Орлы Екатерины в любви и сражениях

Чем же оканчиваются страсти к карточной игре, всем известно. Судя по дальнейшим сведениям, настала пора, когда уж карты сделали обычное своё дело, сделали так, что, наверное, и не до женщин стало Бобринскому. Не до жиру – быть бы живу.

Пётр Майков писал далее:

«Сообщим здесь для полноты сведений, что Бобринский, по словам Комаровского, был одно время в Лондоне в обществе маркиза Вертильяка и других подобных ему игроков».

Граф Евграф Федотович Комаровский, в ту пору молодой дипломат, а впоследствии генерал от инфантерии, генерал-адъютант и автор мемуаров о событиях периода 1786—1833 годов, писал о Бобринском, с которым встретился ещё в Париже до отъезда того в Лондон:

«…сей последний вёл жизнь развратную, проигрывал целые ночи в карты и наделал множество долгов. Он находился под присмотром нашего посланника и барона Гримма.

Граф Бобринский, у которого я иногда бывал, – не иначе, как когда он сам заходил за мной, и я не в состоянии был от него отговориться, – не мог понять, что я по 18-му году не находил удовольствия в его обществе, и называл меня зато “le tres sage m-r Komarovsky” (благонравнейший г. Комаровский)».

А потом был Лондон, куда, по всей видимости, Бобринский просто-напросто бежал вместе с известным в Европе карточным игроком Вертильяком.

Пётр Бартенев в своём повествовании «Осмнадцатый век. Исторический сборник» писал:

«Я нашёл в Лондоне из Русских: …Бобринского, приехавшего незадолго предо мною из Парижа. В его обществе находился маркиз Вертильяк, подобный ему игрок. Вертильяк уехал тайным образом из Парижа, дабы избегнуть заключения…»

Но и в Лондоне Бобринскому уже было оставаться опасно. Пётр Майков писал:

«Внезапно он уехал из Лондона. Он просил Екатерину II позволить ему принять участие в войне со Швециею и поехал в Россию, но на дороге был схвачен и отвезен в Ревель, где и прожил без дела остальные годы царствования Екатерины II, несмотря на свои письменные просьбы о дозволении ему служить».

Видно, положение, в котором оказался Борбринский, было слишком серьёзно, если императрица вынуждена была поступить с ним сурово. Бецкой же считал, что все беды происходили именно от зачатков воспитания, заложенных в немецком пансионе. Ему-то было лучше знать, как и чему учили в Европе. Просто сам он оказался в несколько более выгодном положении. Он начала начал воспитания и образования прошёл под строгим оком отца – русского князя Ивана Трубецкого.

По словам Майкова, лишь с приходом Павла Первого положение Бобринского облегчилось:

«Император Павел в шестой день по кончине Екатерины II пожаловал Бобринскому, по словам Болотова в “Памятнике протекших времён”, имение и огромный дом графа Орлова…»

К тому времени Иван Иванович Бецкой ушёл в мир иной. Он прожил долгую жизнь. Родился 3 февраля 1704 года в Стокгольме и умер 31 августа 1795 года в Санкт-Петербурге на девяносто втором году жизни.

Иван Иванович Бецкой во всех энциклопедических и биографических изданиях общепризнан видным деятелем русского Просвещения. С первых дней царствования и вплоть до 1779 года являлся личным секретарём императрицы Екатерины II, был назначен президентом Императорской Академии искусств в 1763 году и исполнял эту ответственную должность вплоть до кончины. Он являлся инициатором создания Смольного института и Воспитательного дома. Немало сделал в области строительства, возглавляя комиссию по «каменному строению в Санкт-Петербурге и Москве». Когда в 1763 году древняя Тверь пострадала от сильного пожара, именно Ивану Ивановичу Бецкому было поручено восстановление города, именно он занимался планировкой строений.

На его надгробном памятнике в Александро-Невской лавре помещены медальоны с изображением медали «За любовь к Отечеству» и надпись:

«ЧТО ЗАСЛУЖИЛЪ ВЪ СВОИХЪ ПОЛЕЗНЫХЪ ДНЯХЪ

ДА БУДЕТ ПАМЯТНИКЪ И ВЪ ПОЗДНИХЪ ТО ВЕКАХЪ

QUOD AEVO PROMERUIT, AETERNE OBTINUIT».

