Осажденные камнем

Бэннон обдумывал ее слова, опасаясь, что она воспользуется моментом и нападет. Он знал, что она права.

— Ладно, забуду о своей обиде на тебя и Морасит. На время.

Она улыбнулась. Искренняя улыбка делала ее довольно красивой.

Морасит и боевые арены были неотъемлемой частью ильдакарского общества, которое столетиями пряталось под саваном. Лила не была злой, хотя иногда создавалось такое впечатление. У нее не было эмоциональной привязанности, она просто выполняла свою работу. Когда она «награждала» его своим телом, то ожидала, что он получит такое удовольствие, как и она сама. В эти вечера Лила обхватывала его с неистовой энергией — не из желания продемонстрировать силу, а как женщина мужчину. Учитывая, сколько ударов она на него обрушивала, награда была не совсем неприятной.

— Все здесь должны забыть об обидах, как ты и сказала. И мы должны стать смертоносными воинами.

Он опустил острие Крепыша на песок, показывая, что тренировка окончена. В других тренировочных ямах продолжались бои. Лила растерла свои руки, дотронувшись до больного места, куда он ударил плоскостью клинка. Бэннон рассматривал ее подтянутую фигуру, жесткие мышцы и отметки заклинаний на коже. Она была прекрасным диким созданием. Никаких обид...

Он снова подумал о Яне с острова Кирия — невинном парне, которого захватили норукайские работорговцы. Ян пожертвовал собой, чтобы Бэннон мог убежать. Бэннон смотрел, как отвратительные налетчики избивают его дорогого друга до потери сознания. Они связали Яна и уплыли, а потом продали на рынке рабов Ильдакара.

Больше всего Бэннон ненавидел норукайских налетчиков. Возможно, он мог найти способ простить или хотя бы проигнорировать то, что сделали Морасит. Возможно, эти женщины смогут искупить прошлое, если спасут город от осады.

Но Бэннон никогда не сможет ни забыть, ни простить норукайцев. Эту обиду он будет нести в себе до самого конца.

Глава 8

Волны били о черные скалы, словно змеиный бог был сердит или неспокоен, но норукайцы были привычны к штормам и высоким волнам. Суровые воды и коварные протоки между островами подогревали кровь норукайцев и закаляли их.

Воздух в огромном бастионе короля Скорбь, возвышающемся над центральным норукайским островом, был влажным и холодным. Неприступные квадратные стены, сложенные из идеально подогнанных черных камней, казались даже более устрашающими, чем остроконечные рифы, выступающие из пенящегося прибоя.

В похожем на пещеру очаге тронного зала ревел огонь, поленья для которого доставляли корабли-лесовозы, прочесывающие побережье. Норукайцев боялись как налетчиков, разрушителей, работорговцев, но на их скалистых островах древесина была ценностью, сравнимой с золотом; к тому же, поленья доставляли меньше проблем, чем непокорные пленники. В тронном зале непрерывно горел большой огонь, отгоняя неизменный сырой холод.

Король Скорбь был одет в безрукавку из кожи волчьей акулы, которую он сам поборол, затащил на скалы и выпотрошил, пока та была еще жива. Его бицепсы были огромными из-за тяжелой работы и убийств. Норукайский король должен быть сильнее своих людей, и Скорбь часто демонстрировал это, хотя и трудно было заставить кого-либо сражаться с ним — любой соперник знал, что умрет.

Он сжал кулаки, сидя на троне из каменных глыб и уставившись на яркий жаркий огонь. В его костяшки пальцев были вживлены изогнутые железные пластинки. Одним ударом он мог сокрушить противнику череп и повалить, как оглушенную рыбу-меч. Королю нравилось так делать, хотя тогда поединок заканчивался слишком быстро.

