Осада
Шрифт:
— Мегадука, мне не нравится ваш тон. Прошу вас, будьте осторожнее со словами.
— Нет, синьор Джустиниани, это вам следует быть осторожнее. — С такими словами Нотар подошел вплотную и остановился, глядя в лицо. От мегадуки несло вином. — Мне известно про туннели. Я знаю про ваши полночные встречи с царевной Софией. Запомните мои слова, синьор: я сделаю все для того, чтобы защитить себя и свою честь!
С тем и ушел прочь, в сад.
Лонго посмотрел ему вслед, размышляя. Должно быть, мегадука подстерег Софию, когда та возвращалась из туннеля. Теперь он пылает ревностью, а ревнивцы опасны. Может, потому Софии
В конце прохода Лонго долго провозился, нащупывая рычаг. Когда нашел и дверь распахнулась, он обнаружил перед собой Софию, одетую в одну ночную сорочку, но с мечом в руке. Царевна улыбнулась, завидев генуэзца, и выронила меч.
— Это вы! — вздохнула она и бросилась в объятия, поцеловала. — Слава богу, с вами все хорошо… Я слышала известия о битве и опасалась наихудшего.
София отступила и, внезапно поняв, что ее сорочка почти прозрачна, уселась на кровать, закуталась в одеяло. Лонго вежливо отвернулся.
— Почему вы не пришли на праздник?
— Константин запретил мне покидать мои покои после заката. Нотар донес, что прошлой ночью я блуждала по дворцу.
— Мегадука предупредил, чтобы я не смел с вами видеться.
— Он не бросает слов на ветер. Вам следует серьезно отнестись к его угрозам.
— Я знаю.
— Но вы здесь.
— Я хотел удостовериться, что с вами все в порядке. Когда вы не появились сегодня вечером, я заподозрил неладное.
— И лишь затем и пришли?
— Не только, — ответил Лонго.
Он привлек царевну к себе. Они слились в поцелуе, и рука Лонго легла на талию, прижала, притянула крепко. София жадно впилась в рот генуэзца, начала расстегивать его дублет.
— Ты уверена? — спросил Лонго.
София встала, позволила одеялу соскользнуть с плеч и открыть крепкие груди, отчетливо видные под тонкой сорочкой.
— Я никогда и ни в чем не была настолько уверена. Лонго, я хочу любить тебя!
Затем она взяла его за руку и увлекла к постели.
ГЛАВА 17
Воскресенье, 22 апреля, — четверг, 3 мая 1453 г.
Константинополь
С 22-го по 33-й день осады
В спальне было еще совсем темно — до рассвета оставался целый час, когда Лонго встал и принялся одеваться. Уже пятую ночь подряд, рискуя репутацией и самыми жизнями, любовники проводили вместе. Лонго с нежностью смотрел на любимую, спавшую безмятежно, со сбившейся на лицо кудрявой прядью, и в который раз повторил себе: игра стоила свеч. Он нацепил перевязь с мечом и уже собрался уйти, как София проснулась. Она села, выговорила сонно:
— Еще так рано. Куда ты собрался?
— На стены. Ночь уже кончается, и если я не вернусь на пост к рассвету, меня хватятся.
— Вечером придешь?
— Не знаю. Мы рискуем очень многим. Если о нас проведают — тебе конец.
— По мне, лучше погибнуть, чем провести остаток жизни за семью замками, как подобает приличной матроне. Обещай, что придешь вечером.
Лонго посмотрел на нее: роскошную, страстную, — и всякая способность к сопротивлению испарилась.
—
Я приду, если смогу.София встала и поцеловала любимого.
— Иди же и береги себя. Я буду ждать тебя ночью.
Лонго вышел через тайный ход и очутился на темной пустой улице рядом с дворцом. Он направился к своему посту на стенах близ ворот Святого Романа у Месотейхона. По пути ему вдруг почудилось: сзади слышны шаги. Лонго обернулся, но никого не увидел. Уже не в первый раз за эти пять ночей ему казалось, что за ним следят. Он не забывал слов Уильяма и знал, что испанский убийца — здесь, в Константинополе. Лонго положил руку на эфес, замедлил шаг, прислушиваясь, однако так ничего и не услышал до самой стены.
На стене он и встретил восходящее солнце, осветившее, открывшее взору и палисад, и поля за ним, тянувшиеся до турецкого лагеря. Ни ветерка, ни движения вокруг, и даже грохот турецких пушек, раздававшийся время от времени, казался приглушенным. Глядя на спящий мир, Лонго ощутил удивительное успокоение. Впервые за всю жизнь в ней появилось что-то помимо мести. Теперь его целью стало не просто победить турок, но спасти город и Софию с ним.
Солнце залило холмы свирепым багрянцем, расцветило мир. На стенах ночная стража уступила место дневной, отправилась на заслуженный отдых. Смена еще зевала и протирала заспанные глаза. Многие явились прямо с полей внутри константинопольских стен — работали допоздна, пытаясь собрать урожай озимой пшеницы и засеять поля на лето. С дневной стражей пришли и Тристо с Уильямом, встали рядом с командиром на стене.
— Рановато вы нынче, а? — ухмыльнулся Тристо. — Трудная, небось, выдалась ночка?
Лонго сурово посмотрел в ответ, и ухмылка сползла у Тристо с лица.
— Господи Иисусе, ну вы с утра и угрюмый! Да я просто так спросил, и все! Кстати, говорили вам про странный шум, который доносится от морских стен?
— От морских стен? Что там такое?
— Незнаем, — ответил Уильям. — Но когда шли сюда, полгорода бежало к Золотому Рогу. Мы думали, может, вы про это что-нибудь знаете.
— Или он, — предположил Тристо, указывая на спешившего по стене Далмата.
— Лонго, вы должны это видеть, и быстрее! — выдохнул Далмат, подбегая.
— В чем дело? Что случилось?
— Пока не увидите сами — не поверите.
Лонго стоял на морской стене невдалеке от Влахернского дворца и не мог оправиться от изумления. Далмат, Константин, Уильям и Тристо замерли рядом. По обе стороны морские стены были заполнены народом, и все смотрели за пролив, на полоску земли позади города Пера. Там посуху двигался турецкий флот, и паруса его были наполнены ветром.
— Невероятно. Этого не может быть, — выговорил император Константин.
— Там река? Или залив? — осведомился Лонго.
— Ничего там нет! Это ничем не объяснить, — сказал Далмат, потрясенно качая головой. — Между Босфором и Золотым Рогом — сплошная суша.
Все в тишине наблюдали, как на горизонте вздымается лес мачт. Наконец на гребне холма показался штевень первого корабля. Весла его ритмично вздымались, загребая воздух. Но когда корабль показался целиком, стало ясно, чем он движется: огромной низкой повозкой, влекомой упряжками быков. Гигантские колеса сверкали на солнце — их отлили из бронзы, чтобы те выдержали нагрузку. Лонго онемел от изумления.