Орлы Екатерины в любви и сражениях

Антон Антонович Керсновский указал:

«Лишь в великой Румянцевской школе могли создаваться такие военные гуманисты, как Вейсман, Потёмкин, Пётр Панин, сам Суворов… Гению Румянцева обязана Русская армия появлением Суворова, творчество которого смогло благоприятно развиваться лишь в обстановке, созданной Румянцевым. Не будь Румянцева, в силе бы оставалась пруссачина – и командир Суздальцев не преминул бы получить от военной коллегии “реприманд” за несоблюдение устава и требование наистрожайше впредь руководствоваться лишь артикулами оного. Полк лишился бы “Суздальского учреждения”, а армия – “Науки побеждать!..”».

Награды Императрицы и восторги короля

Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский в «Словаре достопамятных людей русской земли» писал:

«Велики были заслуги, оказанные Отечеству Румянцевым, но и награды, полученные им от справедливой Монархини соответствовали оным.

Екатерина в день мирного торжества 10 июля 1775 года пожаловала графу Петру Александровичу:

1) наименование Задунайского, для прославления через то опасного перехода его через Дунай;

2) грамоту с прописанием побед его;

3) за разумное полководство: алмазами украшенный фельдмаршальский жезл;

4) за храбрые предприятия: шпагу, алмазами обложенную;

5) за победы: лавровый венок;

6) за заключение мира: масличную ветвь;

7) в знак Монаршего благоволения: крест и звезду ордена Св. Апостола Андрея Первозванного, осыпанные алмазами;

8) в честь его и для поощрения примером его потомства: медаль с его изображением;

9) для увеселения его: деревню в пять тысяч душ в Белоруссии;

10) на построение дома: сто тысяч рублей из Кабинета;

11) для стола: серебряный сервиз;

12) на убранство дома: картины.

Этого мало: Екатерина умела и наградам своим придавать оттенки для возвышения заслуг и самой благодарности. В списках, удостоенных 10 июля Монаршего благоволения, первое место занимал по старшинству князь Александр Михайлович Голицын, второе Румянцев, но Государыня хотела отличить последнего перед первым и собственною рукой прибавила к его титулу слово Господин, между тем как Голицын наименован просто генерал-фельдмаршалом! Она желала, чтобы Задунайский, по примеру римских полководцев, имел въезд в столицу через триумфальные ворота на колеснице: скромный герой, привыкший к лагерной жизни, отказался от почестей и ещё более явил себя великим в глазах соотечественников! Малороссия снова поступила под начальство его: оттуда Румянцев вызван был в С. Петербург (1776 г.), для сопровождения наследника престола в Берлин, по случаю предназначенного бракосочетания его с племянницею короля прусского принцессою Виртембергскою.

– Приветствую победителя оттоманов, – сказал Фридрих Великий Румянцеву в то время, как фельдмаршал преклонил перед ним чело своё:

– Я нахожу великое сходство между вами и генералом моим Винтерфельдом.

– Государь! – отвечал Румянцев. – Для меня весьма бы лестно было хоть немного походить на генерала, столь славно служившего Фридриху.

– Нет, – возразил король, – вы не этим должны гордиться; но победами вашими, которые передадут имя Румянцева позднейшему потомству.

Уважая достоинства российского полководца, король приказал военному штабу своему явиться к Румянцеву с почтением, с поздравлениями; возложил на него орден Чёрного Орла; собрав весь гарнизон в Потсдаме, представил примерное Кагульское сражение, которым сам предводительствовал.

В Берлинской Академии Наук славный Формей произнёс речь, в коей выхваляя добродетели наследника Престола Российского, коснулся и Румянцева:

“Да великая и процветающая империя, предназначенная Вашему Высочеству, – сказал он, – всегда будет опираться на столбы столь же прочные, каковые и ныне поддерживают её. Да в советах ваших первенствуют всегда министры, в армиях полководцы, одинаково любимые Минервою и Марсом. Да будет герой этот (здесь я невольным образом предаюсь восторгу, ощущаемому мною при виде великого Румянцева) долгое ещё время ангелом хранителем России! Распространив ужас своего победоносного оружия за Дунаем, он ныне украшает берега Шпреи доблестями, не менее славными, возбуждающими удивление. Но чтобы достойно возвеличить мужа, который с храбростью Ахиллеса соединяет добродетели Энея, надобно вызвать тени Гомера и Виргилия: голос мой для сего недостаточен”.

Здесь должно прибавить, что в этом собрании Румянцев сидел подле короля, между тем как два принца Брауншвейгские и три Виртембергские стояли».

Вот так описывает знаменитый историк Дмитрий Бантыш-Каменский восторг Европы, кстати, быть может, перед нами описание того редчайшего случая, когда восторг этот был нелицемерным.

Впрочем, король Фридрих после Семилетней войны не очень хотел конфронтации с Россией.

Историк Павел Иванович Сумароков в книге «Обозрение царствования и свойств Екатерины Великой», отметил необыкновенную скромность Петра Александровича Румянцева:

«Императрица желала, чтобы граф Румянцев… вступил бы в столицу на колеснице, по обряду римлян, под арку, богато украшенную; но скромный герой, обыкший к лагерной жизни, к трофеям на полях брани, остановился за городом, просил избавить его от почестей, и в ожидании разрешения оставался в предместье. Скакали адъютанты, посланные с переговорами; Екатерина согласилась на его представления, и в замене прежнего предложения дано повеление, чтобы знатнейшие гражданские, воинские чины предстали ему с приветствиями, поздравлениями; это составило иного рода триумф».

Несчастья статс-дамы Румянцевой

Не забыла Екатерина II и о супруге полководца Екатерине Михайловне Румянцевой. Ещё в 1773 году императрица пригласила графиню на бракосочетание великого князя Павла Петровича с Натальей Алексеевной и возвела её в действительные статс-дамы, назначив при этом гофмейстериной к великой княгине Наталье Алексеевне.

Екатерина Михайловна с детьми перебралась в Петербург. Туда граф приезжал чаще, чем в Москву, поскольку было немало служебных дел. Но надежды на возобновление отношений рухнули уже при первом его приезде.

Существовал обычай выделять сановником такого ранга, как Румянцев, во время их пребывания в столице специальные дома. Не могла государыня нарушить это правило ради графини. Румянцев же остановился именно в отведённых для него покоях, не пожелав ехать в дом супруги. Встречи всё же были. Екатерина Михайловна приезжала к мужу и даже иногда обедала у него. Но… не более. Он избегал общения вообще, а близкого тем более.

И всё же в том же 1773 году Екатерина Михайловна сделала ещё одну отчаянную попытку соединиться с мужем. С разрешения императрицы оставив на время малый двор, при котором состояла, она помчалась к мужу. Война с турками подходила к концу, и Екатерина Михайловна надеялась, что теперь у супруга будет больше времени.

Но об отношении Румянцева сама же потом вспоминала, что «так была пренебрежена и худо трактована от него», что её «встреча с ним в гнев привела».

Екатерина Михайловна вернулась в столицу и приступила к своим весьма ответственным обязанностям.

Императрица старалась поддержать покинутую графиню, которая тем не менее официально оставалось супругой блистательного генерал-фельдмаршала, приносившего России великолепные, порой баснословные победы.

Ну а переписка продолжалась. Вот, к примеру, что рассказал В.С. Лопатин в статье «Письма, без которых история становится мифом». Речь идёт о времени возвышения Потёмкина.