Осажденные камнем

Никки нашла на голове один короткий волос, который не вырос, как все остальные. Вот нить, которая связывает с ней заклинание: часть волоса растет на ее голове, а другая находится в руках врагов. Она не могла отделить этот волосок от других, поэтому накрутила на палец сразу прядь и резко дернула, вырвав кровоточащий клок — в котором и был тот обрывок волоса.

Как только она выдернула эту прядь с корнем, магическая связь разорвалась. Враждебная магия отскочила, как перерезанная натянутая веревка. Хищные волосы обмякли и поникли. Путы вокруг тела ослабли, давая возможность сделать глубокий вдох и наполнить легкие. Ребра болели, и несколько наверняка было сломано. Горло было покрыто синяками от удушающей хватки волос.

Выкрикивая ее имя, Натан и Бэннон резали волосы, снимая их с лица и рта, освобождая колдунью из пут.

Она тяжело вздохнула и устремила взгляд голубых глаз на своих спутников.

— Спасибо.

Бэннон сорвал с себя мертвые пряди, освободил ноги и отшвырнул спутанную массу в сторону. Он опасливо огляделся и откинул свои рыжие волосы назад, будто боясь, что и они могут внезапно ожить.

— В чем дело, колдунья? В пирамиде осталась некая необузданная магия?

— О, нет. — Никки перевела ледяной взгляд на Натана.

Волшебник выглядел измученным, разбитым и даже растерянным.

— Добрые духи, что же тогда?

— Ты знаешь. Генерал Утрос не желает вести переговоры. Его ручные колдуньи напали на меня, пытаясь убить. Не будет никакого благородства. — Она стряхнула волосы с черного платья, стоя в золотистой спутанной копне. — И теперь я в ярости.

Глава 21

Весь следующий день Никки с Натаном провели в гневных дискуссиях с членами совета о том, как реагировать на угрозу генерала Утроса. Бэннон не принимал участия в обсуждении, поэтому утром в компании Лилы отправился в город. Да, древняя армия разбила лагерь за стенами города, но у Ильдакара были и другие враги, а значит, горожане должны сплотиться. Восстание окончилось, но беспокойство осталось. Когда палата волшебников призвала всех к полной самоотдаче, низшие классы вспомнили о многих столетиях угнетения со стороны одаренных дворян. Бэннон и сам побывал в тренировочных ямах, а его друга Яна превратили из мальчишки-идеалиста в машину для убийств.

Собравшись отправиться на нижние уровни города, он не пригласил Лилу, но она сама вызвалась его сопровождать. Морасит, кожа которой пестрела многочисленными защитными рунами, обладала первобытной чувственностью, одновременно ужасающей и притягательной.

— Куда идем, мальчишка? — шагавшая рядом Лила оценивающе посмотрела на его свободную рубашку и меч у бедра. — Будет драка?

— Мое имя Бэннон, — напомнил он ей. — Я иду на бывший рынок рабов. — Прищурив карие глаза, он взглянул на нее. — Ты Морасит, и бывшие рабы вряд ли будут тебе рады.

Лила даже не замедлила шаг.

— Я не жду объятий или улыбок, но ты доказал, что нуждаешься в защите. Я иду с тобой.

— Я в состоянии о себе позаботиться, — фыркнул он на ходу.

— Я тоже могу о тебе позаботиться. Так я буду уверена, что с тобой все в порядке. Если какой-то головорез убьет тебя в переулке, это будет моя ошибка.

Зная, что ее не переубедить, Бэннон зашагал к рынку. Ему вспомнился день, когда три змеиных норукайских корабля прибыли по реке Киллрейвен, привезя на продажу более ста пятидесяти пленников — ходячее мясо, как звали их норукайцы. Бэннон стал свидетелем омерзительного зрелища, когда дворяне торговались за рабов, как торговцы шелком за рулоны ткани, а затем властительница и главнокомандующий волшебник перебили ставку, чтобы выкупить всю партию для грандиозного ритуала кровопролития. Рабы обрели свободу, но не были настроены прощать. Теперь они оказались в ловушке Ильдакара, вынужденные защищать город наравне со своими угнетателями.