Латинская фраза является строкой из Горация и переводится дословно так: «То, что заслужил при жизни, стало вечным».

Гавриил Романович Державин отозвался стихотворением «На кончину благотворителя», предварив свои поэтические строки эпиграфом из «Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова»:

«Прежде неже умреши ты, добро твори другу… и освяти душу твою, яко несть во аде взыскати сладости». Сирах. гл. 14, ст. 13, 16, 17.

1. И ты, наш Нестор долголетный!Нить прервал нежных чувств своих;Сто лет прошли – и не приметны;Погасло солнце дней твоих!Глава сребрится сединамиИ грудь хотя горит звездами,Но протекла Невы струя:Пресеклась, Бецкой, жизнь твоя.2. Пресеклась жизнь, но справедливаХвала твоя не умерла!Тех гроб, тех персть красноречива,О коих говорят дела.Воззрим ли зданий на громады,На храмы Муз, на храм Паллады,На брег, на дом Петров, на сад:И камни о тебе гласят!3. Но коль живые монументы,Краснейши памятников сих,Которых сгладить элементыНе могут дланью сил своих,Я вижу! Вижу в человеках,В различных состояньях, летах,Ты сколько обязал сердец!Коликих счастья был творец!4. Там зодчий зиждет храм молитвы,Каменосечец – царский зрак,Геройски живописец битвыОдушевляет на стенах;Там жёны, девы благонравныОдежды в дар шьют домотканныМужьям и женихам своим,И верностью гордятся к ним.5. А там, из праха извлечённый,Чужую грудь младенец пьёт;Убогий, нуждами стеснённый,Открытую казну берёт:Согбенны старцы и вдовицы,Питаясь от твоей десницы,Отцом своим тебя зовут,И слёзы о тебе все льют.(…)

И завершил длинное посвящение строфой:

13. Почий покойно, персть почтенна!Мирская слава только дым;Небесна истина священнаНад гробом вопиет твоим:«О смертные! добро творитеИ души ваши освятите,Доколе не прешли сей свет;Без добрых дел блаженства нет».1795

Это лучшая эпитафия делам Ивана Ивановича Бецкого и заслуженная оценка свершений его во имя России.

Война его невеста, любовница, жена…

Граф Пётр Александрович Румянцев-Задунайский «от дерзких младости забав» к женитьбе нежеланной, от первых блистательных ратных побед к великой военной школе, его именем названной.

1. «Высечь сына-полковника и женить!»

Сохранилось немало свидетельств того, что в детстве и отрочестве будущий полководец Пётр Александрович Румянцев был большим забиякой, ну а уж в юности – говорить страшно. Когда учился в Европе, от него дрожал весь Берлин, когда вернулся в Петербург – досталось и Петербургу.

Весёлые компании, кутежи, забавы, ну и конечно ватаги представительниц прекрасного пола были там, где гулял молодой повеса, которого ещё в отроческие годы выгнали из кадетского корпуса за постоянные нарушения дисциплины.

Впрочем, в те годы, когда Румянцеву пришлось покинуть кадетский корпус, императрица Елизавета Петровна не приняла всерьёз жалобы и обиды на забияку, ведь он был сыном любимца Петра Первого, адъютанта государева Александра Ивановича Румянцева. Его из корпуса выгнали, а императрица ему вместо укоров – первичный офицерский чин.

Елизавета Петровна уважала Александра Ивановича, поручала ему серьёзные и ответственные задания.

Вот и в тот год, с которого мы начинаем повествование, генерал-аншеф Румянцев находился далеко от столицы, нёс службу государеву, будучи полномочным представителем российского двора на конгрессе в Або. Он сумел склонить шведов к выгодному для России Абоскому мирному трактату (мирному договору), за что был пожалован графским титулом.

А сын его, получивший по этому случаю чин полковника, не унимался. И вот однажды лопнуло терпение Елизаветы Петровны. Села она за стол свой рабочий, пролистала все давние уже письма и жалобы из Берлина и совсем свежие – из Петербурга. Подумала, подумала, да и повелела призвать к себе на беседу молодого Петра, названного родителями в честь её отца-императора.

Отправился к молодому Румянцеву камердинер государыни. Нашёл юного полковника в кругу таких же, как он, повес – отпрысков известных фамилий.