Завывающий ветер пытался пробиться внутрь бастиона. Бриз скребся в укрепленное стекло, дребезжа оконными рамами. Даже с закрытыми ставнями король слышал шум прибоя. Все ровные участки острова были застроены каменными зданиями, пытавшимися укрыться от непрестанного ветра. Несмотря на идущий дождь, люди занимались повседневными делами. Женщины высаживали травы и суккуленты в скальные трещины, используя каждый клочок плодородной земли. Пастухи пасли коз среди мхов и лишайников. Рыбаки, бросившие вызов волнам, возвращались с уловом. Король будет ужинать свежей рыбой, как и каждый вечер, а большая часть улова пойдет на засолку, консервацию или будет смешана с капустой и уксусом и помещена под пресс в чанах, где заквасится во время худшего периода сезона штормов.

В узкой гавани, защищенной высокими утесами, стояли доки из дерева и железа, к которым причаливали большие змеиные корабли с добычей после набегов. Норукайский народ не настолько слаб, чтобы беспокоиться о погоде, а это всего лишь небольшой шторм.

Прислушиваясь к ветру и думая о войне, король Скорбь услышал звон железных колоколов, установленных на утесах гавани. Часовые стучали по длинным полым цилиндрам, сообщая о приближении корабля. Это не была тревога — никто не осмелится атаковать архипелаг Норукай, состоявший из сотен островов, нанесенных на карты, и множества слишком малых островков, чтобы отмечать их. Каждый остров был крепостью. Железные колокола возвещали, что в гавань вернулись налетчики или разведывательный отряд.

Король Скорбь почесал щеку, нащупав длинный шрам, тянувшийся от уголка губы к суставу челюсти — этот разрез был сделан, а потом зашит намеренно, чтобы рот стал шире и походил на змеиный. Татуированные чешуйки на коже еще больше отдавали дань змеиному богу. У короля были и другие улучшения тела: в плечи вживлены костяные шипы, а левая ноздря проткнута заостренным крючком. Вместо пояса он обмотал вокруг талии железную цепь, в которую добавлял по одному звену за каждого человека, убитого им в бою. Теперь этот пояс обвивал его талию более трех раз.

Король нахмурился, глядя на белого худого человека, приплясывающего перед камином. Огромный очаг походил на пасть дракона, готовую дохнуть огнем в шамана, который пытался согреться. Он склонился так близко к огню, что белоснежная кожа покраснела.

Услышав колокола, бледный человек склонил голову набок и всплеснул руками.

— Это капитан Кор! Капитан Кор вернулся.

— Откуда тебе знать, Мелок? Это может быть кто угодно.

— Я знаю. Колокола звенят в моей голове. Голоса говорят мне то, чего я не вижу собственными глазами, а глаза мои видят то, что я не могу представить. — Энергично извиваясь, шаман отступил от ревущего огня и принялся выплясывать на холодном каменном полу. — Это капитан Кор, я знаю.

Те, кто видел Мелка впервые, часто содрогались, но король видел в нем лишь друга. Мелок не носил одежды кроме набедренной повязки, сшитой из рыбьих шкур. Его собственная кожа была призрачно бледной с самого рождения. В семье его называли мерзостью и старались избегать. Его тело покрывали многочисленные мелкие шрамы от рыбьих укусов. Когда Скорбь был подростком, его отец, король Суровый, приказал бросить Мелка в пруд, полный плотоядных бритвенных рыб. Клыками они рвали нежную кожу, пуская кровь и вкушая плоть. Но по какой-то неизвестной причине, разве что считать это благословением змеиного бога, рыбы не сожрали Мелка. Юный Скорбь спас его, вытащив из воды, при этом на его долю тоже выпало немало жестоких укусов. Рыбы поели мягкую и нежную плоть: уши Мелка, часть губ, век и интимных мест. Юный альбинос поправился благодаря уходу своего спасителя — но уже не был прежним.

Юный Скорбь чувствовал силу Мелка. Король Суровый испытывал отвращение к изгою, но его сын подружился с покрытым шрамами полубезумным юношей и слушал его болтовню. Ужасное испытание пробудило в нем странный дар, похожий на некое предчувствие. Мелок предвидел многие вещи и даже сказал другу, когда именно нужно бросить вызов и убить отца.

С тех пор альбинос стал шаманом и советником. Хотя Скорбь часто задавал много вопросов о странных заявлениях Мелка в попытках прояснить видения, чтобы использовать в своих целях, он никогда не сомневался в их достоверности.