Бэннон и Лила прошли под аркой ворот и оказались на площади, по периметру которой располагались ярусы с каменными скамьями, где когда-то сидели благородные участники торгов, осматривая выставленных на продажу пленников. Он ожидал, что после восстания невольничий рынок опустеет, но сейчас здесь велась шумная торговля. Повсюду стояли палатки и навесы из разноцветного ильдакарского шелка, натянутого на деревянный каркас. На каменных плитах вместо ковров были расстелены искусные гобелены, наверняка сорванные со стен в особняках дворян. Вокруг костров с готовящейся едой сидели и переговаривались семьи. Одни люди были мрачными, в рваных туниках или тускло-коричневых балахонах, в то время как другие щеголяли в дорогих нарядах, украденных из жилищ хозяев.

После мятежа Зерцалоликого многие представители низшего сословия, получив свободу, покинули прежние жилища и образовали новое сообщество, отказавшись от старого порядка и прежних обязанностей. Но каждый должен работать по мере возможностей, содержать город и обеспечивать продовольствие, чтобы выдержать осаду. Кто-то понимал свой долг, но другие, казалось, не желали помогать высшему сословию, по-прежнему относясь к нему с негодованием. За последние дни было тайно убито еще несколько благородных.

Когда Бэннон оказался на площади, на него обратились сотни взглядов. Он ощущал себя нарушителем границ, но многие из рабов тут же узнали его. Во время восстания он сражался на их стороне и был с ними на вершине плато, освобождая жертвенных пленников.

Среди гомона толпы он расслышал недовольное ворчание в адрес Морасит, на которое она, впрочем, не обращала внимания. Лила шла перед Бэнноном, словно расчищая путь. Она хмуро огляделась.

— Это ты хотел увидеть, мальчишка? — Она повысила голос и принялась отчитывать бывших рабов, оккупировавших рынок: — Это не ваш дом, а общественная площадь. Вы не должны жить здесь.

— Мы не желаем слушать Морасит, — проворчал мужчина, схватившись за крепкий деревянный шест, на котором висел край украденного гобелена. — Теперь это наш дом. Мы больше не служим знати в особняках.

— Это и наш город, — сказала старуха, которая стирала одежду в фонтане и раскладывала ее сушиться на нагретых солнцем плитах.

Двое мальчишек, со смехом играющие в догонялки, резко остановились, уставившись на Лилу. Когда она посмотрела в ответ, дети в ужасе убежали.

— Да, это ваш город, — согласилась Лила, — и у вас тоже есть обязанности. Вы должны помочь защитить Ильдакар от врагов.

— От всех врагов, — сказал человек с деревянным шестом.

Бэннон шагнул вперед, желая уладить все миром:

— Мы знаем, что общество должно измениться. Никки и Натан помогут, донеся это до палаты волшебников.

— От нашего имени некому говорить, — проворчала старуха, бросая мокрую мыльную тряпку на каменные плиты.

Бэннон подыскивал слова. Он всего лишь бывший капустный фермер, а не политик, и не знал, как устранить социальную несправедливость. Вокруг стало собираться все больше людей. Потенциальных противников здесь было достаточно, чтобы разорвать Лилу на части, но Морасит перед смертью наверняка прикончит половину из них. Она стояла неподвижно, как каменный воин.

Бэннон поднял руку, понимая, что теперь он защищает ее.

— Это займет время. Вы уже высказали свою точку зрения, и ваши претензии примут к сведению.

Лила, казалось, не обращала внимания на опасность. Несколько человек взяли горящие головни из костров, а еще один подобрал импровизированную деревянную дубинку. Она даже не вздрогнула, когда они приблизились.

— Посмотрите, как много изменилось за такое короткое время. — Голос Бэннона стал более настойчивым: — Главнокомандующий волшебник сбежал, властительница в темнице. Вы добились прогресса. Не губите его необдуманными действиями. Мы все должны сражаться против генерала Утроса.