с вытянутой клыкастой мордой, которая учуяла бы его и поползла вдогонку до самой Москвы, до уютного замоскворецкого домика с яблочным садом. Даже лапы еловые Николай разбросал ногами, и все это - под неумолчный тоскливый плач, дрожащий над ночным полем.

Забросив вещи на сиденье, Николай и Тришка запрыгнули в бричку так поспешно, точно стонущая земля обжигала им ноги. Под отчаянное тришкино "Н-но!" лошадь рванула с места.

Николай и сказать не успел, что не надо сворачивать в лес: Тришка и сам шарахнулся от тропы, уходившей в непроглядный мрак, и погнал лошадь кружным путем. Так всегда оставался выбор: свернуть под защиту деревьев или, наоборот, умчаться на просторы луга, потянись к ним какое лихо.

Лошадь, не слишком тратившая силы накануне, мчала резво. На ходу больше не слышны были стоны, и до Николая доносились только обрывочные слова молитвы, которую твердил всхлипывающий Тришка. Сам он накрыл ладонью образок Николы Чудотворца, висевший на груди, и просил святого, оберегавшего путников, чтобы тот защитил от кружащей рядом неведомой беды. Он не сомневался: стоит бричке остановиться - и вокруг вновь зазвучит тоскливый плач, и опасность ринется на них хищной птицей, и не будет тогда спасения от ее когтей.

За очередным поворотом из темноты выступили очертания деревенских домов, за которыми возвышалась громада возведенного Баташевыми Троицкого храма. Огромный, выше большинства московских церквей, он и при свете дня ошеломлял бы своей непомерной величиной, а сейчас и вовсе показался похожим на гору. Бричка пронеслась мимо, не останавливаясь. За храмом темнела полоса деревьев, и сердце у Николая екнуло: показалось, что именно там и должно таиться "Орлиное гнездо" - Баташевское логово.

Под колесами загрохотали доски: бричка выехала на мост. В серебристом свете заблестела поверхность пруда. Тришка, видимо, вспомнил утопившихся девок: вскрикнул, щелкнул у лошади над ушами бичом и погнал еще быстрее.

Дорога несколько раз изгибалась, уходя за лес, и лишь после третьего или четвертого поворота беглецы рискнули оглянуться. И только после этого Тришка натянул, наконец, поводья, останавливая бег утомленной лошади.

Степан появился в Москве зимой, когда прочно лег снег, и санный путь был легок. Приехал он по делам, но и родню навестил с радостью.

В день, когда ждали дорогого гостя, Евдокия Тихоновна, мать Николая, лишний раз обошла комнаты в сопровождении горничной; та несла поднос с раскаленными углями. Маленькие окошки в доме не открывались, и таким нехитрым способом хозяйка "выжигала хворь" из комнат. Летом спасались охапками чистотела, собранного в замоскворецких оврагах.

К столу собралась вся семья, пришла даже Наталья. К тому времени она уже не только успела обвенчаться с Петькой Агаповым, но и понесла от него. Николай смотрел на ее округлившееся, умиротворенное лицо и прощал былому недругу все детские и юношеские стычки. Пусть его, главное, что сестрице с ним хорошо и спокойно. Петька тоже явился. Хотя женитьба и придала ему видимой важности, в голубых глазах, задорно блестевших под русыми вихрами, еще нет-нет, да плясали неугомонные чертенята.

– В Астрахань-то как, с толком съездил?
– деловито расспрашивал он Степана.

– Поглядим, - отмахнулся Степан. Очутившись после долгой разлуки с родней, говорить о делах не шибко хотелось.
– Мы вот летом с Николаем из-за этого разминулись. Николка, мать тебе кланяться велела: очень уж рада была повидать тебя.

– И ей поклон, - откликнулся Николай, с улыбкой вспоминая хлопотливую добрую тетушку.
– Что у вас там нового?

О страшной ночи, проведенной в поле у "Орлиного гнезда", Николай и словом не обмолвился домочадцам. Тришка, может, кому и сболтнул, тем более что уговора непременно молчать между ними не было. Да только слыл Трифон знатным краснобаем, и сказку его в каком-нибудь кабаке, может, и выслушали, да повторять не стали. Постепенно воспоминания сгладились, оставив лишь мутный осадок, наподобие того, который бывает после ночного кошмара. Николай почти убедил себя в том, что слышал вой какого-то зверя, доносящийся из леса. И сегодня, за столом в окружении родных, в мягком свете, падавшем через подернутое морозным узором оконце, не находилось места для пережитого мучительного страха.