Орлий клёкот. Книга вторая

К окопам на той стороне уже привыкли давно, их вырыли сразу, как началась война и японцы стали наглеть. Вырыли на всех опасных направлениях, и был отработан план обороны. Совместный с частями Красной Армии. Вот теперь их и решили использовать. Но, если днем вдруг кто закурит или высунется нечаянно, могут с той стороны засечь это. Перестраховка? Возможно. Но кто от перестраховки умирал?

Так, тщательно и скрытно, готовил отряд встречу десанту в двух местах. Десантоопасных, как их называли. Красноармейцев начальник отряда привлекать к операции не захотел. На своих пограничников он вполне надеялся, а те ненароком могли что-то напутать и испортить все дело.

— Решение верно, — одобрил Богусловский, выслушав доклад начальника отряда. — Своими силами будем. — И спросил: — А там, на втором участке, кто?

— Я оттуда недавно. Сейчас боевик наш. Опытный офицер.

— Давайте так сделаем: вы — на второй участок, мы с начальником штаба вашим — здесь. Сейчас посмотрим все, потом еще раз подумаем, не упущено ли что.

Единственное, что предложил Богусловский, — вырыть для фланговых пулеметов просторные окопы. Они среди багульника, шиповника и облепихи, которыми густо обросли подножия сопок, будут совершенно незаметными, а польза от них большая: ударят, что называется, в упор и неожиданно, дав возможность с большей безопасностью окружить десант. По два пулемета велел Богусловский поставить на каждый фланг. Один с холостыми патронами, другой — с боевыми.

— Лишнее это, — возразил было начальник штаба. — Перезарядить ленту — минутное дело.

— Минута может многое решить, — недовольно одернул его Богусловский. — Итог боя должен быть один: либо все они, без оружия, даже не поцарапанные, возвращаются, либо ни один не возвращается. Это и провокаторам нужно будет объяснить. Пусть знают и думают. Не поймут — огонь на поражение.

Они разговаривали на краю поляны, разговаривали вполголоса, чтобы не нарушать общей тишины, ибо поляна даже им казалась безлюдной, хотя более десятка пограничников опутывали ее приборами пограничной хитрости, оцепляли подковно малозаметными препятствиями. Лишь иногда из темноты доносились короткие глухие фразы, и снова все стихало.

— Молодцы. Без шума работают. С маскировкой только как?

— Проинструктированы. Продумано все, — с обидой ответил начштаба. — Не новобранцы работают.

— Хорошо. День покажет. Если враг предоставит его нам.

Предоставил. После полуночи заняли пограничники все свои места, оставив у обогревателя лишь дежурных для того, чтобы приняли они цинки с холостыми патронами и дымшашками, которые, при всей спешности, подоспеть могли только к утру.

Забрезжил рассвет, просветлив восток. Тихо. Ни звука с реки. Но сидят бойцы, ждут терпеливо. Привычны им ночи без сна в секретах и засадах. И морозец осенний, чувствительный особенно в предутрии, серебром осыпающий желтизной прошитую траву, тоже им привычен. Богусловскому труднее. Избалован он уже кабинетной теплотой — не то что в первые свои пограничные годы. Но перемогает холодрыгу, не показывая вида.

Только не упрячешься от внимательного пограничного ока. Пошел эстафетно по окопу полушубок, невесть откуда взявшийся, и лег на плечи бесспросно. Что ж, спасибо за заботу…

Ясней и ясней краешек неба над тайгой между сопками, словно пучится сила неведомая, рвется наружу, но давит ее небосклон теменью своей мощной, не дает воли вольной. Но вот — прорвалось. Краешком тускло-красным пропорото небо. И хватит для начала этого, есть зацепка, какая случается, когда ворвется на крепостную стену первый из штурмующих вражеский бастион. Скользнул лучик, просверливая индевелые вершины, расцвечивая их алмазами, и тут вдруг враз сыпанул веер яркий-преяркий — успевай только зажмуриваться.

