Орлы и голуби
Шрифт:
— Становись в очередь! — Я чуть было не послушался. Потом окинул взглядом очередь — она извивалась, как змея, огибая квартал. Долго же придется ждать Лизе и Лиле! Я оттолкнул полицейского и стал в дверях.
Полицейский растерялся, но оторопь быстро прошла, и он схватил меня за горло. Однако я не почувствовал ни боли, ни страха. Никакого «я» для меня в ту минуту не существовало, о чем разъяренный человек, словно тисками сдавивший мне горло, и не подозревал. Я не помню, что произошло дальше — об этом я узнал потом из рассказа Джорджи. Но я, как сейчас, вижу летящего с лестницы полицейского и его изумленное лицо. А потом бюро захватили взбунтовавшиеся безработные. Успех словно прибавил всем силы: ведь если мы смогли ворваться в бюро, значит, можно заставить и равнодушную руку чиновника подписать волшебный клочок бумаги, возобновляющий ведение давно закрытого «дела». А страх на лицах тех, кто привык сам внушать страх, укреплял это чудесное сознание
Карл собрал наш Совет. Мы подошли к растерянному коротышке — заведующему бюро. Тот был удручен, озадачен, совершенно сбит с толку. Он привык заниматься «трудными случаями» — престарелыми, убогими, неприспособленными. Но сегодня вся Америка — сплошной «трудный случай». А он, чиновник социального обеспечения, к смущению своему, вынужден был признаться себе, что превращается в полицейского. Минуту назад капитан полиции сообщил ему, что особый отряд уже в пути и нужно только выиграть время до его прибытия. Однако новость эта не порадовала заведующего. Он знал, как управляться со своими агентами, но отряд полицейских? Он предвидел упреки со стороны коллег. Но им проще. Они работают в частных благотворительных организациях, «одаряют» покорных, преисполненных благодарности бедняков.
Ему оставалось только одно. Городские власти недавно сообразили наконец, что полицейской дубинкой голодных не испугаешь. Создали фонд экстренной помощи и распространили специальный циркуляр, разрешающий в исключительных случаях, во избежание кровопролития, вступать в переговоры с «организованными группами». Первый же беглый взгляд на толпу безработных убедил чиновника, что для переговоров самое время.
Карлу уступки были не нужны. К «легким победам» он относился с недоверием. Они неизменно оказываются ловушками. А подачек надо избегать больше всего — это самые хитрые ловушки. Цель же — добиться официального признания. Он подошел к столу с видом генерала, чья армия во много раз превосходит силы противника. Джорджи, я и другие ждали, что он скажет.
Карл внушал всем уважение. Когда твердость в цене, жесткость нередко принимают за мужество. Сплошь и рядом вместо хлеба голодных кормят благопристойной ложью. И вполне понятно недоверие, с которым они воспринимают все, что нельзя увидеть, взять в руки, попробовать на ощупь или на вкус, унести с собой. До завтра еще надо дожить. А сегодня земля горит под ногами. Переговоры шли прямо на поле боя. Лиза и Лила стояли в печальном ожидании. Джорджи держал свои драгоценные записи, словно срочные векселя. Чиновник понял, что придется выложить все карты. Он и не пытался юлить. Для этого не было времени. Он посмотрел на Карла, затем перевел взгляд на капитана полиции. Чувствовалось, что оба настроены решительно. Назревала стычка, и ему было страшно. Он всмотрелся в лица членов Совета. Я перехватил его умоляющий взгляд и тут же поспешил нахмуриться — сурово, как Карл. Наши лица должны выражать одно.
Чиновник попытался начать беседу. Он потянулся к записям Джорджи. Но Джорджи судорожно прижал их к себе. Коротышка ухмыльнулся:
— Так это и есть дела, которые вы составили? — В его словах я различил снисходительность профессионала, но больше завладеть бумагами он не пытался. Он глянул на ручные часы, и лицо его выразило отчаяние. — Я же не полицейский.
Карл язвительно усмехнулся. Чиновника передернуло, но он продолжал:
— Я не в состоянии выполнить все, о чем вы просите. Многое не в моей компетенции… Но в разумных пределах сделать кое-что я могу. — Говоря это, он понизил голос и внимательно посмотрел на Карла — понял ли тот его намек? Ответом ему было ледяное «принципиальное» молчание. Джорджи напряженно слушал. Почуяв, что запахло уступками, он притиснулся к Карлу и толкнул его локтем. Карл отмахнулся и еще решительнее вздернул подбородок. — Случаи, требующие безотлагательного вмешательства, — продолжал чиновник, — будут рассмотрены со всей доброжелательностью. Мы выдадим этим людям талоны на получение пособия из фонда экстренной помощи на то время, пока будет проводиться обследование. — Он горделиво улыбнулся. — Не такие мы черствые, как вы думаете. — Он бросил сочувственный взгляд на толпившихся рядом безработных.
— По делам и слава, — заметил Карл.
Его реплика потонула в хоре одобрительных возгласов. Коротышка озабоченно помолчал, собираясь с духом для новой попытки. На лице капитана полиции выразилось нетерпение.