Осветилась вскоре и долинка береговая, уютно улегшаяся меж гривастых сопок. Ничего не приметил Богусловский, хотя старался разглядеть, где МЗП, где ППХ. Ловко сделано все, будто не ночью устанавливали все это, а днем, да еще и без спешки.

«Нет, просто молодцы! — хвалил пограничников Богусловский. — Оттуда даже в стереотрубу ничего не обнаружат. Теперь останется одно: ждать…»

Богусловский хотел было поблагодарить красноармейцев, сержантов и руксостав застав за умелость и сноровку в работе, повернулся лицом к начальнику штаба, но тот, словно стремясь опередить возможный вопрос, поспешно и с заметным сожалением о случившейся отсрочке высказал свое мнение. Категорично:

— Сегодня не будут. Это уж как пить дать. — И почти сразу: — В отряд предлагаю поехать. Отдохнете до вечера…

— Нет! — резко отрубил Богусловский. — В отряд не поедем. Здесь останемся.

— Но в избушке-то хоть можно вам отдохнуть?

— Можно, — согласился Богусловский. — Дождемся доклада от начальника отряда.

Посыльный со второго участка прибыл вскорости. Доложил, что и у них полнейшая тишина.

— Ладно, раз так, — кивнул Богусловский посыльному и повелел: — Людей вывести из окопов, оставив наблюдателей. Быть в постоянной готовности. Возьмите с собой пяток дымшашек и цинк холостых патронов. Всё. Возвращайтесь. А мы, — взгляд на начальника штаба отряда, — тоже покидаем окопы. Прошу, распорядитесь о наблюдателях.

И сразу, с последними словами приказа, почувствовал Богусловский расслабленность и даже вялую опустошенность. Предельная внутренняя собранность, которую он даже не замечал, ибо привычна она для пограничников в сложной обстановке, отступила, давая душе отдых. Только совсем недолго длилась эта покойность: Анна, плачущая (он словно вновь ощутил на плече теплоту ее слез, услышал явственно: «…прокляну его!»), стала перед глазами, захватила властно и без остатка чувства и мысли Михаила Семеоновича и до самого вечера, пока вновь не подошло время занимать свое место в окопе, не отступала.

А как он долог, этот день, когда от ничегонеделания не знаешь, куда себя девать. Уснуть он так и не уснул толком, хотя и старался вовсю сделать это, забыться, отрешиться от трудных мыслей, а может, и вовсе избавиться от них, но не тут-то было. Он завидовал красноармейцам, каждый из которых был чем-то занят, что-то выполнял урочное либо спал безмятежно свое положенное время, а каково ему, пусть даже не обремененному думами о жене, о ее нелюбви и о ее жертвенности, ее умении подчинить себя когда-то данному слову, — каково ему без связи даже со штабом отряда, оторванному от всех дел, за которые он в ответе? Это тебе не винтовку чистить и патроны в лентах выравнивать.

Бремя, однако же, двигалось, как и положено ему по всем сложившимся в звездном мире порядкам. День, хотел он этого или нет, торопил ли его кто или, наоборот, сдерживал ли, катился к вечеру, и темнота пришла в самое нужное время. Пора заполнять окопы. Без шума. Без лишних слов. И — тихо ждать. Вновь, вполне может статься, бесцельно.

Лишь одно короткое напутствие:

— Прошу всех предельно четко выполнять индивидуальные задания. Помните: ошибка может обернуться большим несчастьем. Не только для всех нас, но и для страны. Не забывайте этого.

Возможно, лишними были эти слова. Пограничники, чуть выпадало свободное время, когда позволительно засмолить самокрутку, тут же принимались с возмущением судить-рядить о наглой провокации, которую задумали японцы. Вывод один у всех: не оплошать. Они психологически готовы были встретить провокаторов, и это понимал Богусловский, но понимал он и всю величину той ответственности, которая лежит сейчас на всех них, на каждом из них. Оттого и посчитал нужным предупредить:

— Не забывайте это…