— Не стоит сейчас упрекать друг друга, — заискивающе сказал чиновник, — но если вы готовы внять голосу рассудка, —
теперь он чеканил каждое слово, — тогда и я сделаю все, что в моих силах. — Он помолчал. — Повторяю: я согласен выдать всем остро нуждающимся талоны на пособие из фонда экстренной помощи на время проведения обследования. — Он громко сглотнул. — Согласен на еженедельные переговоры с представителями вашего Совета…Раздались ликующие возгласы, и чиновник радостно улыбнулся. Помолчав, он небрежно добавил:
— Только, как вы хорошо понимаете, ваши представители не должны входить сюда через парадную дверь. Они будут пользоваться задней дверью.
Смысл этого дополнительного условия был совершенно ясен.
Оно должно было помешать массовой регистрации, подобной сегодняшней. Такая регистрация осложнила бы работу бюро, что вызвало бы неудовольствие в центральном бюро. Чиновник сделал все что мог. И, надо отдать ему справедливость, пошел дальше, чем большинство его коллег, окажись они на его месте. Что же до деталей, то в них участники рейда не вникали. Услышав слова «талоны на пособие из фонда экстренной помощи», они радостно зашумели. Признание нашего Совета они сочли само собой разумеющимся — ведь это признание было ими сегодня завоевано. А парадная дверь или задняя — какая разница, если она открыта для наших печалей? Но Карл был явно озабочен. Ловушка оказалась весьма хитрой. А ничего не подозревающая жертва хлопает ушами! Неожиданно он прервал переговоры и отозвал в сторону членов Совета. Мы вышли за ним в пустую приемную. Карл заговорил с вдохновением пророка, которому открылась вся глубина разверзшейся пропасти:
— Кажется, нас ожидает замечательная победа, но она может обернуться ужасным поражением…
Он понизил голос, словно заглянул в пропасть. Мы почтительно слушали, хотя были немало озадачены. Один лишь Джорджи не ведал сомнений. Мы победили, но по какой-то неведомой причине Карл эту победу отрицает. Джорджи были чужды как боязливость, так и доктринерская узость взгляда. Во мне же боязливости было предостаточно, а узость взгляда я в себе успешно развивал. Я научился уже подвергать сомнению разумные доказательства. Нет, все не так просто, в иных случаях и здравый смысл не советчик. Слушая Карла, я подавлял в себе простодушный голос рассудка. Для Карла «парадная дверь» была символом освобождения. Победа входит лишь через парадные двери!
— Вы сами сегодня видели, что произошло, когда мы ворвались в парадную дверь! — торжественно возгласил Карл. Это была бесспорная истина. Довольный произведенным впечатлением, он продолжал: — Вот этого-то как раз они больше всего и опасаются. — Он сделал паузу и убежденно заявил: — Да, предложение выглядит куда как заманчиво… — Он ждал возражений, но даже Джорджи молчал. — Для них это настоящая находка. — Он с отвращением сплюнул.
«Парадная дверь» оказалась новым испытанием на мужество. Жизнь обещала не одно такое испытание.
Решение наше было почти единодушным, но Джорджи уперся и отказался голосовать. Почему? Во всяком случае не из страха — страх ему неведом. Значит, Джорджи не видит ловушки? Угрюмость Карла и мрачное молчание членов Совета были сразу же замечены — гомон ожидания стих. Лиза и Лила мгновенно прекратили игру и испуганно вглядывались в озабоченное лицо матери. Что же это с Санта Клаусом? Во мне заныла совесть, но я ничего не желал слушать. «Парадная дверь» даст им несравненно больше. Но убедить в этом безработных, минуту назад уже торжествовавших победу, оказалось труднее всего. Заявление Карла они встретили недоуменным молчанием. Совсем как Джорджи! Между военачальниками и их армией внезапно выросла стена. Люди по-прежнему окружали нас, но теперь лишь физически. Вера, доверие были утеряны. Лица стали чужими. Я чувствовал себя Золушкой, услышавшей, как часы пробили полночь. Моя карета опять обернулась тыквой, а белые лошади — мышами. Мне не давало покоя ощущение какой-то ужасной совершенной нами ошибки.
Глаза Карла горели фанатической решимостью. Я припомнил прошлые уроки Карла, он предупреждал меня — вот такие минуты и есть испытание для революционера. Бывает, что приходится «идти наперекор». Надо опасаться «легких путей», которые так прельщают людей политически незрелых. Но для того и существуют вожди, чтобы уберечь их от катастрофы, к которой может привести неопытность. Карл не замечал, что все изменилось. Для него часы так и не пробили полночь. Коротышку чиновника тоже словно подменили: он стал строгим и неприступным. Применение силы теперь вполне оправданно. Пролитая кровь не падет на его голову. Он шепнул что-то капитану полиции, и тот понимающе кивнул. С привычной наглостью и напористостью полицейские вклинились между нашей группой и толпой безработных. Их маневр почти не встретил сопротивления. Безработные медленно и неохотно вернулись на свои места. Часы пробили полночь, и для них тоже. Однако некоторые демонстративно держались поближе к нам и знаками подзывали остальных. Во мне вновь пробудилась надежда. Я вспрыгнул на скамью. Взгляд мой выхватил из толпы молодую негритянку — мать Лизы и Лилы. Я потряс в воздухе исписанными листками бумаги: